Джеймс Купер - Лионель Линкольн, или Осада Бостона
Ліонель уложилъ Сесиль на сѣно, укрылъ тѣмъ плащомъ, который далъ ему Ральфъ, и возъ тронулся. Сесиль скоро заснула.
Было уже довольно поздно, когда показались Дорчестерскіе холмы. Сесиль проснулась, и Ліонель уже придумывалъ, подъ какимъ бы приличнымъ предлогомъ слѣзть съ воза и пойти своей дорогой. Вдругъ быки остановились. На самой дорогѣ стоялъ человѣкъ. Ліонель узналъ Ральфа.
— Дай проѣхать, любезный! — крикнулъ крестьянинъ.
— Слѣзайте! — сказалъ Ральфъ Ліонелю и сдѣлалъ соотвѣтствующій знакъ рукой.
Ліонель сошелъ съ воза и помогъ сойти Сесили.
Побл&юдарввъ фермера, они быстро пошли съ Ральфомъ, который повелъ ихъ обходомъ вокругъ берега бухты. Уже начало свѣтать, когда они дошли до заливчика, въ которомъ стоялъ привязанный челнокъ. Ліонель сейчасъ же узналъ додочку Джоба Прея.
Всѣ трое поспѣшили въ нее сѣсть. Ліонель взялъ весла и сталъ быстро грести. Еще не успѣлъ разсѣяться утренній туманъ, какъ они уже причалили къ набережной возлѣ стараго магазина.
Глава XXXIII
Прощайте, добрый принцъ! Васъ покидаетъ
Великое и доблестное сердце.
Ліонель помогъ Сесили взойти на набережную по крутой лѣстницѣ. Ральфъ поднялся за ними.
— Теперь мы съ вами разстанемся, — сказалъ Ліонель, — а въ слѣдующій разъ вы мнѣ доскажете конецъ.
— Зачѣмъ откладывать до другого раза? — отвѣчалъ Ральфъ. — Это можно сдѣлать теперь же, сейчасъ. A слѣдующій разъ, — когда-то онъ еще будетъ?..
Ліонель подумалъ.
— Хорошо, — сказалъ онъ, — я вотъ только провожу ее домой на Тремонтъ-Стритъ и сейчасъ же къ вамъ вернусь.
— Линкольнъ, я съ вами не разстанусь! — рѣшительно объявила Сесиль. — Узнавайте все, что хотите, но только я хочу быть при этомъ съ вами вмѣстѣ. Ваша жена тоже должна знать все.
Ральфъ, не возражая, знакомъ пригласилъ ихъ за собой и своей обычной быстрой походкой прошелъ въ старый магазинъ, до котораго какъ-будто не достигало царившее въ городѣ шумное смятеніе. Въ немъ какъ-будто было тептерь даже еще тише, чѣмъ всѣгда.
Они шли по магазину, осторожно ступая по набросаннымъ на полу веревкамъ, оставшимся еще съ того тяжелаго дня, и вдругъ услыхали сдержанный стонъ, донесшійся изъ комнаты въ одной изъ башенъ. Они дошли до этой каморки, отворили въ нее дверь — и остановилсь на порогѣ все трое, даже Ральфь не рѣшаясь войти.
На низенькомъ табуретѣ сидѣла убитая горемъ мать идіота и чинила какіе-то лохмотья своего сына. Руки ея работали машинально, а брови были сдвинуты; сухіе глаза были воспалены, мускулы всего лица подергивались от жестокихъ нравственныхъ страданій. Джобъ лежалъ на своей жалкой кровати. Дышалъ онь еще тяжелѣе, а по его лицу видно было, что роковая болѣзнь быстрыми шагами идетъ впередъ. Польваръ сидѣлъ около него и съ важностью, точно докторъ, щупалъ ему пульсъ, поминутно взглядывая на потухающіе глаза больного.
Даже внезапное появленіе Ральфа и Линкольна съ Сесилью не произвело на бывшихъ въ комнатѣ особенно сильнаго впечатлѣнія. Джобъ кинулъ на дверь усталый взглядъ и даже какъ-будто не замѣтилъ вошедшихъ. Въ глазахъ Польварта мелькнула на одинъ мигъ радостъ при видѣ Ліонеля съ Сесилью, но онъ сейчасъ же принялъ снова озабоченный видъ. Сильнѣе всѣхъ реагаровала на приходъ посѣтителей сама Абигаиль Прэй. При видѣ Ральфа она вся вздрогнула и поникла головой, но сейчасъ же оправилась и опять принялась за свою незатѣйливую работу.
— Что это значитъ? — спросилъ Ліонель у своего друга. — Отчего всѣ здѣсь такъ грустны и подавлены, и по какому случаю я васъ вижу, Польварть, въ этомъ жилищѣ горя и нищеты?
— Потому здѣсь всѣ и подавлены, потому и грустны, что здѣсь горе и нищета — отвѣчалъ Польвартъ, не сводя глазъ съ больного. — Отвѣтъ заключается въ самомъ вопросѣ… Я вотъ стараюсь, насколько могу, облегчить и помочь, да только…
— Это очень похвально съ вашей стороны. Но чѣмъ же боленъ этоть молодой человѣкъ?
— Онъ боленъ какою-то болезнью. Я вчера его нашелъ здѣсь въ состояніи полнаго истощенія и постарался подкрѣпить его питательной пищей въ такомъ количествѣ, что любому солдату вашего гарнизона было бы достаточно, но онъ все не поправляется и находится въ ужасномъ положеніи.
— У него та самая эпидемія, которая свирѣпствуетъ въ городѣ,- воскликнулъ Ліонель, внимательнѣе взглянувши на Джоба. — Неужели вы давали ему ѣсть при такой повышенной температурѣ?
— Оспа въ данномъ случаѣ имѣетъ лишь второстепенное значеніе, — возразилъ Польвартъ, — потому что больной былъ еще раньше того пораженъ гораздо болѣе ужасной болѣзнью — голодомъ. Линкольнъ, вы читали въ школѣ слишкомъ много латинскихъ поэтовъ, а философіей природы не занимались совсѣмъ. Существуетъ природный инстинктъ, который даже ребенку указываетъ средство противъ голода.
Линкольнъ не сталъ спорить съ Польвартомъ, усѣвшимся на своего любимаго конька, а обратился къ Абигаили:
— Вы-то вѣдь опытная! Вамъ-то ваша опытность могла бы подсказать побольше благоразумія и осторожности!
— Сынъ мой, стоналъ и плакалъ отъ голода… Противъ этихъ стоновъ не могла бы устоять никакая опытность, никакая осторожность. У меня все сердце кровью изошло…
— Линкольнъ, теперь не время для упрековъ, — кротко сказала Сесилъ. — Постараемся помочь бѣдѣ, не вдаваясь въ ея причины.
— Слишкомъ поздно! — воскликнула убитая горемъ мать. — Его часы сочтены, смерть уже простерла надъ нимъ свою руку. Остается только помолиться Богу о томъ, чтобы Онъ облегчилъ ему исходъ души изъ тѣла и принялъ ее потомъ въ свою обитель.
— Бросьте вы эти несчастные лохмотья, — сказала Сесиль, тихо и осторожно отнимая у Абигаили ея работу, — въ такую минуту не стоитъ заниматься такимъ безполезнымъ дѣломъ.
— Молодая леди, вы еще сами не испытали материнскихъ чувствъ, вы еще не можете понять материнскаго горя. Я работала на своего милаго мальчика двадцать семъ лѣтъ, не лишайте меня этого удовольствія въ послѣднія остающіяся минуты.
— Неужели ему такъ много лѣтъ? — съ удивленіемъ воскликнулъ Ліонель. — Вотъ я никакъ не думалъ.
— Во всякомъ случаѣ ему бы еще рано умирать. Онъ былъ лишенъ свѣта разума. Да оправдаетъ его Господь свѣтомъ невинности.
До сихъ поръ Ральфъ стоялъ, какъ вкопанный, на порогѣ, а теперь повернулся къ Ліонелю и спросилъ почти жалобнымъ голосомъ:
— Какъ вы думаете, онъ умираетъ?
— Боюсь, что такъ. Всѣ признаки близкой смерти…
Старикъ быстрыми, легкими шагами подошелъ къ кровати и сѣлъ около нея прямо противъ Польварта. Не обращая вниманія на удивленные взгляды капитана, онъ поднялъ кверху руку, какъ бы требуя молчанія, и проговорилъ торжественнымъ голосомъ:
— Итакъ, сюда явилась смерть. Она не забываетъ даже молодыхъ, а вотъ старика не беретъ. Не хочетъ. Скажи мнѣ, Джобъ, какія видѣнія представляются въ эти минуты твоимъ духовнымъ очамъ? Мрачныя или свѣтлыя?
Въ погасающихъ глазахъ Джоба промелькнулъ лучъ сознанія. Онъ съ кроткой довѣрчивостью взглянулъ на старика и пересталъ хрипѣть. Глубокимъ, внутреннимъ голосомъ отвѣтилъ онъ на вопросъ:
— Господь не сдѣлаетъ зла тому, кто самъ въ жизни никому зла не сдѣжалъ.
— Помолись же Ему за несчастнаго старика, который черезчуръ долго носитъ на себѣ бремя жизни. На землѣ всюду только одинъ грѣхъ, только одно предательство. Старикъ этотъ усталъ жить. Но погоди уходить на небо. Пусть твоя душа унесетъ съ собой къ престолу Милосердія хоть какой-нибудь знакъ раскаянія отъ этой грѣшницы.
Абигаиль громко простонала, выронила изъ рукъ свою работу и опустила голову на грудь, потомъ вдругъ встала, откинула нависшія на лицо черныя пряди сѣдѣющихъ, но когда-то прекрасныхъ волосъ, и оглянулась на всѣхъ съ такимъ выраженіемъ, что обратила на себя общее вниманіе.
— Время приспѣло, — сказала она. — Теперь ни страхъ, ни стыдъ не связыкаютъ моего языка. Слишкомъ явно видна рука Провидѣнія надъ этимъ смертнымъ одромъ, чтобы можно было еще учорствовать и противиться Его волѣ. Я, по крайней мѣрѣ, больше не могу. Майоръ Линкольнъ! Въ жилахъ этого умирающаго юноши течетъ одинаковая съ вашей кровь, хотя удѣлъ ему достался съ вами неодинаковый. Джобъ вашъ братъ.
— Бѣдная! Она помѣшалась отъ горя! — воскликнула Сесиль. — Она сама не знаетъ, что говоритъ!
— Она говоритъ совершенную правду, — спокойнымъ тономъ произнесъ Ральфъ.
— Слышите, что онъ говоритъ? — продолжала Абигаиль.- A онъ знаетъ все. Само небо послало сюда этого грознаго свидѣтеля и обличителя. Онъ подтверждаетъ мои слова. Онъ знаетъ мою тайну, хотя я думала, что она скрыта отъ всѣхъ навѣкъ.
— Женщина, ты заблуждаешься сама, стараясь ввести въ заблужденіе другихъ! — вскричалъ Ліонель. — Хотя бы само небо стало подтверждать эту гнусную басню, я все-таки буду всегда говорить, что это несчастное существо никакъ не могло родиться отъ женщины такого ума и такой красоты.
