Антон Хижняк - Даниил Галицкий
— Да это мои приятели повстречались.
— Заболел кто-то? — обратился Иванко к Миколе.
— Заболел. Наш звонарь… Недавно он у нас. Из Теребовли пришел.
— Из Теребовли? — удивился Иванко. — У меня там есть знакомые. Эй, человече, как тебя зовут? — Он осторожно потянул к себе покрывало.
«Звонарь» неохотно поднялся, держась рукой за обвязанную голову.
— Нет! — пожал плечами Иванко. — В Теребовле я не видел его.
— Я не долго там был. Изгой я, сюда прибился.
Но Иванко уже не мог больше терпеть. Увидев, что Кирилл кивнул утвердительно, он приблизился к незнакомцу.
— Из Теребовли! Довольно притворяться! — И схватил его за повязку, она сползла с головы. — Где твоя болячка? А горб? — Иванко встряхнул незнакомца и, быстро расстегнув его рясу, вытянул из-под нее подушки. — Ты кто?
— Я… Я… — испуганно лепетал «звонарь». — Я монах, иду в Синеводский монастырь…
— Говори, как тебя зовут.
— Харитон, — поспешно ответил тот. — Спросите деда Миколу.
— Правду говорит, — подмигнул Иванке дед. — Назвался Харитоном, так его и батюшка зовет.
— Да, да, Харитон, Харитон! — застегивая рясу, поддакивал «звонарь».
— Хватит! — крикнул Иванко. — Генрих? Да?.. Харитон! А этого мальчика знаешь? Людомиров сын.
Генрих не сдавался. Глянув на Петра, он отрицательно покачал головой.
— Не знаю его. И Людомира не знаю.
— А в Новгороде на вече кто сидел со свейскими купцами?
Теперь уже Генрих затрясся так, что руки его прыгали, словно он отмахивался от пчел.
Он упал на пол и пополз к ногам Иванки, хватал его за сапоги, бормотал:
— Я не буду… Не буду…
Петро подбежал, замахнулся.
— Ух ты, зверь!
Он хотел было ударить, но Генрих мгновенно вскочил и спрятался за спиной Иванки.
— Прячешься, собака! — распалился Иванко.
Генрих ловко сбил свечу и кинулся к порогу, надеясь в темноте обмануть всех. Но Кирилл рванулся за ним и повалил его.
— Кирилл! Где ты? — настороженно выкрикнул Иванко.
— Я тут, — глухо ответил Кирилл.
Иванко смело побежал к порогу на голос товарища.
— Помогай Кириллу, — услыхал он голос деда Миколы. Иванко ступил шаг назад и наклонился — где-то здесь в смертельной схватке возятся Кирилл и Генрих. Иванко нащупал впотьмах голову Генриха, изо всех сил стиснул его горло, а коленом нажал на живот. Генрих тотчас же отпустил Кирилла.
Иванко и Кирилл крепко прижали Генриха к земле.
— Звонарь! Звонарь! — выкрикнул с издевкой Кирилл. — Вот так звонарь!
— Больше не будет звонить, — засмеялся Иванко.
Дед Микола тем временем принес от соседей огня и зажег свечу. Он и Петро увидели — Иванко скрутил за спиной руки Генриха, а Кирилл сидит на его ногах.
— Теперь и передохнем. Давай, дед веревку! — сказал Иванко.
— Есть, да еще такая крепкая, что медведя можно связать.
Петро начал помогать Иванке и Кириллу. У него дрожали руки, когда он подавал Иванке конец веревки. Петро не удержался и со всего размаха ударил Генриха в лицо.
— Звонарь! — кричал Петро. — А кто моего отца убил?
— Он! — воскликнул Кирилл. — Я сам видел в яме, как твоего отца пекли огнем по приказу этой змеи.
Кирилл и Иванко связали Генриху руки.
— Ты приказывал? — не успокаивался Петро.
Генрих заскулил; щеки его тряслись, глаза испуганно бегали. Он поглядывал то на Петра, то на Иванку, то на Кирилла.
— Ты? — дергал его за сорочку Петро.
— Я?.. Нет, не я! Бенедикт… Это Бенедикт велел… Пустите меня, я больше не буду!
— У! Лютый волк! — с ненавистью толкал его в бок Петро.
— Не буду! Не буду! — плакал, извиваясь на полу, Генрих.
— Волк? — презрительно бросил Кирилл. — Это жаба, противная, скользкая жаба!
— Простите! Простите! — Генрих подполз к ногам Иванки, начал целовать его сапоги. — Прости, боярин, воевода!
— А! — захохотал Иванко. — Я уже и воевода? Кирилл! Я уже и боярин, и воевода!
— Не буду! Не буду! — вопил Генрих и лизал Иванковы сапоги.
Иванко изо всех сил ударил его носком сапога и плюнул.
— Тьфу! И верно жаба, на человека не похож. Прикоснуться к нему гадко.
— А теперь куда с ним? — спросил Кирилл.
— Куда? К Даниле. Пусть князь сам разберется. Живо идем, а то меня Роксана ждет, сердится, наверно. У, мразь! Из-за тебя я от Роксаны убежал!.. Идем!.. Э! Не все сделали. Может удрать эта жаба. Давай-ка, дед, еще веревку.
Они крепко связали Генриха и повели к Даниилу.
В хате Смеливца все волновались. Татьяна сетовала:
— Как ты его одного пустил? Ну и отец! Шел бы с ним. А ты обрадовался!
Смеливец оправдывался:
— Одного пустил? Что же он, дитя малое? Он храбрый воин! В Новгород ходил походом, а дома, в Галиче, пропадет? Не таков мой сын.
Роксана не могла найти себе места. Уложив сына, она то ходила по комнате, то выбегала во двор. Подошла к матери.
— Плачешь, Роксана? — наклонилась к ней Ольга.
— Нет, не плачу, мамо, только сердце болит за Иванку.
Ольга зашептала ей на ухо:
— Нет тебе счастья, дочь моя.
Роксана выпрямилась.
— Мамо! Ты против Иванки? Не говори так. Я счастлива. Люблю его такого.
Ольга обиженно посмотрела на дочь.
— Непоседливый он, беспокойный. Только вернулся и опять куда-то помчался, тебя с сыном бросил.
— Не надо так, мамо.
— Вы что, ссоритесь? — подошел к ним Твердохлеб.
— Нет, нет! — прижалась к нему Роксана. — Мама про Иванку говорила.
Татьяна внимательно прислушивалась к их разговору. Она встревожилась. Ольга будто что-то плохое сказала про ее сына. А что же Роксана? Татьяна подошла к ним.
— Ты что-то про Иванку сказала, Роксана?
— Сказала, мамо! — радостно откликнулась Роксана. — Сказала, что он хороший.
Растроганная Татьяна крепко обняла невестку.
— И ты хорошая. Люби его. Он с детства такой непоседливый.
— Это хорошо, мамо. Разве лучше, когда тихий да боязливый, когда мягкий как воск?
— Кто это боязливый? — появился на пороге Иванко.
Ольга подбежала к нему.
— Пришел? Про тебя молвили.
— Я боязливый? — удивленно поднял брови Иванко.
— Не ты, не ты! — откликнулась Татьяна. — Роксана сказала, что боязливых не уважает.
— Сказала? — улыбнулся Иванко Роксане.
— Сказала. И еще раз скажу, — гордо подняла голову Роксана.
Татьяна, словно бы спрашивая у Роксаны позволения, глянула на нее и добавила:
— Хорошо сказала она, сынок. Рада я, что жена у тебя такая.
— За Роксану рада? Мамо! Да кто же про нее плохое скажет!
Он не стыдясь при всех обнял и поцеловал Роксану.
— Вот я и пришел. Ты не сердишься на меня?
Что, кроме глубокой любви, мог он прочитать во взгляде Роксаны! Лицо ее расцвело.
— Пойди сынка поцелуй. Уснул он, не дождался тебя.
Иванко поцеловал мальчика и сказал, обращаясь ко всем:
— Что же вы молчите? Чего печалитесь?
Смеливец успокаивающе ответил:
— Не все печалятся. Только женщины, а мы с Твердохлебом нет. А теперь скажи, куда вихрем носился?
Женщины, засуетившиеся было у печи, готовя ужин, застыли на месте. Татьяна не отрывала глаз от Иванки.
— Куда же, отец, твой сын полетит? Не на игрища. Угадайте, где мы были с Петром и Кириллом?
— С Кириллом? — удивился Смеливец. — С монахом?
— С ним! Мы ворога поймали.
Твердохлеб и Смеливец переглянулись.
— Ворога! Латынщика Генриха! — почти выкрикнул Иванко.
— Генриха? — одновременно воскликнули потрясенные Твердохлеб и Смеливец.
Католического монаха знал весь Галич. Своими звериными повадками он заслужил общую ненависть. Все знали, что Генрих с Бенедиктом замучили Людомира.
— Где же ты его поймал? — Смеливец нетерпеливо тронул сына за рукав.
— В церковной сторожке. Звонарем прикинулся. А Кирилл его в Новгороде видел, там он свейским купцом назывался.
— Купцом? — возмутился Смеливец. — Так он же Богу молится?
— Не Богу, а гривне он молится да хозяину своему — Папе.
— А где же он сейчас, этот звонарь? — спросил Смеливец.
— К князю Даниилу отвели.
— К князю?
— А что? Даниил не выпустит.
Роксана затаив дыхание слушала их разговор, прижавшись к Иванке.
— Не сердишься? — ласково спросил у нее Иванко.
— Нет. И тогда, когда побежал, не сердилась. Только горько стало… — Слезы появились у нее в глазах. — Приехала к тебе, а ты…
— Я так и знал. А теперь и ужинать можно. Мамо! Есть хочу! Сегодня еще ничего не ел.
5Даниил с Дмитрием ждали в гриднице Мстислава. Мстислав еще не видел Дмитрия после спасения. Голова Дмитрия перевязана чистым полотном, левая сторона лица закрыта — боярин Судислав разбил ему голову и щеку, в порыве бешенства он топтал связанного ногами.
