Валентин Рыбин - Азиаты
— Надо подождать, пока персы отойдут подальше от чарджуйского моста, а потом сжечь его. Когда это сделаем, отправимся к Девэбоюнской переправе и не дадим им переправиться на наш берег.
Мудрое предложение Мухаммед-Али-хан а Ушака было принято, но не глупее его оказался Надир-шах. Он уже приблизился к Ходжа-Келесы — и тут ему донесли: хорезмские войска остались под Чарджуем, вероятно, хотят напасть на персидские обозы. Надир сразу догадался, что дело не в обозах, а в понтонном мосту, и повернул конницу назад. В одну ночь проскакали расстояние в двадцать фарсахов и переправились на западный берег Амударьи. Дав отдых всадникам, Надир-шах тут же повёл их навстречу приближающимся конным сотням Ильбарс-хана.
После полудня 21 октября, когда на горизонте показались тучи пыли, поднявшейся от копыт многотысячной конницы Хорезма, персидское войско двинулось в сражение. Был дан приказ передовым конным сотням осмотрительно и осторожно, летучими наскоками терзать хорезмийцев, пока не подойдёт с основными силами Надир-шах. Персидские уловки были знакомы Ушаку, и шесть тысяч туркмен, легко отражая вылазки противника, ожидали главного удара. И вот он наступил. Несметяые полчища, заслоняя весь горизонт, приближались со стороны Чарджуя, затем от них отделилась лёгкая, как ветер, конница и понеслась на хивинские сотни с боевыми возгласами. Не дожидаясь, пока засверкают над головами сабли, джигиты Мухаммед-Али-хана Ушака бросились навстречу персам и завязалась на полном скаку сеча. Две конницы, прорезав друг друга и оставив на поле боя сотни зарубленных и раненых, развернулись и вновь столкнулись в сабельном единоборстве. Снова вынеслись на свободное пространство, потеряв ещё сотни бойцов, и на третью атаку не хватило духу ни у тех, ни у других. Конники, тяжело дыша, гарцевали на взмыленных конях, не решаясь атаковать снова. Тогда были выброшены белые полотнища, и к месту сражения из персидского и хивинского станов отправились санитары подобрать убитых и раненых. Раненых увозили в арбах и па верблюдах, убитых закапывали на месте, чтобы не устроили ночью пиршество шакалы и гиены… Ночью же, когда Ильбарс-хану сообщили о подходе в лагерь Надир-шаха свежих сил, он отдал распоряжение отвести войска к Хазараспу и укрепить крепость…
Началось массовое отступление. Отступали не только хивинские войска, но и всё население, жившее на берегах Амударьи, между Чарджуем и Хазарасном: в основном, это были туркменские племена тёке и иомуд. Давно великая река Турана не видела на своих берегах такого огромного человеческого движения, разве что в год нашествия монгольской орды, когда полчища Чингис-хана вторглись в Маверанахр, на обширную территорию между Амударьей и Сырдарьей. Тогда страну вместе а её столицей Джентом разорили до основания. Погибли цветущие аулы, занесло песком дороги и каналы от Арала до Бухары и Самарканда. Страна лежала в развалинах. Грозная волна нашествия подхватила туркмен и понесла по туранским равнинам к Каспийскому моркл на Мангышлак, к Кара-Богазу, к заливам Кызыл-Су, Чекишляру, Гасан-Кули, к устью рек Атрека и Горгана, Но не все они нашли пристанище на восточном берегу Каспия. Преследуя туркмен, полки Чингис-хана оттеснили их в Персию, в Тебризские степи, в Ирак. Там, на южных берегах моря, впоследствии они создали своё огромное государство, которым управляли огузские вожди Кара-коюнлу и Ак-коюнлу, на боевых знамёнах которых были изображения чёрного и белого баранов. Долго правили они, воюя с «железным хромцом» Тимуром, но ссорились и воевали между собой огузские вожди, и тем самым подорвали силы государства. Поднявшийся на политической арене персидский шах сефевид Исмаил разгромил огузов. А теперь и сами сефевиды сначала потерпели поражение от афганских племён, а потом были свергнуты Надир-шахом Афшаром. В пору правления огузских ханов тёке и иомуды — две ветви, вышедшие из огузов, вернулись на свою родину, в Маверанахр, и поселились на берегах Амударьи, и вот снова нашествие, на этот раз из Персии…,
Видя, что Ильбарс-хан теряет дух и войско его бежит вместе с беззащитным населением, Надир-шах распорядился наступать. Отправляя полки и конные сотни вниз по реке, он подумал и о тыле. «Ильбарс спрячется в Хазараспской крепости и будет обороняться, но Ушак может броситься на Хорасан и разорить весь остан. Надо отправить туда с частью войск Али-хана. Без шахского наместника и Мешхед — не Мешхед». Али-хан собирался в дорогу, а Реза-Кули-мирзе стало не по себе: «Этот сосунок украл у меня столицу!» Мирза, бросился к шаху:
— Отец, позволь и мне вернуться в Хорасан. В последние дни я страдаю от головной боли и лихорадки: сабля падает из моих рук, а язык не подчиняется, когда я начинаю командовать… К тому же, ты сам знаешь, из Индии возвратился Насрулла — я так давно не видел родного брата. Пощади, отец, не дай мне умереть, не повидав его!
— Ладно, отправляйся вместе с Али-ханом, но не смей вмешиваться в его дела: у больного человека — больной ум, и это может помешать…
Мирза радостно поблагодарил отца, а Надир-шах насторожился ещё больше: «Неужели мой старший сын, моя надежда и опора, вынашивает в голове чёрные мысли против меня? Нет, этого, не может быть! В нём кипит зависть к каждому, кого я ставлю выше его. Но, дорогой сынок, унижая тебя, я даю понять, чтобы ты избавился от своих слабостей. Шахом может быть только тот, кто способен справляться с собственными пороками, а ты порочен, мой мирза!»
Проводив сына и племянника в Хорасан, Надир-шах велел убрать шатры. Десять тысяч конников, посреди которых с гвардейцами и гуламами нашёл своё место шах, двинулись к Хазараспу, догоняя ранее вышедшие войска и 1100 каюков, пущенных по течению реки.
3 ноября персидская армия подошла к местности Питняк. Здесь, на излучине, находилось самое узкое место Амударьи и называлось оно Девэ-боюни — верблюжья шея…
Тем временем самая мощная крепость хивинского ханства Хазарасп кишела наводнившими её войсками и бежавшим сюда населением. Улицы и дворы города сплошь были забиты людьми — не проехать, не пройти. На высокой глинобитной стене и возле её бойниц толпилось множество вооружённых стрелков. Сотни замбуреков, снятых с верблюдов, лежали на стене, обращённые дулами к Амударье. Крепостная стена была окружена глубоким рвом, заполненным водой. К городу через ров не, было переходов: вражеская артиллерия не могла подойти к ней на расстоянии выстрела. Хазараспцы, никогда ещё не сдававшие свой город никакому; врагу со времён Чингис-хана, жили надеждой, что выдержат и эту осаду. Эта вера подкреплялась их неутомимостью в работе. Днём и ночью кипела она, разнося вздохи горнов и звон молотков по наковальням. Казалось, все мастерские и торговые лавки превратились в одну огромную кузницу: всюду ковались мечи и кинжалы, кольчуги и забрала, подковывались кони и надевались на большеколесные арбы железные обода. В городской сутолоке вдесятеро увеличившегося населения люди, до сей поры не знавшие друг друга, становились друзьями с первой минуты знакомства и общения. И небольшой отряд джигитов, приехавших в Хазарасп с севера, со стороны Куня-Ургенча, приветливо встретили в караван-сарае туркмены, бежавшие из-под Чарджуя.
— Свет очей Аллаха направлен на Хазарасп, поэтому едут сюда люди со всех сторон света! — бодро воскликнул аксакал, знакомясь с предводителем молодых джигитов. — Скажи, сынок, как тебя зовут и какая сила сюда занесла?
— Зовут меня Арсланом, — отозвался сын Берек-хана.
— О, если ты Арслан, можешь не говорить, зачем ты здесь. Место льва именно в Хазараспе!
— Я бы не сказал, что место этих джигитов здесь, — возразил другой аксакал. — Все туркмены встали под знамя Мухаммед-Али-хана Ушака, а он никогда не прячется от врагов за крепкими стенами крепости. Сынок, поверь мне, из туркмен здесь прячутся только те, чей возраст не позволяет сесть на коня… Но вы-то все на скакунах и при оружии. Не срамите себя…
— Не бойся, яшули, мы не из тех, кто прячет голову под воротник, когда налетает ветер! — гордо заявил Арслан. — В Хазарасп нас привели слухи, будто именно здесь находится мой дядя Мурад-криворукий. Дай мне повидаться с ним, а уж потом я и мои джигиты выедут в открытое поле.
— Уж не тот ли криворукий, который подковывал моего скакуна в Питняке? — предположил один из стариков и прибавил: — Если твой дядя ездит с сердаром Ушаком, то это он!
— Яшули, а где нам искать сердара Ушака?
— Его надо искать там, где стоит персидская ставка. Дальше одного фарсаха Ушак от неё не отступит, будет искать случая, чтобы внезапно напасть и растерзать ставку Надира…
Разговаривая с соотечественниками, Арслан думал: ехать к Ушаку или остаться в крепости? «Если все хорезмские джигиты там, то надо ехать. Но поедешь туда, наверняка придётся махать саблей. Если убьют — знать не будут. Но если ранят, то разденут и снимут пояс с золотыми слитками. Тогда дорогу домой придётся забыть, а что будет с отцом, матерью, с Наргуль и другими близкими — одному Аллаху известно. Беда в том, что золото некому доверить: нет такого человека, который сберёг бы слитки. Может, купить каких-нибудь коней да уехать, пока ещё есть возможность?! Вах, дурачок, нужны не какие-нибудь кони, а небесные! Они возле гор, а там властвуют персы. Небесные кони в руках Надир-шаха…»
