Борис Васильев - Князь Ярослав и его сыновья
– Щедро.
– Щедро, – согласился есаул, в запале от собственной исповеди не уловив насмешливой иронии. – Отвез родных к бродникам, избы им поставил, скотину купил – и живут! И я живу. И сплю хорошо, потому что с совестью в полном согласии. Я сплю, и она – спит, я бодрствую, и она – бодрствует. И понял я тогда, что жить, просто – жить, можно только с совестью в ладу.
– А что это такое: совесть?
– Ну… Не знаю. В душе она. Если растревожишь, спать по ночам не дает. Значит, она есть.
– Душа, совесть, бессонница, – презрительно, через оттопыренные губы сказала Гражина. – Тебе бы не в офицеры идти, а в монахи. Они эту жвачку все время отрыгивают и жуют, жуют и отрыгивают. Как коровы. Что наши, католические, что ваши, православные, – одного поля ягоды.
– Я попам не верю, – нахмурившись, сказал Кирдяш. – Попы врут без всякой совести, а наши боги, древние, никогда не врут.
– Все врут, витязь, – усмехнулась Гражина. – Князья и ханы, попы и твои древние идолы – все! И чтоб этим враньем не захлебнуться, надо совесть себе подчинить, а не ей подчиняться. Приструнить ее, как служанку, и сразу легче жить станет. Тем более что никакой совести вообще нет. Выдумка это. Выдумка, витязь! Сабля да отвага – вот и вся твоя совесть.
– А что же тогда есть, если нет совести? Ведь что-то же должно быть! Не скоты же мы и не звери.
– Что?.. И скоты и звери, успокойся. Скоты и звери, но и скотам и зверям одно нужно, чтобы жить не тужа. Одно-единственное!
– Что же им нужно, коли совести в них нет? Что, барс ты синеглазый в девичьем облике?
– Что?..
Гражина вдруг подалась вперед, в синих глазах замелькали золотистые искорки. Выкрикнула в лицо есаулу:
– Свобода!..
5
Наконец-то Бату соизволил назначить деловую встречу, о чем Ярославу шепнул Сбыслав, увидев, что с повелением прибыл сам Неврюй, любимец великого хана и личный друг Сартака. Поэтому оба готовились и одевались с особой тщательностью.
– Стареем мы, князь Ярослав, стареем, – со вздохом сказал Бату. – А сыновья наши растут и мужают, и в этом единственное утешение старости.
Беседа начиналась странно, однако Ярослав уже привык во всем полагаться на Сбыслава. И, сокрушенно покачав головой, вздохнул в свою очередь.
– Твоя правда, великий хан. Сейчас только и понимаешь, что наши сыны и есть наше богатство.
Сбыслав сразу насторожился: Бату повел не тот разговор, на который он рассчитывал, перекинувшись с Неврюем несколькими словами. Поэтому старался переводить очень точно, передавая не только интонацию, но даже вздохи.
– В Китае ходят бумажные деньги. Тоже богатство, но – без веса. Без уверенности в руке, – Бату извлек из складок халата золотистую бумажку. – Говорят, за этот листочек можно купить верблюда, но я не ощущаю такой покупки в своей ладони.
– Это какой-то обман, – согласился Ярослав, вежливо осмотрев бумажную купюру. – Золото есть золото, а это… Это не золото.
– А считается золотом. Как сыновья, князь Ярослав. Все считаются твоими детьми, но все ли они из чистого золота? Как проверить, золото они или бумажка, на которой написано, что она – золото?
– По весу, великий хан. Только по весу.
– А где же весы?
– В сердце отцовском.
– Там место совести, а не весов. Грехи молодости изнашивают наши сердца, так можно ли им доверять?
– Грехов там много, твоя правда, великий хан, – сокрушенно вздохнул Ярослав. – Коли молодость – калита с мечтами, то старость – калита с грехами. Время расплаты, так Господь наш рассудил.
– Время расплаты, – согласился Бату. – И много ты грешил, князь Ярослав?
– Много, – строго сказал князь и перекрестился. – Прости, Господи, грехи мои вольные и невольные.
– Бог у вас добрый, – усмехнулся хан. – Все прощает.
– Ах, кабы все… – Ярослав сокрушенно помолчал и тихо добавил: – Есть грехи непрощаемые, великий хан.
– Что же тяготит твою совесть, князь Ярослав? К сыновьям несправедлив был? Обижал их?
– А кто из отцов не обижает сыновей, великий хан? И я обижал. Но невольно, без расчета и зла.
«К чему он ведет беседу? К чему?» – лихорадочно соображал Сбыслав, старательно переводя.
– Тем, что властью до сей поры не поделился?
– Н-нет, – подумав, но все же не очень уверенно сказал князь. – Власть только сперва для себя, а потом – для сынов.
– И ты готов отдать ее сыновьям?
– Вживе – нет, – сурово ответил Ярослав.
– Значит, все-таки ради своей власти в Каракорум поедешь? – со странной медлительностью улыбнулся Бату. – Ярлык на великое княжение там теперь выдают, князь Ярослав. Путь долог и труден, хватит ли сил?
– У нас иначе нельзя, великий хан. Держать власть – значит уделы держать. Отдашь ее – тут же уделы перегрызутся. Не-ет, на Руси власть вживе не отдают.
– Даже Александру Невскому?
«Вот оно, главное…» Сердце Сбыслава екнуло, но голос не дрогнул.
– Даже ему для его же блага, – вздохнул великий князь. – Сейчас он – за моей спиной.
– А так – за моей будет, – неожиданно резко сказал Бату.
Ярослав смешался, улыбнулся неуверенно, развел руками:
– Не гневайся, великий хан, но… не управишься ты с уделами, всяк в свою сторону тянуть станет. Такая замятня начнется…
– Значит, только после смерти с властью расстанешься, князь Ярослав? Не раньше?
– Раньше никак невозможно, великий хан…
Ярослав замолчал, пытаясь поймать взгляд Бату-хана, и – не поймал. Не мог поймать, потому что Бату в упор смотрел на Сбыслава.
– Ты поедешь вместе с моим братом Орду, – сказал Бату-хан, не обратив никакого внимания на бормотание князя. – Он будет представлять меня в Каракоруме. Прислушивайся к его мудрым советам, боярин Федор Ярунович…
6
Заключительную фразу беседы Сбыслав перевел без обращения. Это было просто, потому что Бату немыслимо искажал русские имена то ли сознательно, то ли из-за трудностей их произношения, а князь настолько был погружен в собственные мысли, что не обратил на это никакого внимания. Последние рассуждения хана о власти повергли великого князя в смятение, поскольку понять их истинный смысл он никак не мог. Что в них содержалось: собственные невеселые мысли самого Бату, намек ему, Ярославу, что настала пора подумать о добровольной передаче власти, или угроза отобрать ее своим повелением, если великий князь не пожелает понять намека? Последнее соображение казалось ему предпочтительным, и Ярослав, потерзавшись, спросил об этом Сбыслава.
– Не думай об этом, великий князь, – успокоил его Сбыслав. – Бату ссориться с Каракорумом не станет.
А сам думал, что Золотая Орда уже поссорилась с империей и что в словах Бату – скорее предупреждение, чем угроза. Предупреждение, что любая оплошность там, в Каракоруме, здесь будет стоить Ярославу великого княжения, несмотря на ярлык самого Гуюка. С этой целью был упомянут и Александр Невский как вероятный преемник: именно это казалось главным и именно это – настораживало. Уж слишком прямолинейной была эта догадка, а прямолинейность никогда не числилась в арсенале монгольской придворной дипломатии.
«На Руси власть вживе не отдают», – вдруг вспомнились Сбыславу дважды повторенные слова Ярослава. И сразу же другое всплыло в памяти: разговор с Чогдаром. «Гуюк пошлет убийц к Невскому, как только заручится поддержкой Ярослава», – сказал тогда главный советник Бату.
Чогдар – главный советник. Главный, значит, у Бату-хана нет от него секретов.
Кое-как, сославшись на необходимость встречи с Неврюем (другого имени просто не пришло в голову), Сбыслав уговорил Ярослава отпустить его тотчас же. Бросился искать Чогдара, но – не нашел. Решил ждать подле ханского дворца, и тут на него наткнулся Кирдяш.
– Повезло мне, боярин. Я как раз за тобой иду, Орду разрешил юрту осмотреть. Заодно и с главным подарком познакомлю: ехать-то нам – стремя в стремя.
– Я Чогдара жду.
– Он – у хана вместе с Орду, там – длинный разговор. Пойдем, не пожалеешь. Да и случай такой второй раз может не представиться.
Идти с есаулом Сбыславу не хотелось, но возвращаться к Ярославу не хотелось больше: беседа с Бату все еще звучала в его ушах. Со вздохом согласился, а потом… Потом пришлось часто вспоминать об этом согласии.
Нарядная, хорошо утепленная юрта стояла на огромной платформе, опиравшейся на множество больших деревянных катков. Рядом достраивалась вторая такая же платформа, и поэтому юрты на ней еще не было.
– Через всю степь поволокут, аж до Каракорума, – пояснил Кирдяш. – По тридцать шесть пар волов в каждую. То-то скрипу будет: дегтя татары не признают.
– Для хана Орду?
– Орду – воин, его в юрту не заманишь. В этой главный подарок для хана Гуюка поедет, а во второй – ее служанки.
– Кого – ее?
– Подарка. Погоди здесь, мне велено ей юрту показать.
Кирдяш тут же исчез, и Сбыславу сразу стало неуютно. Он был в богатой одежде (одевался ведь с особым тщанием!), с Неврюевым даром на поясе, а вокруг сновали славянские плотники да марачные половецкие рабы. Деваться было некуда, и он вошел в юрту.
