Наоми Френкель - Дом Леви
– Господин, купите журнал, послушайте знающего человека, и сделайте свою жену счастливой этой ночью. Господа, я спрашиваю вас, может ли человек жить без соли? Вы качаете головой, уважаемый господин. Конечно же, человек жить не может без соли. Вот и принц один послал целую флотилию своих кораблей за щепоткой соли! Господин, берите пример с принца, будьте таким же смышленым, как он, вы можете им быть. Даже вы. Покупайте, господа, покупайте этот журнал. На эту соль правительство не налагает налог. Запомните, господа, одна вещь освобождена от налога. В такие чудные дни кипит кровь в жилах человека. Не из-за забастовки, а из-за солнца, господа. Научно доказано, что солнце согревает тело. Господа хорошие, учитесь, как добавить к жизни приправу. «Мужчина и женщина» с цветными фотографиями. Что, господин хочет бесплатно посмотреть в журнал? Нет, господин, это может испортить ваши возможности. Это легкомыслие. Этот журнал требует изучения, у вас дома, рядом с вашей женой. Покупайте журнал, человек не может жить без соли. Для тебя, Пауле, скидка десять пфеннигов.
Пауле и Эльза спешат на шестидневное соревнование велосипедистов в роскошном дворце спорта. Эльза, нарядно одетая, идет с гордо поднятой головой, как будто соревнование затеяно ради нее. Рядом с ней Пауле, в новом сверкающем котелке. Симпатичная пара в такой чудный день, все сопровождают их взглядами.
Ой, Марихен, ой, Марихен,
Твои, ручки, твои ножки, твои ласки —
Все как в сказке.
В пятом доме от края переулка Тильда открыла окна своего «салона» и радостно распевает – «Ой, Марихен, ой, Марихен» – у Тильды хорошее настроение. К забастовке она относится довольно спокойно, может скрестить руки на груди и забыть все заботы. Была бы у нее при этом швейная машинка, свободное ее время было бы заполнено с избытком. Если у бастующего ее мужа Хейни нет дежурства в районе фабрики, он помогает ей по дому, и целыми днями дом полон звуками пилы, стуков, уборки и перестановок. Мышцы Хейни играют вещами, как эквилибристы мячами.
– Твои, ручки, твои ножки, твои ласки… – беззаботно поет Тильда.
– Все как в сказке, – несется, поддерживая высокие тонкие нотки любимой жены Тильды, низкий сильный голос Хейни из кухни.
– Тильда, – зовет ее Хейни из кухни, – Тильда.
– А-а? – отвечает она из «салона».
– Завтра пойдем на велосипедные гонки, Тильда.
– На велосипедные гонки, Хейни? Хорошо!
Тильда улыбается в зеркало, снимает с комода газеты, которыми обертывала его, и ставит на него вазу с искусственными восковыми цветами, и комнату объемлет праздничная атмосфера.
– На целый приятный день выйдем, Тильда.
– На целый приятный день, Хейни…
Из кухни доносятся удары молотка. Хейни сын Огня сооружает небольшой ящик для цветов. На диване сидит его старая мать и вяжет носки. Время от времени она поднимает довольный взгляд на бастующего сына. Маленький Макси ползает по полу и что-то бормочет. На конфорках плиты пылает огонь, по которому Хейни – незаменимый специалист. Пузырится вода, легкий пар витает над варевом. Аппетитный запах готовящегося обеда разливается по кухне. Окно распахнуто настежь, свежесть утра веет снаружи. На гвозде в стене висит пустой рабочий рюкзак Хейни. Его огромные черные ботинки стоят за дверью, а темная рабочая одежда лежат в корыте для стирки. От ударов молотка на столе трясутся чашки.
– Я думаю покрасить ящик в зеленый цвет, мама, – говорит Хейни, отступая на два шага, чтобы оценить издалека свою работу, – в зеленый цвет, а весной посею в нем душистый горошек, подвешу бечевками к карнизу окна, горошек расползется, и будет у нас сад, мама, цветущий сад.
Хейни протягивает свои большие и жесткие руки к маленькому ящику и мечтательно смотрит в окно на стены высоких серых зданий – напротив окна.
– Цветущий сад, матушка, сад.
– У отца твоего была канарейка, – мать откладывает вязанье, – мы дали ей имя Лизель. С приходом весны Лизель пела, тоскуя по своей паре. Отец ставил клетку на подоконник. Прилетали воробьи, стучали ключами в стекло закрытого окна, чирикали, дрались между собой, а Лизель наша пела свои песенки, полные тоски. В эти минуты отец обычно говорил мне: «Погляди, матушка, погляди, Лизель поет этим сермяжным, с серыми крылышками, обитателям водосточных труб». Да, Хейни, подохла Лизель… – мать берет в руки вязанье, охватывает ладонями голову.
– Сад у нас будет за окном, снаружи.
Хейни настолько увлечен своим делом, что не прислушивается к словам матери. Он несет ящик к подоконнику, проверить подходят ли его размеры. Тильда входит в кухню, стуча деревянными башмаками.
– Хейни, сходи на рынок, слышишь меня?
– Сходи спросить как дела, – говорит из своего угла его мать. – Вчера рабочие стреляли, требуя встречи. Узнай о судьбе раненых.
– Не задерживайся, Хейни, – голос Тильды, – иди на рынок и сразу же возвращайся, слышишь?
– Слышу, слышу, – бормочет Хейни.
Он продолжает возиться с ящиком, глядя на высокие стены домов, замыкающих с четырех сторон их дом. Глаза его обводят шеренги окон, поднимающиеся до небес над серым квадратом двора, над которыми парят легкие белые облака, возникают и исчезают в мгновение ока. Хейни кладет руки на ящик, поднимает голову и издает радостный свист в голубое небо. Тильда приходит на кухню и сует в руки Хейни список того, что надо купить.
– Иди, Хейни, иди.
– Спроси, как дела, – кричит ему вдогонку мать.
* * *Саул слышит веселый свист Хейни. Он сидит во дворе, тоже подняв нос к туманному квадрату голубого неба. Он все еще выздоравливает, и в школу не ходит. Отец и мать стоят в мясной лавке, ибо в пятницу она полна покупателей. Жена сапожника Шенке по пятницам занимается уборкой их квартиры. Саул сидит на большом стертом камне под окном деда. На подоконник открытого окна госпожа Шенке нагромоздила гору одеял и подушек, и дед совсем исчез за этой цветной горой, которая иногда сдвигается, и над его вершиной возникает голова госпожи Шенке в белом платке со скалкой в руке, вспоминает о Сауле и повышает с беспокойством голос:
– Ма-а-льчик.
– Да-а-а. – кричит Саул в ответ, несмотря на то, что голова госпожи Шенке находится прямо над ним.
– Сиди спокойно, мальчик.
– Хорошо.
Саул сидит спокойно. С того дня, когда его посетил этот долговязый парень по имени Джульетта, изменил мальчик свое поведение, и стал послушным до неузнаваемости. Саул погружен в великую мечту, охватившую его душу, он уплывает в чудный мир, в необъятную пустыню. Джульетта вождь племени сынов пустыни. Вождь великий. А он уже не просто Саул, он – заместитель вождя. Саул – великий заместитель великого вождя. Они вышли на захват Святой земли.
– Ма-а-льчик, – стучит над его головой скалка.
– Да-а-а. – кричит Саул в ответ госпоже Шенке.
– Пойди и отгони кошку, мальчик, она так воняет, что меня пробирает до костей.
Над мусорными баками стоит кошка Эльзы, разгребая бумаги и всякий мусор. Запах гнили веет над всем двором. Саул смотрит на кошку и на мятые мусорные баки. Струя помойных вод течет из крана в канализацию. Солнечные лучи не добираются до низа двора. Высокие здания закрывают двор.
– Чума побери ее и ее кошку! – кричит над головой Саула госпожа Шенке, и глаза ее мечут яд в сторону подвала Эльзы. Саул слышит веселый свист Хейни сына-Огня, высоко взлетающий в небо. Лопнуло терпение Саула – сидеть в темном дворе.
– Госпожа Шенке, откройте мне дверь кухни.
– Не мешай там. Сиди тихо.
– Госпожа Шенке, – кричит Саул, – откройте дверь кухни, мне нужно.
Ключ скрежещет в дверях, стоит толстая госпожа Шенке, жена сапожника.
– Быстро, – подгоняет она мальчика, – и тут же обратно во двор.
Саул облегченно вздыхает: эта кухня в пятницу напоминает дворец чудес. Дверь резко захлопывается, госпожа Шенке возвращается в комнату деда. Саул один в кухне. Связка моркови висит на ручке окна, а под ней, на подоконнике – горка петрушки, лука и чеснока. На полу в две шеренги, как солдаты на праздничном построении, стоят банки консервов, которые целый год хранятся под кроватью матери – сегодня их оттуда извлекла госпожа Шенке, чтобы стереть с них накопившуюся пыль. Посреди кухни – лохань, и в ней плещутся две щуки, терпеливо борясь за свое существование, пока не придет их очередь превратиться в фаршированную рыбу к ужину, отмечающему канун субботы. Саул берет руками головы щук и окунает глубоко в воду, рукава его куртки намокают. На спинках двух стульев из трех, отраженных в водах лохани, обвисают для сушки раскатки теста, тонкие и длинные, которые затем должны быть разрезаны в лапшу для субботнего бульона. На более отдаленном стуле, между закатанным белым тестом, чернеет субботний костюм отца, который госпожа Шенке тщательно вычистила черным кофе. Саул отрывает от свернутых листов теста кусочки и скатывает их в шарики – и уже много белых пятен возникает на черной ткани. Саул точно и прямо попадает в цель. Руки его клейки от теста, но дорога к крану перекрыта: большая доска, посыпанная солью, на которой лежат куски красного мяса тоже посыпанного солью, лежит под краном. А на кухонном столе – большой кубок отца для субботнего освящения вина и маленький кубок Саула. Ему разрешено держать его в руках только в пятницу, в канун субботы. Рядом – серебряные подсвечники, начищенные до блеска госпожой Шенке, несут отражение солнечного света в сумрачную кухню, и дух радости и праздника витает над этим хаосом вещей и различных блюд. Саул вытирает клейкие от теста руки о собственные штаны, и бежит к подсвечникам.
