Владислав Бахревский - Свадьбы
Евнух, поджав губы, посмотрел на согбенного Береку, на серебро и взял его. Засмеялся, подмигнул Береке, подкинул на руке мешочек с золотом, протянул его было еврею, но вдруг передумал. Опять засмеялся и, смеясь, пошел прочь, пряча за пояс свое золото. За евнухом в окружении его слуг шли Надежда и Авдотья — рабыни.
Зеленая чалма
Глава первая
Казачий лазутчик Федор Порошин, приставший к богомольцам в Азове, пройдя длинный путь степями, горами, морем, помолившись в крымских пещерных монастырях, наконец прибыл в Константинополь.
Богомольцев великий город не только не потряс, но и не заинтересовал. С пристани — гуськом до православного монастыря, прикладываться к святыням, потом в трапезную, поели и спать. А до ночи глаза вылупишь, солнце только- только гору зенита одолело. И впервые за всю дорогу инок Афанасий проявил несогласие с братией. Чтобы лишних разговоров не заводить, вышел как бы по нужде, а сам на внешний двор и к воротам. Ворота закрыты, сторож тут как тут.
— Куда, святой отец?
— На город поглядеть.
— У нас этак не положено — а сам в удивлении будто бы. — Гляжу я — русский, а по-гречески говоришь.
Спохватился Федор, в пути он никаких языков будто бы и не знал.
— Нельзя ли мне отца Никодима повидать?
— Можно. С охотой провожу русского ученого монаха.
По дороге стал вопросы задавать: кто, откуда, у кого грамоте обучался.
Смекнул Федор: зря спросил об отце Никодиме. Отступать, однако, поздно.
— Я из далекой пустыни, из-под славного города Костромы, где от поляков наш царь Михаил во время смуты скрывался. В пустыни наш святой отец Геннадий спасается, он был в Константинополе и велел мне отцу Никодиму передать благословение и поклон.
Наплел, может, и вовсе несуразное, но монах как будто поверил.
Отец Никодим жил в великолепных покоях. Не простой, видно, монашек.
— От отца Геннадия благословение тебе и поклон, отче, — забубнил Федор, ибо служка медлил уходить.
— От отца Геннадия? — обрадовался Никодим. — Рад, рад! Где он теперь?
— В нашей Сандогорской пустыни, близ Костромы.
— У него греческому учился?
— У него, у подвижника нашего.
— Как зовут тебя?
— Афанасий в иночестве.
— Прими же, инок Афанасий, благословение мое.
Служка ушел.
— Помолимся, — сказал отец Никодим и принялся читать молитвы.
Наконец он поднялся с колен.
— Как же это тебя, Афанасий, угораздило спросить обо мне у вратника нашего? Он не столько богу, сколько туркам служит.
— Прости, святой отец, дьявол попутал.
Федор достал с груди медный с прозеленью крест.
— Вон ты откуда, инок Афанасий! Зачем тебя послали твои друзья, я догадываюсь. Только не время нынче подобно времени Нерона. На православных в Константинополе ныне гонения. Были аресты и казни… Однако за дело! Нам придется искать помощи у человека премерзкого. Людьми тот человек торгует, но уж если он пошел на сделку, не выдаст и не обманет. Имя ему Берека!
— Иудей?
— Охотнику за тайнами нет дела до рода-племени и вероисповедания, брат мой. Берека мне кое-чем обязан, и он не откажет в помощи, разумеется, небескорыстно.
— Я привез деньги и драгоценности.
— Берека деньги умеет добывать сам. От казаков он потребует какой-либо другой мзды.
Порошин вел беседу натужно. Он все еще никак не мог прийти в себя от изумления. Он в Константинополе, хоть города не видал толком, но ведь увидит. Город за стеною. Сама Византия за стеною!
— Не знаю, что попросит Берека, — сказал, — но казаки ни верою, ни правдою не поступятся.
— Берека знает, что просить. Он торговец, и запросы его не превысят разумного. Встречу берусь устроить завтра.
— Как мне выбираться назад?
— Паломники пробудут в городе три дня… Я помогу тебе заболеть. Ты отстанешь от своих. Пока наше дело будет вариться, «выздоровеешь». А там я переправлю тебя…
— Отец Никодим, ты столько наговорил, что я хочу знать, где мне ждать в случае беды казачью чайку?
Отец Никодим задумался.
— Ты прав, брат мой! Загадывать на будущее в наши дни опасно… Слушай. В тридцати милях от Константинополя рыбачье поселение Акча… В одинокой сакле на самом берегу моря живет грек Константин. Придешь к нему в нужный день за час до заката. Скажешь: «Отец Никодим просит зажечь три свечи». Этот человек на лодке отвезет тебя в море. В море будут ждать… — Монах вдруг улыбнулся. — На твоем лице, сын мой, нетерпение. О ненасытность знания! Жаждешь зреть руины Византии?
— Истинно, отче!
— Изживай в себе беса, имя которому любознательность. Однако ж быть в этом городе и не увидеть его древней красоты — тоже грех. Будь осторожен. Турки терпят поражения, озлоблены. Им всюду чудятся лазутчики.
«Да ведь как не чудиться?» — подумал Порошин.
Берека, седой, ветхий, сидел в пустой комнатенке за пустым столом, в потертом бархатном балахоне, на пальце серебряный перстенек, но с таким бриллиантом — корабль можно купить. Отец Никодим привел Порошина на глухую крошечную улочку, указал дом, но не пошел к Береке. Федору предстояло самому вести переговоры.
— Спасибо тебе, что пришел час в час, — сказал Берека Федору. — Садись.
Порошин сел на лавку у стены.
— Атаманы-молодцы хотят знать, когда падишах пожалует к ним в гости? Я совершенно бесплатно скажу тебе, сын мой, что Мурад и сам не знает, когда он пойдет на войну. У падишаха хандра. Но если атаманы-молодцы хотят знать, что думают о войне с казаками в Серале, это будет стоить не меньше двух тысяч пиастров. Дешево. Нынче все измельчало. Даже секреты.
В комнате стояла полутьма: окошко узкое, как бойница.
Федор снял пояс, кинжалом разрезал его пополам. Ту часть, где был жемчуг, положил перед Берекой.
— Здесь две тысячи?
— Не знаю. — Федор распорол пояс, и на стол посыпались жемчужины.
— О! — сказал Берека. — Ради такого жемчуга разверзнутся уста самого бостанджи-паши.
— Велика ли эта птица?
— Бостанджи-паша отвечает за порядок в империи, и он же играет в нарды с самим Мурадом.
Берека, любуясь, раскатывал по столу жемчуг. От кучки откатил в сторону пять жемчужин. Три отгреб к себе, две — к Порошину.
— Это нам за комиссию.
— Но…
— Мы заслуживаем больше. Возьми эти горошинки. В чужой стране пригодятся. Запомни: каждая стоит не меньше пяти лошадей, за хорошую лошадь просят сто пиастров — отдают за шестьдесят… А теперь поговорим о деле.
Берека хлопнул в ладоши. Отворилась дверь, спрятанная в степе, и в комнату стали заходить женщины, одна прекраснее другой. Они принесли канделябры, блюда, ковры, оружие, курильницу. Мгновение — и комната преобразилась. Бриллиант Береки, отражая огонь свечей, рассекал пространство длинными голубыми мечами. Древнее оружие мерцало со стены серебром, синий дымок тремя тонкими струйками тянулся, как паутинка, из курильницы. На полу ковер, низкий столик, на столе длинногорлые сосуды и подносы с едой.
— Раздели со мной трапезу, — пригласил Берека.
Федор поколебался, но сел-таки на ковер.
— Я не налыо ни себе, ни тебе ни капли, хотя вина, дремлющие в сосудах, благородны и не одуряют. Я не налью до тех пор, пока мы не закончим нашего дела. Ты боишься, что я попрошу от Войска Донского некоего предательства, а мне и нужно-то, чтоб казаки весь этот год караулили на сакмах, на тех дорогах, которыми татары возвращаются из набегов на русские земли. Ты удивлен? Берека, торгующий невольниками, просит перехватывать полон… А между тем я пекусь о себе: цены на мой товар стали так низки, что дороже переправлять его через море… Более того, я через верных людей подскажу казакам сроки набегов, лишь бы через вашу сеть не проходила рыбка.
Берека не сказал Порошину, что ему «товар» доставляли из Польши, другими дорогами.
Жемчуг — слезы моря, приманка для людей. Клюет на эту приманку, однако, только очень крупная рыба, мелкой проглотить этакое потрохов не хватит.
Бостанджи-паша жемчуг взял. Отчего бы и не взять, если ни для кого не секрет: под Азов Мурад IV в ближайшио два года двинуть войска не сможет. Нужно поправить дела в Бахчисарае, закончить войну с Персией и уж только тогда возвращать потерянную твердыню.
Бостанджи-паша был убежден: никакой тайны он не выдал, — и потому, принимая у себя молдавского господаря Василия Лупу, показал ему жемчуг.
Лупу был поражен красотой и чистотой зерен и спросил, где и за сколько Мустафа-паша купил такой редкий жемчуг. Мустафа-паша засмеялся:
— Как своему человеку, могу сказать: мне отдали его в обмен на секрет, которого не существует. Меня спросили, пойдет ли падишах войной на донских казаков, которые осмелились захватить Азов. И я ответил — пойдет. Меня спросили — когда? И я ответил: когда покончит со своим главным врагом, с персами.
