Игорь Москвин - Петербургский сыск. 1874—1883
– Только к Вашему удовольствию.
– Где вы проживали в Петербурге?
– На Итальянской, в меблированных комнатах Ратыковой– Рожновой, – Поляков скрестил руки на груди.
– Прекрасный дом, – Путилин мечтательным взглядом смотрел на задержанного, – в особенно мастерски выполнены атланты, поддерживающие эркер.
– Что вы говорите? Я столько там жил, а их не заметил.
– Неудивительно, ведь вас больше кухня интересовала.
– Какая кухня? – настороженные нотки появились в голосе Полякова.
– А как же горячие блюда, холодные, – теперь Иван Дмитриевич откинулся на спинку кресла, положив руки на подлокотники, – неужто позабыли?
– Не понимаю, – задержанный наклонился вперед. Он терялся в догадках, забрал письма со съемной квартиры или нет.
– А как же, Еремей Федорович, Вы же получали письма с описанием блюд.
– Вы что—то напутали, господин Путилин, я не писал и не получал писем с таким содержанием.
– Как же так, – Иван Дмитриевич положил на стол десяток писем, – а эти?
– Эти? – повторил за начальником сыска Поляков, а в голове проносилась мысль, где же я их позабыл?
– Так точно.
– Не знаю.
– Еремей Федорович, письма забыты вами в доходном доме Овсова.
Чувство отчаяния охватило Полякова – ведь там оставлен чемодан. Он вытер ладонью выступивший на лбу пот. Он знает и это.
– Для каких целей вас понадобилась целая лаборатория?
– Я в свободное время увлекался химией, – вдруг осипшим голосом ответил задержанный.
– Тогда позвольте еще полюбопытствовать, для каких надобностей была вами снята квартира и в доходном доме Туляковых?
– Я же был разыскиваем, – а у самого стучало сердце, словно молот.
– Это верно, а почему в вашей квартире поселился чужой человек?
– Пожалел, – пробормотал Поляков, управляющий за красненькую обещал, что не станет записывать его фамилии, ан нет, записал.
– До того стало жалко, что вы ему свой пистолет презентовали?
– Какой пистолет? – слабо возмутился задержанный.
– Тот, из которого был убит господин Ильин.
– Наговариваете вы на меня.
– Зачем? – уже с деланным удивлением пожал плечами Путилин.
– Не знаю, – в голове звенело, но хоть Константин меня не видел.
– Пожалел человека и пустил на ночлег.
– Так, что тот богу душу отдал, отведав вашего вина?
– Напраслину вы на меня возводите, – отлегло от души, значит, наш малый мертв, хоть одна добрая весть.
– Отчего же.
– Может он с собою вино принес.
– Вполне возможно, а перед этим застрелил благодетеля дядюшку.
– Ну, здесь я ничего сказать не могу.
– Другого ответа не ожидал. А не поясните, кто такая «Л», присылавшая Вам письма?
– Лиза, моя, – неумело показал сконфуженный вид, – близкая знакомая.
– Понимаю, и о ней вы мне не поведаете.
– Простите, но дама замужем и я не хочу ее компрометировать.
– Что ж, как мужчина вас понимаю, тем более, что Эльжбета Вацлавна Язвицкая нам известна.
Невозмутимое лицо выдавали сияющие ненавистью глаза.
– Я не хочу, Еремей Федорович, вас огорчать, но мне многое известно и о Варшаве, о Харькове, и о вояже по Европе, и о квартирах, и даже о ваших планах.
Поляков, как юрист, осознавал, что здесь с ним не шутят, а в действительности этот человек, сидящий по ту сторону стола, многое накопал, но ведь так хорошо складывалось. Иванов, Ильин, наследство и безбедная жизнь где—нибудь в Европе, вдали от русской земли, а главное российского правосудия.
– Это все ложь, – он сделал слабую попытку все отрицать, но она вышла неестественно фальшивой.
– Ваше право, – добавил полицейский чиновник огня в душу и без того горевшую ненавистью ко всему, – я вас не неволю, но…
Поляков что—то обдумывал, потом произнёс.
– Извините, но в данную минуту я не готов к дальнейшему разговору, позвольте мне обдумать сложившееся положение.
– Когда вы захотите со мною поговорить, двери кабинета всегда открыты.
Хотя беседа не протекала в напряжении, Иван Дмитриевич чувствовал какое—то опустошение внутри себя. Преступление раскрыто.
Солнце наполовину скрылась за крышами домов, освещая землю последними лучами, когда из дверей сыскной полиции вышел Путилин. С минуту постоял на мостовой, потом, словно спохватившись после забытья, надел шляпу и, постукивая тростью, пошел к дому. Он не стал брать пролетку, а решил пройтись по пустеющим улицам.
– Как там Поляков? – вместо приветствия спросил Путилин у дежурного чиновника, вытянувшегося при приближении начальника.
– Полночи вышагивал по камере, часу в четвертом попросил воды, после прилег и до сих пор спит.
– Понятно, а Иванов?
– Тот со вчерашнего дня не встает с койки.
Иван Дмитриевич отошел на несколько шагов, воротился.
– Через полчаса, – он указательным пальцем постучал по пуговице мундира чиновника, – приведите ко мне Полякова, – и начал подниматься по лестнице, но не успел он шагнуть на последнюю ступеньку, когда его догнал оставленный у входа сыскной агент.
– Иван Дмитрич, – он тяжело дышал и сквозь частые вздохи выдавил из себя, – Поляков мертв.
Еремей Федорович лежал лицом к стене, пожав к животу ноги. Врач при первом осмотре смог определить, что задержанный отравлен, по всей видимости, синильной кислотой, которая при обыске найдена в тайнике которым служила одна из полых пуговиц пиджака.
– После вскрытия, – произнёс врач, закрывая саквояж, – я точно скажу, каким ядом отравлен Ваш задержанный.
– Это будет не столь важно, – в сердцах сказал Путилин. Ниточка к госпоже Язвицкой обрывалась. Еще один ее поклонник ушел из жизни, защищая честь возлюбленной дамы.
– Иван Дмитрич, – помощник шел на шаг позади Путилина, – но ведь осталась госпожа Язвицкая.
– Увы. – ответствовал начальник сыска, – я думаю, она где—нибудь в Париже, Берлине или Риме.
– Но вы же говорили о ловушке?
– Теперь в ней я не уверен, Язвицкая – умная женщина и на мою уловку не подастся, так что у нас остается только убийца, который предан душой и телом своей Клеопатре. Я думаю, они сошлись в имении Ильина, она подчинила его своими чарами, превратила в раба, но к ее великому сожалению Иванов не покончил с собою и не выпил вина, приготовленного ему.
– Что будем делать?
– Ждать.
Ожидание было недолгим, через месяц на имя начальника сыскной полиции пришло из Мадрида письмо:
«Господин Путилин!
Я рада доставить Вам удовольствие и предстать перед Вами лично, но сие событие не входит в мои ближайшие планы, поэтому я выражаю Вам свое почтение заочно.
Мне приятно встретить умного человека, единственного из мужской плеяды, кто устоял перед моими, как говорят, колдовскими чарами.
Я надеюсь и впредь не иметь удовольствия встречаться ни с Вами, ни с правосудием Вашей страны.
Получив законное наследство, я уезжаю в столь отдаленные края, что Вы боле никогда не встретите меня, никогда обо мне не услышите и я, наконец, обрету долгожданное счастье, обходившее меня стороной.
Благодарю за столь высокую оценку моих талантов, но, поверьте, я не заслуживаю Вашего внимания.
Надеюсь наши пути больше никогда не пересекутся. А за сим, прощайте.
Да хранит Вас Господь.
С почтением Эльжбета Язвицкая.»
Убийство именинника. 1878 год
– Вот прочтите, Пётр Павлович, – Путилин протянул бумажную папку с гербом в верхней части.
Чиновник по поручениям санкт—петербургской сыскной полиции коллежский секретарь Лерман, господин лет тридцати с короткой стрижкой и маленькими в ниточку усами под носом, взял в руку протянутое.
– Легковата что—то.
– А вы почитайте.
Пётр Павлович открыл папку и по мере прочтения перекладывал бумаги из правой стороны в левую.
Дело начиналось, как обычно, с первого листа – заявления, написанного ровными рядами слов.
Лист 1
«Протокол заявления.
1878 года Сентября 19 дня гор. Санкт—Петербург. К приставу 1 участка Петербургской части подполковнику Панкратьеву явился крестьянин Шрамов и заявил, что отец его, Тарас Шрамов запасный солдат, в ночь на сие число скоропостижно умер и тело его находится у них в избе; что после смерти: отца осталось пять выигрышных билетов по 1000 руб. каждый из которых ему, Шрамову, принадлежат два и каковые может присвоить себе мачеха его, Ольга Шрамова. Пристав нашел нужным сообщить Мировому Судье об охране имущества после умершего Тараса Шрамова и немедленно отправиться на место для производства дознания.
Пристав Панкратьев
Пётр Шрамов»
Лист 2 гласил:
«Мировому Судье.
Сентября 19 дня 1878 г. Пристав Мировому Судье 8 участка г. Санкт—Петербург.
1 участка Петербургской части г. Санкт—Петербурга.
