Григорий Хохлов - Доля казачья
— Не горюй, отец, нет твоей вины, что я осужден. Не один я такой здесь кукую, вон все бараки горемыками забиты. Живы остались, и то ладно.
Но и здесь развернёт Роман свою гармошку, ударит по ладам. И снова жить людям хочется. Любить и страдать! Ведь многие здесь уже жили со своими семьями, и все вместе страдали. Но ведь жизнь и там не кончается. А молодость берёт своё время, даже в этих невыносимых условиях. И даже после каторжной работы на лесоповале, где работали от зари до зари.
Вскоре и к Роману приехала жена Федосья Александровна со своей двухгодовалой дочкой.
— Все мы думали, что ты холостяк! Такой весёлый гармонист и красавчик, — опечалились девушки. — А у тебя жена есть, и тоже красавица, тебе пара, счастливая она.
И хоть как-то крепились люди и подбадривали себя. Но кроме непосильной работы и житья в холодных бараках, у них ничего не было. Умерла малышка у мамы на руках, и никто не смог ей хоть чем-то помочь. Здесь всё это было обычным делом. Ничего не разрешал здешний комендант, Пупыкин Всеволод Иванович.
— Не велено, не велено! — вот и весь его ответ народу. Ни огородика тебе, ни отдельного тебе жилья, всё, как у арестантов — барак и всё. Но, вскорости, в наше поселение приехала женщина — комиссар. И звали её Анастасия Петровна Гордеева. И видно было, что сама она благородных кровей, и осанка, и красота лица, и учёность её. Очень своенравная была Анастасия Петровна и при большой власти сейчас. Да вдобавок ещё с маузером на боку. Собрала она всех ссыльных в одном бараке и стала всех их внимательно выслушивать, как врач больного. Первыми не выдержали женщины, одолела их неоправданная смерть маленьких детей. И понесло их, так в глаза всю правду матку и режут ей.
Затем и мужья их стали высказываться: голодно очень, хоть бы огородик какой завести. Иначе, какая тут работа, если живот от брюквы пучит. Не ожидал Пупыкин Всеволод Иванович, что так заговорит его забитый и запуганный контингент, а не народ. И уже съёжился весь, понял этот кабан, что плохо все это ему закончится. Так оно и вышло. Подошла к нему вплотную комиссарша, с маузером в одной руке. И с другой руки как звезданёт по жирной роже Всеволода Пупыкина.
— Ах ты прыщ на теле недобитого капитализма, и ты возомнил, что тебе всё дозволено. Себя выше Советской власти вознёс, не иначе!
И ещё раз ему по жирным мордасам своей тяжёлой, неженской рукой съездила.
— В следующий раз я тебя прямо здесь расстреляю, именем Советской Власти, если что-то будет не выполнено из всего того, что эти люди попросят. Ты должен сберечь всех людей для хорошей работы и создать им для этого нормальные условия. И особенно ты должен сберечь детей, именно на них делает ставку Советская власть, сохранить их и правильно воспитать. И в первую очередь сейчас Советская Власть борется с беспризорностью по всей стране и успешно ликвидирует её. Да будет тебе известно, Всеволод Иванович, что даже турки не убивали чужих детей, а воспитывали их в своём духе. И, как ни странно, эти мамлюки были самые преданные патриоты империи, и именно они охраняли трон турецкого султана. Никому больше он не мог доверить свою жизнь, чем им. Они преданней собак были, а потому, что их правильно воспитали. Пусть семейные люди строят дома из горелого леса, его вокруг столько зазря гибнет. Пусть садят все желающие на хороших землях свои огороды и кормятся с них. Пусть женатые живут своими семьями и работают так же, от этого только польза государству. А ты, Пупыкин, во вред всё делаешь. Не себе, Всеволод Иванович! Смотри у меня! За перегиб линии партии я сама тебя: лично расстреляю. Есть у меня такие полномочия, и пока их никто не отнимал у меня. У всех осужденных очень большие срока. Так что, Пупыкин Всеволод, им надо жить не по скотски, а как людям. Они ведь не уголовники. Не уголовники! Ты понял меня!
Проглотил Пупыкин язык от страха и не знает, что ответить Гордеевой, а только кивает головой.
Утром следующего дня я с Романом и его тринадцатилетней сестрой, моей дочерью Анной, выступили в свой первый поход в соседний поселок. Там не было осуждённых, а жили совсем обычные люди. Для сравнения — это были Рай и Ад, и между ними всего шестнадцать километров. Но для нас это небо и земля, недостижимо всё было. Разрешил нам Пупыкин сходить туда, да купить картошки на семена и прочую мелочь. Всего на сутки и была наша увольнительная в этот заманчивый для нас Рай. И мы, не чуя ног под собой, летели туда, в это чудное место на всей нашей грешной и жестокой от пролитой крови земле. И всё же только к обеду мы были там. Но нам и здесь несказанно повезло, только в сказках такое чудо бывает.
— Григорий Лукич, это ты? — послышался удивлённый голос первого встречного мужика.
Я обомлел от неожиданности, передо мной стоял Федоркин Алексей Иванович. Весь заросший седыми волосами, совсем, как старовер, с окладистой холёной бородой. Я не успел ничего ответить, как этот медведь сгрёб меня в свои стальные объятья.
— Родные вы мои! Столько лет прошло, прежде чем мы встретились. Поскорее пойдёмте до моей хаты.
Скоро нас всех вымыли в баньке, переодели во всё чистое и посадили за богатый стол.
Чего только здесь не было: и сало, и мясо, и курятина, и мёд, и сметана, молоко и самогонка. Всем, кто чего желает. Мы все пьянели от еды, настолько соскучились по такой райской пище. Но Алексей Иванович наливал нам, мужикам, по полному стакану самогонки.
— Выпьем за то, что мы целы остались. Цвет всего Амурского казачества.
Вспоминали мы и про наши боевые дела.
Пьёт он водку, а слёзы текут по его седым волосам на шикарную бороду.
— Я как чувствовал, что так всё и будет. Боится нас Советская Власть, больно хорошо мы жили на фоне всей остальной нищеты. Но и трудились же мы, не покладая рук, целыми семьями работали, от зари до зари. Никогда казак не пойдёт против власти, потому что он слуга её и опора, большой перекос тут вышел. И исправить уже ничего нельзя, нет казачества, под корень его подрезали. Сидят казаки и плачут, и кто бы подумал, что такое возможно. А жизнь взяла их всех и подвела к такому роковому финишу.
Сел я тогда на пароход, всё того же «Амура», и поплыл с семьёй, куда глаза глядят. Разговорился я с одним мужиком местным, он и подсказал куда ехать. Подходил я к тому баку, что когда-то так лихо расписал пулями. А там стоит слово Лёнин, и кто-то дописал уже словами: бак-ёмкость! Вроде сам писавший замаскировал весь смысл написанного раньше слова. Жутко мне стало. Тогда да за одно только слово Ленин меня самого под пулемёт поставили бы. И чего я больше всего не ожидал, подошёл ко мне сам капитан и, не сказав мне ни слова, уважительно пожал мне руку. Потом подумал, наклонился к самому уху и сказал туда шёпотом: — Молодец, Лёнька! Так и оказались мы с семьёй здесь. И вот, как видишь, основательно обжились, как всегда казаки делали.
Забеспокоились мы, ведь нам ещё назад надо возвращаться.
— Там Пупыкин уже, как говорится в народе, икру мечет. А дорога-то дальняя да лесная, на такой дорожке шибко не разгонишься. И, не дай Господь Бог, мы опоздаем к проверке. Тогда другие люди уже никуда не пойдут после нас. Будет у Пупыкина предлог это сделать. Никак нельзя людей подводить, грех большой! И им надо семена закупать, да жизнь свою налаживать.
— Не волнуйтесь, запряжём мы самых быстрых лошадей и мигом вас доставим до вашего дома.
А потом и сам спохватился и самому страшно стало.
— Да будь он не ладен, этот казённый дом! Я лучше вас кетой угощу, её здесь осенью по всем ручьям валом идёт, хоть по ней пешком ходи.
И кеты на стол хозяйка тащит, и соленой и вареной, а к ней и икры янтарной чашку, кушайте на здоровье. Вам теперь отъедаться надо, родненькие вы мои. Что нам сказать хозяевам, уже все и выплакались вволю, и напились, и наелись.
А Аня и спать устроилась на большой хозяйской кровати. Разметалась там на перинах, как в сказке хорошей, наверно в облаках белой лебёдушкой летает. Да как бы серый коршун с высоты не налетел. И хозяйка перекрестила девочку и отогнала его рукой, совсем как курёнка, кыш, нечисть!
Загрузили мы два мешка с картошкой на повозку, несколько соленых кетин и караваев хлеба. Не забыли и про Шохиревых и им подарков наложили от Федоркиных. Не поверят те, когда узнают про эту нашу дивную встречу в такой глухомани. Наверно, есть что-то такое, что нас всегда по жизни ведёт и поддерживает. Так и сейчас получилось!
— Спасибо Всевышнему, Отцу нашему Господу Богу и Святому Духу! — и перекрестились казаки с благодарностью. — Не даёт он нам пропасть, казакам, детям его!
Стала и у нас жизнь налаживаться, построили мы большой дом и стали жить одной семьёй. Постепенно купили себе и коровку и лошадку, всё, что для жизни надо. Но всё равно мы не могли считать себя свободными, так и висел над нами дамоклов меч закона. А жизнь всё равно была невыносимо тяжёлой, на лесоповале болезни и множественные несчастные случаи губили людей. Страшно было смотреть на лесорубов, которые выжили после укуса заражённого энцефалитом клеща. Выжил человек и сам себе не рад, не слушаются его руки и ноги и даже голова. Все они болтаются в разные стороны и, похоже, никак не подчиняются своему хозяину. Это нарушена у человека центральная нервная система. И язык его изо рта выпадает и слюни текут по нему. Плачет несчастный человек, ведь мозг у него работает чётко и ясно.
