Людвиг Тик - Виттория Аккоромбона
Медичи казался недовольным таким объяснением, но должен был признать, что Виттория почти такого же благородного происхождения, как и ненавистная ему Бьянка, а ее красота, поведение и добродетель оставляют в тени стареющую куртизанку.
Сикст дал согласие на аудиенцию, о которой просил Браччиано. Герцогу пришлось некоторое время ждать в аванзале, что задело его гордость, и он вспоминал времена, когда смотрел снисходительно, сверху вниз на Монтальто. Наконец его ввели к папе, и он увидел Сикста, сидящего в кресле. Когда герцог закончил традиционное приветствие, Сикст посмотрел на него своими колючими светло-серыми глазами, но Браччиано был собран и подготовлен к такому приему:
— Прося вашего благословения, святейший отец, для меня и моей семьи, я отдаю себя и всех нас под вашу защиту и милость. Под милостью, которую я ставлю выше всего, я имею в виду ваше позволение моему сыну Виргинио, приближающемуся к совершеннолетию, стать супругом вашей племянницы, дочери вашей почтенной сестры Камиллы. Тогда благосостояние моей семьи будет навсегда обеспечено, и я смогу спокойно умереть.
— Вы не похожи на человека, который собирается умереть, — ответил Сикст, — а новоиспеченный супруг не должен говорить о смерти. Что касается вашего сына и моей любимой племянницы, то я благодарю вас за предложение, которым вы оказываете ей большую честь. А я в свою очередь желаю вам в вашем союзе всяческого счастья, хотя прекрасная Виттория понравилась бы мне больше, если бы она в то время, когда произошло то несчастье, укрылась в монастыре, как благочестивая вдова, и полностью отошла от греховного мира.
Тут папа поднялся и стал ходить по залу быстрыми шагами. На площади только что казнили преступников. Он подошел к окну и подозвал к себе герцога:
— Смотрите! — воскликнул он. — Вот те бандиты и убийцы, которым я никогда, ни при каких условиях не окажу милости! Да! — продолжал он, и его сильный голос звучал, как раскаты грома, а сверкающие глаза с бешенством смотрели прямо в глаза герцога. — И если бы какой-нибудь правящий князь, пусть даже самый светлейший, стоял вот так передо мной, то я вынес бы ему свой приговор, не мешкая, и точно так же привел бы его в исполнение там, внизу. Всё забыто, что касается моего племянника, но каждое новое преступление, каждая связь с бандитами, каждое насилие в моих государствах будет наказано, клянусь Богом, своей честью и честью моего трона. — Он ударил кулаком в грудь. — Только петлю или топор получит каждый, кто бы он ни был.
Браччиано, всегда отличавшийся бесстрашием, на этот раз робко опустил глаза под огненным взором папы. Слуги в соседнем зале пришли в ужас, не зная, что произошло, ибо никогда не слышали столько гнева в голосе Сикста. Браччиано удалился после обычной церемонии прощания.
— Что с тобой, любимый? — озабоченно спросила Виттория, когда герцог вернулся во дворец. — Ты выглядишь бледным, твои глаза утратили блеск. Ты заболел?
— Оставь, дорогая, — ответил супруг. — Я здоров, а это потрясение скоро пройдет. Но мы покинем Рим, уже завтра на рассвете.
Виттория удивилась.
— Да, — промолвил Браччиано, — я стоял в бою под дулом смертоносных пушек, турецкие сабли сверкали над моей головой, до нынешнего дня я не знал, что такое страх. Этот старик там, в Ватикане, ревет, как кровожадный лев, сверкает глазами, как тигр. Он жаждет крови и убийств — я не отважусь противостоять ему.
— Ты говоришь о старом, кротком, смиренном Монтальто? — с улыбкой спросила Виттория.
— Он превратился в дракона, — сказал герцог. — Наша гибель, наша казнь наполнили бы его душу весельем; этого ему нетрудно добиться, ведь любой из моих приверженцев может забыться, даже твой брат Марчелло может поставить меня в опасное положение, история убийства Перетти может всплыть снова, и теперь папа не будет молчать. Нам нужно бежать прочь отсюда, и чем дальше, тем лучше, до самой границы Швейцарии и Германии. Там, наверху, у красивого озера Гарда, в Сало, у меня есть прелестный летний дом; весна только началась, и, предаваясь любви, мы прекрасно проживем теплое время до самой поздней осени. Там рай; люди нам не нужны, музыку и книги мы возьмем с собой и, конечно, самое главное сокровище — любовь.
Виттория, преодолев удивление, охотно подчинилась этому внезапному решению, и уже на следующий день они тронулись в путь. Супружеская чета остановилась в Болонье у графа Пеполи, который с восторгом принял в своем дворце высоких гостей.
За оживленным обедом герцог как бы в шутку сказал:
— Меня гонит прочь из римских владений лютующий Сикст, хотя он стал моим сватом и я отпраздновал помолвку своего сына с его племянницей. И мне еще тревожно здесь, в Болонье, которая принадлежит ему; я тороплюсь покинуть этот залитый кровью край.
— Вы шутите, дорогой князь, — промолвил Пеполи, — будто луна, которая боится, что ее унесут на землю злые волшебницы.
— Друг мой, — ответил герцог, — есть много заклинаний и магических формул, причем самых разнообразных. Колдовство подкрадывается неотвратимо, искусно подготовленное, из какого-нибудь ущелья, и вот уже смерть, как ползущая змея, пробирается потихоньку и злобно скалит зубы, и там, где минуту назад царили здоровье и радость, Лаокоон внезапно обнаруживает себя вместе с сыновьями обвитым ее коварным телом.
Вечером, когда собрался небольшой круг друзей, камердинер принес графу письмо. Тот распечатал его в присутствии герцога; в нем ничего не оказалось, кроме странного шифра.
— Ага! — воскликнул Пеполи. — Спустя годы мне напоминают о моем торжественном обещании, которое я не имею права нарушить.
Он позвал управляющего, приказал тотчас снарядить карету, чтобы в сопровождении двух слуг переправить еще до наступления ночи тех, кто так загадочно дал о себе знать. Граф приказал быстро накрыть для неведомых гостей стол, чтобы они, подкрепившись и отдохнув, могли продолжить ночное путешествие за город, в уединенную крепость.
Когда Браччиано с Пеполи остались одни, граф промолвил:
— Вам, пожалуй, я могу сказать, что чужеземцы — из тех осужденных ссыльных, которые скрываются от гнева папы, — это мой добрый знакомый Асканио и Антонио, бывший баригелл. Теперь, после стольких лет, можно об этом говорить: Асканио спас мне жизнь самым благородным образом, когда я разыскивал старого родственника в Сабинских горах. Мне пришлось тогда за это пообещать Пикколомини спасти тех, кого он пришлет ко мне с этим шифром. Теперь, по-видимому, добродушный Асканио опять попал в переплет, если ему понадобилась моя помощь.
— Однако, — вмешался Браччиано, — вы тем самым подвергаете себя большой опасности.
— Строжайшие эдикты нового папы, — ответил Пеполи, — дошли и до нас, и я не отважусь принять здесь, в Болонье, какого-нибудь ссыльного под свою защиту. Я посылаю их в крепость, лежащую за пределами Папской области и находящуюся под защитой немецкого императора, вассалом которого я являюсь.
Решено было на следующий день отправиться в замок, поскольку Браччиано предпочитал как можно скорее покинуть Папскую и Флорентийскую области, ибо теперь в сопровождении своей молодой супруги не хотел вступать ни в контакты, ни в конфликты со своими родственниками на этих землях.
Браччиано и Виттории приятно было узнать, каким уважением и любовью пользовался в Болонье их друг Пеполи. Он щедро одаривал детей-сирот и тем самым облегчал им вступление в жизнь, великодушно заботился о слепых и о беспомощных стариках. Каждый бедняк, бесправный и несчастный, мог обратиться к благородному графу, и ни один не уходил без утешения. Все нуждающиеся, нищие и больные Болоньи называли его своим защитником. Когда он появлялся на улице, вокруг него собирались толпы, выражая благодарность и почтение. Дворяне уважали его за приветливый и открытый характер. Молодые люди равнялись на него. Священники и ученые тоже высоко ценили его, потому что граф старался поддерживать и науки. Короче говоря, он являл собой образец кроткого, благородного, добродетельного человека. Он не был женат и до сих пор отклонял все предложения о браке, ибо, несмотря на огромное состояние, опасался, что женитьба помешает его благотворительной деятельности, хотя близкие друзья предостерегали его, что в случае если он умрет, не оставив наследников, ближайшие родственники распорядятся его богатствами совершенно противоположным образом.
Рано утром трое друзей выехали из Болоньи и направились в уединенную крепость графа. По дороге Пеполи заявил:
— Вы познакомитесь с одним моим странным родственником: тем самым Белутти, которого я тогда освободил с таким трудом. Раньше он казался воплощением энтузиазма — всё было ему по плечу. В городке его называли сумасшедшим стариком. Когда он стал опасен тамошним бандитам, злодеям удалось выкрасть его из собственного дома и много дней прятать в горах, ежеминутно угрожая расправой. С тех пор старик просто помешался, ему повсюду мерещатся только убийства и огонь, из храбрейшего человека он превратился в отъявленного труса.
