Жюль Верн - Михаил Строгов
Так продолжалось три дня. Было ясно, что третья колонна захватчиков быстро движется на восток. Это было видно по развалинам, которые они оставляли, по золе, что уже не дымилась, по валявшимся на земле, уже разложившимся трупам.
На западе по-прежнему ничего. Авангард эмира не появлялся. Пытаясь объяснить себе эту задержку, Михаил строил самые невероятные предположения. А ну как к Томску и Красноярску подошли серьезные силы русских? И тогда третья колонна, оторвавшаяся от двух других, может оказаться от них совсем отрезанной? И если так, то Великому князю удастся без труда отстоять Иркутск, а выиграть у противника время — значит сделать шаг к его изгнанию.
В своих упованиях Михаил Строгов заходил порой далеко, но вскоре понимал, насколько они беспочвенны. И снова приходил к мысли, что рассчитывать следует лишь на самого себя, как если бы только от него зависело спасение Великого князя!
Шестьдесят верст отделяют Куйтун от Кимильтейска [110] — маленькой деревеньки, расположенной неподалеку от реки Динки, притока Ангары. Михаил Строгов с опаской подумывал о препятствии, каким может оказаться на его пути этот весьма широкий приток. О паромах и лодках не могло быть и речи, а судя по опыту переправ через Динку в более счастливые времена, перейти ее вброд не так-то просто. Зато когда эта река останется позади, уже ни одна речка, ни один поток не преградят дороги на Иркутск, до которого оставалось двести тридцать верст.
На переход до Кимильтейска потребовалось около трех дней. Надя еле плелась. При всей силе духа физические силы уже изменяли ей, и Михаил Строгов слишком хорошо это понимал!
Если бы он не был слеп, Надя, конечно, сказала бы ему: «Слушай, Миша, оставь меня в какой-нибудь хижине! Дойди до Иркутска! Выполни свой долг! Повидай моего отца! Скажи ему, где я! Скажи, что я его жду, вдвоем вы легко отыщете меня! Ступай! Я не боюсь! От татар я спрячусь! Сберегу себя для отца, для тебя! Ступай, Миша! У меня нет больше сил!..»
Уже несколько раз Надя была вынуждена останавливаться. Тогда Михаил Строгов брал ее на руки и, уже не думая о ее усталости, ускорял свой шаг.
К десяти часам вечера 18 сентября они добрались наконец до Кимильтейска. С вершины холма Надя заметила у горизонта чуть менее темную полоску. Это была река Динка. В водах ее отражались вспышки беззвучных молний, озарявших местность.
Надя провела своего спутника через разрушенный поселок. Пепел пожарищ уже остыл. Последние татары прошли здесь, по крайней мере, пять-шесть дней назад.
Дойдя до крайних домов поселка, Надя рухнула на каменную скамью.
— Мы что — делаем остановку? — спросил Михаил Строгов.
— Уже ночь, Миша! — сказала Надя. — Ты не хочешь отдохнуть несколько часиков?
— Я хотел бы перебраться через реку, — ответил Михаил Строгов, — надо бы хоть ею отгородиться от татарского авангарда. Но ведь ты уже и шагу ступить не можешь, бедная моя Надя!
— Идем, Миша, — сказала Надя и, взяв его за руку, повлекла дальше.
Дорогу на Иркутск река пересекала в двух или трех верстах отсюда. Девушка решила сделать последнее усилие, о котором просил ее спутник. И при свете молний они пошли дальше. Перед ними лежала бескрайняя пустыня, посреди которой затерялась маленькая речка. Ни деревца, ни холмика не возвышалось над этой широкой равниной, с которой вновь начиналась сибирская степь. Ни малейшего ветерка над притихшей землей, и самый слабый звук достигал бесконечных далей.
Вдруг Михаил Строгов и Надя застыли на месте, словно ноги им зажало в узкой расселине.
Из степи донесся лай.
— Слышишь? — спросила Надя.
Вслед за лаем послышался жалобный, полный отчаянья крик, словно последний зов умирающего.
— Николай! Николай! — вскрикнула девушка, охваченная мрачным предчувствием.
Михаил Строгов, прислушиваясь, покачал головой.
— Идем, Миша, идем, — позвала Надя.
К ней, едва волочившей ноги, от чрезмерного возбуждения вдруг возвратились силы.
— Мы сошли с дороги? — спросил Михаил Строгов, почувствовав, что ступает не по пыльной почве, а по травяному ковру.
— Да… так нужно!.. — ответила Надя. — Крик шел вон оттуда, справа!
Через несколько минут они были уже в полуверсте от реки.
Снова послышался лай, хотя и не такой громкий, но доносившийся с явно более близкого расстояния.
Надя остановилась.
— Да! — согласился Михаил. — Это Серко!.. Он не бросил своего хозяина!
— Николай! — позвала девушка.
Ее зов остался без ответа.
Только несколько хищных птиц взмыли в небо и исчезли в вышине.
Михаил Строгов прислушивался. Надя всматривалась в ровную даль, над которой, мерцая словно лед, светились испарения, но ничего не заметила.
Однако голос возник снова, на этот раз жалобно прошептав: «Михаил!..»
И тут к Наде выпрыгнула собака, вся в крови. Это был Серко.
Николай не мог быть далеко! Только он мог прошептать это имя — Михаил! Где же он? Позвать его у Нади уже не было сил.
Михаил Строгов, опустившись на колени, шарил по земле рукой.
Серко вдруг снова залаял и кинулся к огромной птице, которая низко летела над землей.
Это был степной орел. Когда Серко бросился к нему, орел взмыл было вверх, но тут же упал на собаку, ударил ее клювом! Пес снова прыгнул на хищника!.. И вновь на голову его обрушился удар мощного клюва, и на этот раз Серко упал наземь без признаков жизни.
И в тот же миг у Нади вырвался крик ужаса.
— Здесь… Сюда! — звала она.
Из земли торчала голова! Если бы не свет, падавший на равнину с неба, Надя задела бы ее ногой.
Девушка опустилась на колени.
Зарытый, следуя жестокому татарскому обычаю, по самую шею, Николай был оставлен в степи умирать от голода и жажды, а быть может, от волчьих зубов или клювов хищных птиц. Ужасная пытка для жертвы, которую цепко держит грунт и тяжко давит земля, — и ее не стряхнешь, ибо руки связаны и прижаты к телу словно у трупа в гробу! Тому, кого подвергли такой казни, — пока он жив в этой глиняной форме и не в силах ее разбить, остается лишь призывать свою смерть, которая слишком медлит с приходом!
Здесь-то и зарыли татары своего пленника три дня назад!.. И все эти дни Николай ждал помощи, но она пришла слишком поздно!
Торчавшую из земли голову заметили хищники, и вот уже несколько часов пес защищал хозяина от кровожадных птиц!
Михаил принялся скрести землю ножом, пытаясь вырыть живого еще человека.
Глаза Николая, до тех пор закрытые, приоткрылись.
Он узнал Михаила и Надю.
— Прощайте, друзья, — прошептал он. — Я рад, что еще раз повидал вас! Помолитесь за меня!..
Эти слова были последними.
Михаил Строгов снова начал скрести землю. Основательно утоптанная, твердостью она напоминала скалу, однако ему удалось извлечь тело несчастного. Приложив ухо к его груди, он послушал, не бьется ли сердце. Сердце не билось.
Надо было похоронить друга, чтобы не лежать ему беззащитным в степи; ту яму, куда Николая зарыли живьем, он расширил и углубил, чтобы в нее можно было уложить его мертвого. А рядом с хозяином поместить и верного Серко.
В этот момент на дороге, которая осталась в полуверсте, послышался сильный шум.
Михаил Строгов прислушался.
По звуку он понял, что в сторону реки двигался отряд верховых.
— Надя! Надя! — негромко позвал он.
На его голос Надя, забывшаяся в молитве, выпрямилась.
— Посмотри! Что там? — спросил он.
— Татары! — прошептала она.
Это и в самом деле был авангард эмира, стремительно двигавшийся по дороге на Иркутск.
— Похоронить его они мне не помешают! — сказал Михаил Строгов.
И продолжал свое дело.
Вскоре тело Николая со сложенными на груди руками было уложено в вырытую могилу. Опустившись на колени, Михаил Строгов и Надя помолились в последний раз за бедного юношу, безобидного и доброго человека, заплатившего за свою преданность жизнью.
— Теперь уж степным волкам его не сожрать! — сказал Михаил Строгов, засыпав могилу землей.
Потом погрозил кулаком проходившему конному войску.
— Надя, в путь!
Идти по дороге, захваченной татарами, было уже нельзя. Оставалось двигаться через степь, огибая Иркутск. Тем самым необходимость переправы через реку Динку отпадала.
Надя окончательно выбилась из сил, она могла только видеть за своего спутника. И тот снова понес ее на руках, направившись на юго-запад губернии.
Пройти оставалось более двухсот верст. Как ему это удалось? Как не свалился он от крайнего изнеможения? Ценой каких сверхчеловеческих усилий смог перевалить через первые отроги Саян? Ни Надя, ни сам он не сумели бы на это ответить!
Но так или иначе, спустя двенадцать дней, 2 октября в шесть часов вечера у ног Михаила Строгова расстилалась бесконечная водная гладь.
