Владимир Афиногенов - Аскольдова тризна
Никита похоронил товарища-плотника и где-то в душе тихо порадовался, что не взял с собою Власту. Она очень настаивала, могла бы и уговорить, да Анея сильно воспротивилась — полюбилась ей привезённая сыном молодица. Довод же матери был таков: «Не на гулянку едешь — с супостатом биться…»
А взял бы, могло быть и с Властой так — осколком в грудь!
5
Позволим себе некоторую вольность и заглянем на сто лет вперёд описываемых событий, во дворец кордовского халифа Абдрахмана III.
Еврей Хасдай ибн-Шафрут принял мусульманство не раздумывая, как только пробился на верхнюю ступеньку придворной лестницы, заняв должность финансового советника халифа. Но это ещё не значило, что, поменяв религию, он напрочь отказался от веры своих предков…
Поэтому Хасдай очень заинтересовался дошедшими до него слухами о существовании где-то в далёких восточных степях иудейского царства. И он пишет письмо, где сообщает, что впервые о «царстве иудеев» услышал от хорасанских купцов, но не поверил им, пока не получил подтверждения со стороны «посланцев из Кустантии» (Византии). Те рассказывали, что между Хазарией и Византией 15 дней пути, что «сухим путём между ними находится много народов, что имя кагана, господствующего над этими народами, Иосиф». «Корабли приходят к нам из той страны, — говорили они далее, — и привозят рыбу и кожу и всякого рода товары», «они с нами в дружбе и у нас почитаются», «между нами и ими постоянный обмен посольствами и дарами», они «обладают военной силой и могуществом, полчищами и войсками, которые выступают на войну по временам».
Хасдай понял, что сведения византийцев отличаются конкретностью и звучат вовсе не мифически. И он решает послать письмо через близко связанное с хазарами государство — Византию. И вручает послание своему доверенному лицу Исааку бен-Натану:
— Передашь в Константинополе императору лично и дары ему от меня.
Но Исаак вернулся в Кордову ни с чем.
Император не пожелал внять просьбе советника кордовского халифа, сославшись на огромные трудности и опасности, которые якобы подстерегают путешественников по дороге в Хазарию как на море, так и на суше, и письмо вернул. Христианская Византия не хотела способствовать какому-то ни было сближению европейских евреев с Хазарским каганатом, ибо у ромеев в Крыму и на Волге имелись свои интересы.
Но настырный Хасдай не отступался: своего человека он решил послать в Итиль через Переднюю Азию — через Иерусалим и Месопотамию, а затем через Армению и Азербайджан[95]. Но в это время в Кордову прибыли послы из Германии и с ними двое еврейских учёных. Эти двое взялись переправить письмо Хасдая в Хазарский каганат через Венгрию, Болгарию, Германию и Северную Русь.
Письмо до адресата дошло, а ответ на него явился единственным документом, в котором сами хазары, хоть и очень коротко и фрагментарно, рассказывают о себе, о своём государстве, о некоторых фактах своей истории, своих обычаях и законах.
Хазарский каган осветил далеко не все вопросы, которые задал ему Хасдай, но самое удивительное в том, что до нас дошли два варианта ответа Иосифа — так называемые краткая и пространная редакции письма, восходящие к одному первоначальному тексту.
Вначале каган говорит о происхождении своего народа и заявляет что он ведёт род от Тогармы[96], сына Иафета. У Тогармы, согласно сведениям Иосифа, было десять сыновей: Авийор, Турис, Аваз, Угуз, Бизл, Трна, Хазар, Янур, Балгд и Савир. Иосиф гордо именует себя «царём Тогармским». А далее он перечисляет всех хазарских каганов, принявших иудаизм, начиная, естественно, с «праведного» Булана, и кончая им самим. Их насчитывалось тринадцать: Булан, после него — «сын его сыновей» — Обадия, далее Езекия, Манассия, затем брат Обадии — Ханукка, сын Ханукки Исаак и потом — Завулон, Манассия, Нисси, Манахем, Вениамин, Аарон и Иосиф. Иосиф подчёркивает, что власть всегда передавалась у них в роду от отца к сыну: «Чужой не может сидеть на престоле моих предков, но только сын садится на престол своего отца».
Затем хазарский каган сообщает: «Я живу у реки по имени Итиль. Подле неё живут девять народов. Они живут и в сёлах, и в городах, и в укреплённых стенами городах. Все они платят мне дань. Оттуда граница поворачивает и доходит до Гурганского (Каспийского) моря. Живущие на берегу этого моря платят мне дань. С южной стороны живут пятнадцать народов. Они живут в горах до моря Кунстантии (Чёрного). С западной же стороны живут ещё тринадцать народов и все платят мне дань».
«Я охраняю устье реки Итиль и не пускаю русов, приходящих на кораблях, проходить морем. Я веду с ними войны…»
Мы, считающие себя цивилизованными людьми, по отношению к кончине человека и его погребению являемся дикарями, чуть не сказал — варварами… Ибо варвары в этом смысле были куда просвещённее нас, выработав свою глубокую философию смерти.
Лучшее, что мы можем — и то не всё: отпеть в церкви умершего и, закопав гроб в землю, помянуть, а если хватит средств, то соорудить из камня на могиле нехитрый памятник… И через два-три года забыть о покойнике, каким бы родным и близким при жизни он нам не приходился! Или от случая к случаю вспоминать о нём…
У древних всё обстояло иначе. А у хазар особенно. У хазар языческих.
У чёрного[97] хазарина Азача умер отец — болел давно, черные мангусы начали пить по ночам кровь у него два года назад: сделался тонким, как былинка, и прозрачным, как льдинка, а три дня назад дух смерти унёс душу мудрого и справедливого предка…
Как считал Азач, черные хазары должны почитать своих усопших родственников от чистого сердца, говорят, что у белых не совсем так это происходит: да и понятно, там в дело вступает наследственное золото… Поэтому младшие в семье с нетерпением ждут кончины главы, чтобы забрать оставшееся после него богатство. Конечно, хоронят как следует, поминают тоже… Но у черных хазар умершие остаются в душе до последних дней жизни. А если и эти покинут землю, вспоминать о них будут другие, и так, пока жив хоть один в роду. К тому же, могильник на всех один: со смертью каждого он разрывается и закапывается снова. Память таким образом не пресекается…
Белые хазары — знать, многие из которых иудеи, черные — бедняки, язычники. Они в поле, при стаде, на коне чернели под солнцем.
Жена подала Азачу кувшин. На нём руническими письменами было выведено: «Кумыс, наливая в это большое отверстие, пей»[98]. Дочка лет четырнадцати захотела пойти с отцом.
— Нет, нет, милая, — сказала мать. — Тату тебя взять не сможет, он пойдёт к великой реке готовить для умершего повозку, в которой тот поедет к нашему богу. Да тебе ещё и нездоровится…
Великая река — это Танаис, или Бузан по-хазарски.
Азач в отличие от многих черных хазар умел читать, и в доме у него находилось немало вещей, на которых что-то начертано. Они достались ему от деда. Тот служил в личной гвардии кагана, родом был хорезмиец из Средней Азии, исповедовал ислам. Когда иудаизм при царском дворе в Итиле вступил в непримиримую борьбу с мусульманством и когда наёмные гвардейцы в гражданскую войну в Хазарии открыто перешли на сторон кабаров, потерпев поражение, предка Азача не умертвили, как остальных: припомнив былые заслуги и то, что жена его являлась чистокровной хазаркой, лишь сослали в дальний район для несения тяжёлой пограничной службы. Знал он не только арабскую грамоту, но и умел читать руническое письмо, научил сына и внука. Но это им мало чем помогало: помимо воинской повинности приходилось заниматься крестьянским трудом — разводить скот и возделывать под урожай землю, чтобы прокормить семью, — за несение службы платили очень мало, да и немалую часть сего съедали налоги.
Живя здесь и работая, как вол, дед Азача понял, что всемогущий Аллах ничего, кроме горя и унижения, ему не дал. И в конце жизни хорезмиец стал поклоняться, как и жена, богу неба и света Тенгре[99]. Поэтому похоронили старика по хазарскому обычаю — в подкурганных галереях. Хорошо похоронили, несмотря на огромные расходы… Теперь и на отца нужны немалые средства, а скоро, как выпадет снег и реки покроются льдом, нагрянут судьи из Итиля, — и им надо заплатить прошлогодние долги, отдать часть нынешнего урожая, лошадь, три овцы и верблюда. Подумать и о весеннем севе… Да и дочка захворала… Ходят слухи, что после весенних полевых работ каган и царь собираются с войском на Киев. Поэтому следует иметь хорошего боевого коня со всем снаряжением и исправное оружие…
Тёмные низкие тучи проносились над великой рекой. Их гнал по небу сырой ветер. Пронизывал насквозь одежду. Чтобы согреться Азач решил приступить к работе.
Надо в первую очередь снять насыпной слой высокого могильного кургана. Он и в окружности был большим, не то что могильники мизинных хазар: ведь дед Азача служил при дворе кагана… Поэтому сам боил-коловыр[100] определил деду для погребения красное место на речном берегу. И ещё один непреложный закон погребения у хазар соблюдался — мужчин хоронили только мужчины, женщин — женщины и обязательно старшие в семье, дававшие со дня смерти родственника или родственницы обет молчания… И когда дочка обратилась к отцу, мать, зная, что Азач ничего не скажет, ответила ей сама…
