Николай Энгельгардт - Павел I. Окровавленный трон
Когда родители принца узнали, с чем приехал фельдъегерь, конечно, не было конца их ликованию. В рескрипте императора возвещалось, что со временем подготовленный к прохождению военной службы принц Евгений отличится под российскими знаменами. Широкие дали открывались воображению родителей принца!
Они пожелали сделать сюрприз Евгению и, ничего не сказав мальчику о перемене в его судьбе, разрешили ему съездить в близлежащий Бреславль к золотых дел мастеру и часовщику, брату его дядьки, старого гусара. Сюрприз предполагался по возвращении.
Мальчик был в восторге от поездки, так как лавка искусного часовщика была в его воображении царством чудес. Там были всякие металлические игрушки, куранты с выходящими под музыку фигурами, и сам часовщик представлялся ему чародеем, по мановению которого живут и движутся эти занимательные существа, и все эти гири, колеса, маятники двигаются, качаются, стучат денно и нощно, наполняя разнообразными звуками дом в три этажа, выстроенный так, что верхний этаж выдвигался над нижним, с резными украшениями, причудливой вывеской, высокими трубами, с аистом и множеством ласточек под карнизами. Кроме рассматривания механических сокровищ лавки, принца ожидали здесь и другие удовольствия. Жена часовщика угощала его пряниками с перцем, а белокурые дочки показывали ему садик, полный цветущих роз, не менее цветущий огород и двор со всякой живностью. Кроме того, город Бреславль наполнен был всевозможными достопримечательностями. Однако на этот раз посещение часовщика было кратко. И сам часовщик, и жена его, и дочери после того, как дядька с ними о чем-то перешепнулся, стали убеждать принца с многозначительным видом поскорее вернуться в замок… Делать нечего, Евгений отправился домой. Здесь его ожидало необыкновенное торжество. На ступенях лестницы Карлсруйского замка его встретило благородное юношество Оппельна, главного города регентства (в городе считалось до пяти тысяч жителей), одетое в национальные старосилезские костюмы и певшее хором хвалебную песнь в честь наследника принца-регента. В то же время девицы, благородные дочери почетных граждан города Оппельна, одетые в белые платья, осыпали его путь цветами. Примадонна труппы его высочества принца-регента Оппельн-Карлсруэ-Вюртембергского, игравшей в городском театре, одетая сценической принцессой, произнесла торжественную речь, наполненную мифологическими картинами и тонкими политическими намеками на отношения Оппельна к соседним государствам, городам и странам, Берлину, Польше, Моравии, Богемии и России, и похвалами будущим военным подвигам принца Евгения. Эту речь в звучных немецких стихах сочинил придворный поэт его высочества, господин Гагеман, оппельнский театральный режиссер и автор многих трагедий, опер и прологов.
На верху лестницы Евгения встретили родитель и украшенная орденом св. Екатерины родительница, окруженные придворным штатом, состоявшим из обер-камергера, обер-церемониймейстера, обер-шталмейстера, обер-статс-дамы, обер-статс-фрейлины и некоторых других особ, нарочито съехавшихся из своих имений; все они были в парадных костюмах.
Тут принц узнал причину необыкновенного торжества, но, против ожидания всех, известие о пожаловании его русским императором в полковники, вместо радостного восторга, извлекло из глаз его потоки слез.
— Я не хочу быть русским полковником! — восклицал, рыдая, принц Евгений. — Я хочу быть прусским гусарским корнетом.
Это неожиданное заявление и слезы чрезвычайно огорчили придворных, городскую молодежь и даже господина Гагемана, придворного и театрального поэта, так как все торжество было испорчено, и сюрприз не удался. Что касается родителя Евгения, то он чрезвычайно разгневался.
— Как, неблагодарный! — вскричал он. — Сам император российский препровождает твоей матушке брильянтами осыпанный орден, а тебя, восьмилетнего молокососа, жалует драгунским полковником, а ты ревешь и кричишь, что этого не хочешь! Да я немедленно крепко и больно высеку тебя за такую дерзость! И откуда ты взял, что быть прусским гусарским корнетом лучше, чем русским полковником? Кто вбил тебе это в голову? Нет, должно приняться за твое образование!..
— Да, да, должно приставить опытных наставников к молодому принцу! — хором поддержали придворные.
— Осмелюсь донести вашему высочеству, — сказал почтительно обер-церемониймейстер, — что эти длинные волосы, которые носит его высочество, скорее приличны пажу, чем наследному принцу нашего знаменитого регентства Оппельн. Необходимо заплетать принцу косу!
— О, да! принцу должно заплетать косу! — хором поддержали придворные.
— Его высочеству пора носить косу! — подхватили городская депутация, театральная примадонна и господин Гагеман, поэт и режиссер.
Действительно, на другой же день роскошные, золотые, низко спускавшиеся кудри маленького принца обращены были в туго заплетенную косу. Но это единственно явилось следствием производства его в русские драгунские полковники. В остальном все осталось по-старому, и ментором принца по-прежнему был старый гусар-дядька, хотя это именно он внушил ему убеждение, что не может быть на свете большего благополучия, как сделаться прусским гусарским корнетом. Однако коса была зловещим предзнаменованием! Прошло еще два года золотой свободы, и в замок примчался второй фельдъегерь российского монарха. Десятилетний принц производился в генерал-майоры и шефы драгунского полка.
IV. Продолжение несчастий принца Евгения
Свернувшись на торжественной кровати в огромном, остывшем покое, маленький принц не мог ни согреться, ни заснуть, и в воображении его вереницей проходила цепь событий, перебросивших его из ничтожного Оппельна в столицу неизмеримой, многомиллионной Российской империи.
Производство в генерал-майоры сразу оборвало светлые дни независимости, игр, мечтаний золотого детства. Теперь уже мало было одной косы. К ней присоединили еще круто завитые пукли. Толстенькую фигурку принца запрятали в узкий желтый жилет и зеленый кафтан, а короткие ножки в желтые панталоны и высокие жесткие сапоги с золотыми шпорами. На бок прицеплен был тяжелый палаш, а в руках генерал-майор в торжественные случаи должен был держать короткую, толстую, изукрашенную командирскую палку, между тем как сверху косы и локонов качалась на голове его плоская, как тарелка, трехрогая шляпа. О прежних веселых прыжках по полям, лугам и цветущим перелескам и думать было нечего! Все это заменилось пристойным и мерным прохождением обширной площади замка на пути из комнат принца к обеду в сопровождении нового наставника военных наук фон Требра.
Часто при этом палаш, попадая между ног мальчугана, повергал его на землю. Голова трещала и от крутой косы с пуклями, и от непрерывного зубрения вокабул, военных уставов и различных трактатов по стратегии, тактике, осаде крепостей и кавалерийскому делу, не считая уже зубрений отличий в обмундировании различных частей и чинов российской армии. Несмотря, однако, на зубрение, муштровку, ежедневные военные экзерциции, принц не только не худел, но все толстел и, коротенький в ущерб росту, расплывался в ширину, что придавало еще больше комизма малютке генерал-майору.
Принц теперь должен был являться на парады и инспекторские смотры, причем эскадронные командиры присылали ему на ординарцы фридриховских гигантов-гренадер. Они прыскали со смеху, представляясь малютке. Вообще, торжественное появление генерал-майора, как пешком, так и верхом, всюду вызывало смех, шутливые замечания и сделало из него притчу всей Силезии. Невозможно передать всевозможные терзания, которым подвергалось все существо толстенького принца! Невозможно описать, как терзалось самолюбие маленького человека и в какую пучину неисходных страданий ввергли его милости далекого русского императора!
Однажды на кантонир-квартирах недалеко от Бреславля крестьянские мальчики, окружив генерал-майора, забросали его с ног до головы грязью, приговаривая: «Подожди, ты, олух! Мы тебя, русского генерала, угостим прусской грязью!» Генерал обнажил палаш и замахнулся им со свирепым намерением обрубить уши ближайшему из обидчиков, но промахнулся и, перетянутый тяжелым для детской руки оружием, растянулся во весь рост, чем дал возможность мальчишкам угостить его новым залпом насмешек и грязи.
Это переполнило чашу страданий бедного принца! Он решил просить отца освободить его от ненавистного зеленого мундира, муштры, военного устава и дать ему свободу следовать своим склонностям. А склонности эти приняли совершенно неожиданное направление. Принцу уже не казалось высшим блаженством быть гусарским корнетом! Нет, он мечтал быть поэтом и драматургом! Он свел дружбу с господином Гагеманом, поэтом и режиссером, который давал ему тайно книги, так что он познакомился с драмами Клингера и Коцебу и с другими произведениями немецкой драматургии начинавшегося романтического периода «бури и натиска». Воображение его особенно увлекалось битвой под Прагой, и Вильгельм, жених-привидение Леоноры, увозящий красавицу в свою могилу, тревожил сон принца! Ротмистр фон Требра не препятствовал этому опасному знакомству, так как сам был поклонником Канта, новой поэзии и страстный театрал, чему способствовало томящее однообразие жизни глухого Оппельна и прелести примадонны городского театра. Впрочем, и сердечко генерал-майора не оставалось равнодушным к театральной принцессе, и что-то в нем творилось непостижимо сладкое, когда примадонна сажала генерала себе на колени и заглядывала ему в глаза, обдавала огнем черных очей и серебристым смехом. Потом ночью принцу представлялось, что он сидит с ней на пышащем огнем коне и они куда-то мчатся, мчатся, мчатся, как Вильгельм с Леонорой, — но только не на кладбище.
