Лев Жданов - Царь Иоанн Грозный
Иван слушал вполуха, занятый своими мыслями.
– Да вот еще от крестных отцов нашей Машутки, от старцев блаженных Андреана и Геннадия Сирорайского, посланцем монашек приходил, памятку принес: просфору да срачицу освященную… на охрану дитяти, на здравие. Я уж и одела сорочечку ей… И послала им на ответ что собрала…
– Ладно, хорошо, милая…
Вдруг встрепенувшись, он снова поцеловал жену, для чего одной рукой привлек ее к своей широкой груди и почти усадил на одно колено, так как на другом уселась и хозяйничала дочка, трепля блестящие жемчужные кисти кафтана царского.
Анастасия, словно потрясенная этой лаской, прижалась головой к плечу мужа и вдруг тихо заплакала.
– Что ты, что ты, милая? Пожди, побереги слезыто. Уезжать буду – напричитаешься, наплачешься еще!
– Уезжаешь? Так это решено?! Так ли, милый?
– Да, уж сказал «так», не перетакивать стать! Не сейчас еще. Ты не полошись больно. Месяца полтора-два побудем ошшо вместе, повеселимся… А тамо сдам тебя на охрану Пречистой Деве, Матери Господа нашего Иисуса Христа, и всех святых угодников… И под защиту святителя, отца митрополита… А сам измаильтян неверных поборать поеду… Да будет, не плачь! Слушай! Труда много придется принять… а бояться нечего. Стеснили мы так агарян, что и податься им некуды. Особливо Новым Свияжским городком… Теперя живьем их руками переловим! Не больно хоробры татаровья, коли Русь выходит на них. Да и будет нас раз в пяток более, чем их. Шутка, а не война! А хоть бы и привел Бог пострадать за веру Христову, ты радуйся: венец приму я и чин ангельский! И ты без меня тута не печалься! Чаще в церкви Божьи ходи, молись за мое спасение, сирых, бедных оделяй. Ежели на кого и опалился я гневом моим царским, ты милости добудь тому человеку… Любить тебя станут! Узников ослобождай, опальных… За твою кротость и меня Господь Благой помилует… Вот перестала плакать – и умница… и лад…
Но вдруг Иван прервал поток своих речей, которые любил рассыпать при всяком удобном случае.
Правда, царица перестала всхлипывать, но вся стала какая-то грузная и, мягко скользнув, чуть не свалилась с колен мужа прямо на сукно, покрывавшее пол. Едва Иван успел поддержать ее своими сильными руками, для чего пришлось почти сбросить с колен сидевшую тут же малютку царевну.
Девочка, напуганная резким движением отца, громко заплакала.
– Господи, сомлела! – догадался царь, увидя мертвенно-бледное лицо жены, и стал громко звать: – Эй, кто там?! Сюды скорее!
Раньше всех вбежал Адашев, проводивший царя до самых дверей покоя и сидевший начеку в соседней горнице. За ним набежали няньки, мамки, ближние боярыни и ключницы царицыны.
Анастасия уже стала приходить в себя.
Оглядевшись мутными глазами, вспомнив, в чем дело, царица залилась слезами и еле могла заговорить:
– Царь-осударь! Не уезжай, не покидай меня! Знаешь сам: не праздна я… Как без тебя буду? Повремени хотя!
– Ну, ну, успокойся! – принимая более подобающий вид, сказал Иван. – И царство земное царям за подвиги их укрепляется, и царство небесное, вечное, открыто лишь тем, кто за истинную веру христианскую стоит. И в Писании сказано: «Ни око не виде, ни ухо не слыша, ни на сердце человеку не взыде, яже уготовал Бог любящим Его и святые заповеди хранящим!» Чего же нам страшитися? Чего слезы льешь? Грех, жено!
При людях и царица ввела в берега весь бурный поток скорби своей и, по принятому обычаю, нараспев почти заголосила:
– Царь-осударь! Благочестив ты и многодоблестен! Заповеди хранишь Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. Хочешь душу свою положити за православную веру, за верных христиан… Но мне-то каково? – прерывая горючими рыданиями размеренную речь, воскликнула Анастасия. – Как стерплю отшествие супруга-осударя своего? Чем грусть-тоску утолю? Кто мне будет добрые вести давать о милостях Божьих, что почиют на благочестивом осударе? Кто порукой, что Руси самодержец с его воинством бранным одолеет врага и на свое царство вернется? Боже Милосердый, Боже Всемогущий! – упав перед киотом, стала молить царица. – Услышь слезы и рыдания рабы своея… Дай ми услышати и осударя здрава, славного, по милости Твоей, увидети! Не помяни, Владыко, многих грехов наших! Помоги нам и Ты, Царица Небесная, Пречистая Богородица! И Ты муки ведала… Взглянься на муку мою великую! Да подаст Господь царю над супостатом победу и здрава мне его воротит!
И, утопая в слезах, ниц припала царица перед киотом с иконами святыми.
Иван, сам глубоко растроганный, сказал еще несколько утешительных слов жене и вышел, чтобы при бабах не выдать своей грусти, непристойной слабости, неподобающей царю.
Адашев отстал и, когда царь скрылся за дверью, подошел к царице.
– Государыня, слушай, что скажу! – твердо проговорил он, чуть касаясь ее плеча. – Вот святой крест тебе порукой! Жив и цел вернется к тебе государь, или и меня ты в живых не увидишь! И не один я, тысячи за него жизнь отдадут! Не тоскуй, государыня… весела будь! Царевича-наследника нам подари. А мы тебе – царя вернем.
Ободренная, укрепленная против воли твердым, уверенным тоном речей Адашева, Анастасия подняла голову и хотела было что-то сказать, как-нибудь поблагодарить постельничего, но тот, отвесив земной поклон царице, поторопился и ушел вслед за царем.
Как говорил Иван, так и вышло, словно по писаному. Через два месяца без малого, 16 июня, сел юный государь-полководец на коня и, со всеми воеводами, с Шиг-Алеем, царем, вызванным из Касимова, выступил в поход через село Коломенское на Остров-сельцо, где первая ночевка назначена. Неспроста поторопился царь. Вести стали смутные доходить, что хан крымский доведался, будто все силы русские уж под Казанью, и выступил в поход, большое войско на московскую окраину, на «берег» государства повел. Сам с полками, и царевич его с ним же.
Только стали в селе Острове, на ночь царский шатер раскинули, а гонец от «берегового» воеводы, от Айдара Волжина, Ивашко Стрелец, станичник путивльский, уж тут как тут:
– Крымцы и хан с царевичем Донец-де Северный перешли.
Усмехнулся Иван, говорит Шиг-Алею:
– Вот, брате-государе, советовал ты нам до осени не трогаться. Казань-де в лесах и озерах, в топях и болотах ржавых, непроходимых лежит… Только ее зимой и брать. И говорил еще: надо иных врагов летом ждать, на Русь приходящих. А мы ранней срядились, глядишь, ранней и с недругом сразились. Не он нас, мы его стоим да ждем к бою прямому: кому Господь счастье пошлет? Я так и хану крымскому сказать велю. Вот и умный ты советчик, Шиг-Алейка, а не все по-твоему, иное и по-моему лучше…
Засопел толстый, ленивый, трусливый, но хитрый татарин.
– Э-эх, царь-осударь! И у вас, и у нас говорится: на старуху проруха бывает. А ваша, русских государей, перед татарами правда, всем ведома, как солнце в тучах светит! Аллах тебе на помощь, осударь, а меня за плохой совет не осуди. Я тебе еще пригожуся!
– Знаю, брате-государе! Затем тебя и в поход звал с собой…
И немедленно послал разведчиков царь навстречу крымцам, полки отрядил… А царя Шиг-Алея, с нарядом, с пушками и запасами военными, по Волге поскорей к Свияге послал, где тот должен был привлечь горных князьков на русскую сторону, от Казани их переманить.
Не думал сначала Иван Владимира Андреевича, брата двоюродного, на войну брать, хотел в Москве его на свое место оставить. Но тут порешил, что вместе они дальше на Коломну пойдут. А против крымцев наспех двинулись полки, всего пятнадцать тысяч человек, с князьями Петром Щенятевым и Андреем Курбским во главе.
Пока царь у Коломны поле будущей битвы с крымчаками осматривал, войска ободрял, враги Тулу обложили. Подбежал ихний передовой отряд, тысяч семь человек, увидали татары, что туляки беззащитны и следом за ними появился сам хан Девлет-Гирей, стал город ядрами калеными жечь, к сдаче вынуждать. Узнав, что он обманут, что Иван за Коломной, а не под стенами Казани, хан хотел вовсе вернуться с похода домой. Да свои князья его пристыдили:
– Вот пошли ни по што, вернулись ни с чем! Нападем хоть на дальний город гяуров, на Тулу. В стороне она стоит, за лесами, за полями… Не поспеет к ней великий князь на выручку, хоть чем-нибудь да поживимся.
Но и тут неудача ждала татар.
Еще раньше Курбского со Щенятевым на выручку тулякам 23 июня подоспели князь Михаил Репнин с Прони-реки и воевода Федор Салтыков с Михайлова городища. Они отбросили татар при помощи тульского воеводы князя Григория Темкина, который ободрился при виде своих и сделал смелую вылазку из города.
Тяжкий урон потерпел Девлет-Гирей, уходить пустился наутек. А на другой день, 24 июня, подоспели Курбский и Щенятев и у Шиворони довершили поражение татар.
В этой битве Курбский был впервые ранен и в милость большую к юному царю попал за это… Много военной добычи, и верблюдов, и пленных досталось русским.
Дальше все без особой помехи пошло.
Огромное войско, до сих пор двигавшееся стройно, как на смотру, было под Коломной разделено на два отряда.
