Слав Караславов - Низверженное величие
Рассказ госпожи Чанакчиевой не произвел особого впечатления на капитана. Он знал жизнь, знал и более трагичные случаи с еврейской недвижимостью. Сам он не испытывал никаких особых симпатий к сыновьям израилевым, удивила его только находчивость Филчева. Важно было другое — эта женщина теперь принадлежала целиком ему. Следовательно, и ее деньги будут в его распоряжении…
20Полевые работы продолжались, и связь партизан с командованием зоны стала трудной задачей. Среди крестьян было немало переодетых полицаев, уже несколько партизан попали в их руки. Двое-трое спаслись, остальные погибли. И все же вести о положении в стране доходили до отрядов, разбросанных по всем горным районам Болгарии.
Дамян стал уже командиром бригады, и его партизаны участвовали в ряде операций. Одной из них был поджог немецкого склада, находившегося неподалеку от землянки. Это произошло в первые дни весны, когда уцелевшие бойцы отряда решили покинуть место зимовки. Все время, пока они находились в укрытии, Дамян с помощником комиссара думали об одном и том же — как оставить немцам хорошую память о себе. И вот они приняли решение, лишь только весна взбудоражила их шумом первой листвы, а лес уверил, что защитит их своей зеленой одеждой. Дорога возле склада была изрыта зимними водами и разворочена тяжелыми грузовиками. Из ближайших сел пригнали людей, чтобы привести ее в порядок. Во время работы они часто приходили к складу — там находилась старая каменная чешма. Немецкие часовые привыкли к тому, что народ ходит к источнику. Вначале они внимательно следили за теми, кто приходит за водой, но бдительность их скоро притупилась. Дамян решил этим воспользоваться и, перед тем как уйти из землянки, уничтожить склад. В сумерках несколько партизан отправились к чешме у складских ворот, остальные, перерезав проволочную ограду, вошли в редкий лесочек. Постовой на вышке ждал смены, а потому непрестанно смотрел в сторону караульного помещения, не видя, что делается у него за спиной. Выстрелы у ворот заставили его зарядить автомат, большего он не успел. Настигнутый партизанской пулей, он качнулся, схватился рукой за железные перила, пытаясь удержаться, и сполз на настил. Когда с него стаскивали автомат, огонь уже охватил караульное помещение, а помощник комиссара сидел в кабине тупорылого грузовика, стоящего у ворот склада. Ждали тех, кто клал взрывчатку под цистерны. Все произошло так быстро и так толково, что сами партизаны не могли поверить своей удаче. Немцы, по-видимому, не допускали и мысли, что партизаны могут осуществить подобную операцию на равнине, вдали от гор. Грузовик с вооруженными партизанами тронулся в путь, а небо долгое время еще озарялось взрывами цистерн, феерическими отблесками, придававшими какое-то странное оживление наступающей весенней ночи. Это было только началом расплаты за погибших партизан, знаком того, что товарищи их не забыли. И когда отряд вырос до бригады и пошли непрерывные диверсионные акты, такие всполохи стали привычным делом — неукротимую стихию теперь ничто не могло остановить.
Дамян понимал, что бессмертие — не в разговорах, а в делах. Весь народ с надеждой смотрел на горы, ожидая прихода партизан. И поскольку враг становился все более коварным и жестоким, постольку народ стремился разорвать сковывающие его путы страха. Ятаки теперь сами искали партизан, и даже более умные буржуа старались оказывать партизанам услуги. Брат Дамяна как-то рассказывал при встрече, что отец их зятя, Михаила Развигорова, спас в эту зиму от голода партизанский отряд. Разрешил снабжать мукой со своих мельниц. Если бы не он, они бы не выжили от недоедания.
Рассказ брата ненадолго задержался в сознании Дамяна, но, вспоминая иногда об этом, он старался найти причины такой доброты крупного дельца. Хочет спасти свою шкуру, думал он, или просто оказался несколько умнее прочих богачей. Иначе он не мог все это объяснить себе. Каждому непредубежденному человеку все становилось сейчас яснее ясного. Красная Армия громила немцев. Дамяна теперь уже радовала мобилизация, беспокоила только нехватка оружия. Партизаны его бригады наслышаны и о подвигах трынских, краснобережных, рилопиринских партизан, бригады имени Чавдара, Шопского отряда, партизан Сливенского края. Средногорье вернуло себе свою старую гайдуцкую славу. Стало известно о захвате Копривштицы. Жандармерия и войска озлобились еще больше. Облавы теперь проводились не от случая к случаю, а систематически. Убивали всех, заподозренных в связях с партизанами, от отцов до невинных детей. Повсюду шли ужасные расправы. И Дамяну приходила в голову старая истина — умирающий зверь свирепствует перед своей смертью. Эту истину они испытали и испытывают и на собственной шкуре. Двух человек потеряли при попытке перейти мост через Марицу, еще пятерых оставили в бою у Двух родников. Лесничий здешней округи выдал полиции расположение лагеря одного из отрядов, и в сражении погибло десять человек. И там, внизу, происходило то же самое. Однажды, спустившись в центр зоны, он узнал о гибели Бялко. Много неясного было в его смерти. На Бялко, его друге и товарище, держалось многое в окружном руководстве. Он часто посещал партизанские отряды, чтобы устранять дрязги, утихомиривать вольницу среди командиров, проводить в жизнь решения центра. Его человечность была широко известна. Партизаны любили его, ценили за песни. Особенно хорошо он пел русские песни. И научился им не где-нибудь, а в тюрьме, в великом университете жизни. И этот отважный человек и умелый руководитель погиб при каких-то странных, совершенно непонятных обстоятельствах. Его вызвали с докладом в штаб зоны, была даже записка с подписью. И он явился, но уже по лицам товарищей, по их удивлению понял, что тут что-то не так. И все же, воспользовавшись случаем, решил навестить жену, сделать еще кое-какие другие дела, прежде чем снова уйти в горы. Дамян своими глазами видел эту записку, Бялко заходил к нему по дороге в штаб. Жаль, не спросил Дамян, кто передал ее Бялко. Надо все же будет разобраться в этом деле. Останется жив, разыщет виновных в смерти друга. Не могли полицаи случайно оказаться на его пути. И почему сопровождавший его человек бежал и оставил Бялко одного на улице Кючюк-Париж? Почему полицейские не кинулись и за тем человеком, а только за Бялко? Почему был окружен весь квартал, а в окрестных полях устроены засады?
Бялко все же ушел из окружения, раненный, сумел запутать преследователей, но попал во вторую засаду у канала. Дамян хорошо знал своего друга, знал даже звук его пистолета, совершенно особый звук, непохожий на другие. Этот пистолет отвечал на вражеский огонь до последней пули. Бялко погиб героем. Потому что и жил как герой.
Дамяну все казалось, что весть о его смерти ошибочна. Казалось, вот-вот Бялко снова появится в бригаде. Снимет свой старенький рюкзак, сядет с друзьями в кружок и подхватит ту песню о юноше, который просил своего коня не оставлять его в поле одного, вдали от товарищей… Товарищи… Многих уже не осталось в живых. Но те, кто еще жив, должны помнить о павших и пролить свет на обстоятельства их смерти.
Когда он слушал рассказ Чугуна о последних часах Бялко, ему хотелось закричать, что это неправда, но суровая, жестокая жизнь не считается с чувствами. Он спросил о записке, и ему обещали узнать, от кого она пришла. Вот и все. Жизнь и смерть встретились, и смерть одержала верх. А теперь надо беречь от смерти живых. Думать в первый черед о них. У Чугуна не было времени разбираться в этом деле. А если бы и было, вряд ли он сумел бы добраться до истины. Враги не гнушались ничем. Узел борьбы оказался затянут так крепко, что рассечь или развязать его мог только кто-то третий. И этот третий уже приближался. За его спиной были Курская дуга, Ясско-Кишиневская операция; ждали, что скоро он постучится и в болгарскую дверь. А Бялко не умер. Он навеки в одном из отрядов бригады. Отряд составлен из его земляков и носит теперь его имя. Бялко продолжает сражаться.
Дамян встал, сбил огонь, мелкие искры брызнули в небо и погасли. Пятно тени вокруг него увеличилось и тут же снова сжалось. Лесистая гора баюкала тишину в своих объятиях. Пестрая поляна приютила партизан, их сморила дневная усталость и усыпили запахи трав. С каждым днем людей становилось все больше и больше, оружия не хватало. То, которым партизаны владели, было завоевано кровью, за то, которое они добудут, также будет заплачено кровью. Жестокая правда, но — правда. Это понимали все. И тут сантименты неуместны. Даже комиссар, который был больше сосредоточен на политическом воспитании, не мог отрицать этой истины. Она становилась ныне необходимой, первостепенной. Приходилось отсылать обратно людей, не имеющих оружия. Лучше иметь хороших ятаков, чем безоружных и бесполезных едоков в отряде. Никаких двух мнений здесь быть не могло. Дамян смотрел на спящих бойцов, на летнее горное небо, но думал не о его красотах. Думал он об оружии.
