Рихард Вейфер - Данте
А что это там, впереди?! Ему вдруг стало казаться, будто прямо из-под земли вырываются багровые языки адского пламени… Они по-кошачьи подкрадываются все ближе и ближе, стремясь окружить и уничтожить его — его, врага собственного народа, мятежника и убийцу, которого ненавидят все честные люди!
Скорее прочь отсюда! Вперед, во что бы то ни стало — вперед!
Лошадь главы черных мчалась бешеным аллюром. Она все реже повиновалась седоку. На каменистой земле из-под ее копыт вылетали искры. Корсо Донати вцепился в гриву, охваченный смертельным страхом, — тот самый Корсо Донати, которого некогда боялись, ненавидели и окружали беззастенчивой лестью.
— На помощь! Помогите! — пытался кричать он, но вместо крика с его губ срывался какой-то невнятный лепет, жалобный стон, подчиняющийся своеобразному ритму скачущей галопом лошади. Внезапно его грузное тело опрокинулось, Корсо упал с лошади, а нога его застряла в стремени. Некоторое время летящая стрелой лошадь волочила его по земле… Наконец запутавшаяся нога выскользнула из стремени…
Обезображенное человеческое тело осталось лежать на пыльной дороге, и лошади с легкостью перепрыгивали через него…
Один из испанских солдат — последний из группы только что проехавших всадников — остановился и, ухмыляясь, стал вглядываться в эту отвратительную, еще дышащую груду человеческого мяса с залитым кровью лицом.
— Спаси меня, — умоляюще шептал Корсо, — получишь половину всего, что у меня есть…
— Ну вот еще! Этого слишком мало!
— Тогда забирай все!
— Да чем может одарить бедняга вроде тебя?! — насмешливо спросил испанский наемник и, грозно, по-солдатски, выругавшись, вонзил свое копье в горло несчастного. Потом, рассмеявшись, пустился догонять своих товарищей.
Невдалеке находился монастырь Сан Сальви. Его монахи были заняты поиском тех, кто нуждался в милосердии. И вскоре они наткнулись на человека, лежащего прямо на пыльной дороге. Преступник ли он, может быть, даже убийца, пал ли в честном поединке или стал жертвой коварного нападения — об этом никто не спросил. Их долг — оказывать помощь и спасать, прежде всего бессмертную человеческую душу.
— Вы не хотите исповедаться и покаяться в своих грехах? — вот единственное, что они хотели знать.
Но бледный рот уже не издал ни звука…
Чья-то сердобольная рука закрыла остекленевшие глаза несчастного. Осенив себя крестным знамением, монахи начали нараспев читать молитву об ушедшем в иной мир своем земном брате.
Потом они унесли труп в монастырь, чтобы предать земле…
Книга четвертая
НАДЕЖДА НА МЕССИЮ И СВЯЩЕННАЯ ПЕСНЬ
О Музы, к вам я обращусь с воззванием!
О благородный разум, гений спой
Запечатлей моим повествованьем!
УРАГАН ИЗ ШВАБИИ
В просторных покоях замка на Магре в Луниджане собралось веселое общество, ибо владелец замка, маркграф Франческино Маласпини, вместе со своей супругой принял все меры, чтобы сделать пребывание у них дорогого и желанного гостя, Данте Алигьери, как можно приятнее. Флорентийский изгнанник поспешил уточнить, что может воспользоваться гостеприимством мессера маркиза и его сиятельной супруги лишь на непродолжительное время, чем сразу весьма огорчил доброжелательную пару, поскольку в замке на Магре поэт пользовался большим уважением. Приблизительно четыре года назад — в октябре 1306 года — он весьма умело и энергично провел длительные и трудные мирные переговоры между маркграфом Франческино и епископом Антонио, графом Луни, увенчавшиеся успехом.
Между тем в своих странствиях Данте не ограничился пределами Италии — он добрался даже до Парижа! По его лицу было видно, что счастье не всегда улыбалось ему: печаль, написанная на его лице, свидетельствовала о мучительном самоотречении. Человек, всей душой любивший родину, был оторван от нее вот уже целых десять лет! И вот теперь, подчиняясь желанию своего хозяина, ему предстояло забыть о своей тоске: к его услугам была музыка и веселое общество, равно как и глубокомысленные беседы с единомышленниками.
К сожалению, вскоре сиятельной чете было суждено убедиться, что их гость не проявлял особого интереса к шумному обществу, что он был скорее склонен сторониться людей. Спокойный и замкнутый, почти полностью погруженный в собственные мысли, Данте производил впечатление человека, которому ничто в мире не в силах доставить истинную радость.
Но однажды произошло неожиданное.
Данте возвратился после длительной прогулки, вдоволь налюбовавшись прекрасным горным пейзажем; он не уставал глядеть в синеющую даль, которая скрывала Флоренцию, его утраченную родину. А сейчас он снова склонился над многочисленными книгами и пергаментами из богатейшей библиотеки маркграфа. Его окружали Священное Писание и песни трубадуров, ученые трактаты и взволнованные стихи, которые в минуты вдохновения выплескивались наружу из вулкана, клокотавшего в его душе. Он намеревался доделать эти стихи, придать им легкость и изящество созданного им «сладостного нового стиля».
Но сегодня ему как-то не работается. Вероятно, что-то носится в воздухе, назревает, что-то непостижимо новое, которое непонятно отчего и угнетает, и в то же время радует. Каждый день, каждый час в мире происходит нечто новое — происходит без нашего участия, да чаще всего мы об этом не имеем и представления. Того, кто доволен своей судьбой, это новое вряд ли будет волновать, если только он не страшится его, опасаясь, что оно способно принести ущерб лично ему. Тот же, кого преследует злой рок, кто обойден счастьем, с нетерпением ждет дня, когда при всем многообразии окружающих его событий случайно сложится ситуация, которая принесет ему долгожданную удачу, разорвет мрачную пелену безысходности перед глазами и откроет блестящие перспективы.
Размышления Данте прервал неожиданный стук в дверь.
Маркиз Франческино собственной персоной пожаловал к нему, чтобы поделиться новостью.
— Вы уже знаете, мессер Данте, какой новый визит ждет Италию?
Данте, почтительно поднявшийся со своего места, вопросительно смотрел на взволнованное лицо хозяина дома.
— Новый немецкий король Генрих[58] намерен стать императором Италии и навести в ней порядок!
У Данте Алигьери захватило дух. Так вот оно что! Вот то новое, неслыханное, что висело в воздухе, что он ощущал всем своим существом.
— Что вы скажете по этому поводу, милый Данте? Но только прошу вас снова сесть!
— Что я скажу? Это уже четвертый по счету ураган, который налетает из Швабии, и он подобно грозе очистит душную атмосферу!
— Как это понимать — четвертый по счету ураган?
— Ну как же, высокочтимый синьор маркиз, первым был Фридрих Гогенштауфен, славный Барбаросса.
— Как? Вы называете «славным» того, кто до основания разрушил Милан?!
— Разумеется, нам, сынам Италии, больно, что император с севера причинил нашим землякам немало зла. Но он был императором, покровителем народов по повелению Божию, и не приходится удивляться, если те, кто действует вопреки Божьему замыслу, оказываются поверженными в прах. Вторым был ураган из Швабии в лице Генриха VI, непреклонного сына Барбароссы, который снова попытался утвердить императорскую власть. Третьим явился ураган в лице Фридриха II, властителя Сицилии, который вел непримиримую борьбу с Папой. Его сыновья умерли в тюрьме, его племянник, героический Конрадин, сложил свою юную голову на плахе в Неаполе — с тех пор минуло уже более сорока лет, но месть жива… Поэтому теперь в четвертый раз налетает могучий ураган, призванный подстегнуть обескровленный мир и установить новый порядок, царство справедливости!
Глаза изгнанника лихорадочно блестели, в его голосе слышались пророческие нотки.
Маркграф, несколько удивленный, не смог удержаться от снисходительного вопроса:
— Так вы рады этому урагану, приближающемуся с холодного севера?
— Радуюсь ли я? О, синьор, своим известием вы перевернули мне всю душу!
— Ну разумеется, вы надеетесь при содействии могущественного императора снова возвратиться во Флоренцию.
— И это тоже, не хочу скрывать. Но прежде всего для меня важно то, что вся Италия возрадуется установлению справедливости. Ибо я не единственный, кто несправедливо был наказан изгнанием, вместе со мной страдают тысячи таких же, как я, кто мечтает о наступлении века справедливости.
Маркграф улыбнулся, с трудом скрывая сарказм:
— Век справедливости, говорите? Вы фантазер и мечтатель, Данте! Миром правят сила и хитрость, но отнюдь не справедливость, о которой вы все время твердите! Или вы рассчитываете, что император свято поклоняется этой благородной богине?
