Горничная Карнеги - Бенедикт Мари

— Да, сэр. Хотите с ней повидаться, пока она не уснула?

— Конечно. — Он глубоко вздохнул и вошел в спальню к матери.

Я испытала огромное облегчение, когда он скрылся за дверью. После того неприятного разговора в парке наши с ним отношения сделались напряженными. Я его знала совсем с другой стороны, и то, как он проявил себя в той беседе, мне не понравилось. Он стремился в элиту нью-йоркского общества, где для меня не было места. Я убеждала себя оставить пустые мечтания о том, что когда-нибудь мы с Эндрю сможем дать волю взаимным чувствам — да, у меня возникали такие мечты, как бы я ни старалась их подавить, — и сосредоточиться на долге перед семьей. Моя эмоциональная привязанность к Эндрю мешала этой сосредоточенности, и я сомневалась, что смогу и дальше поддерживать с ним исключительно деловое общение. Мне следовало довольствоваться своим жалованьем у миссис Карнеги и щедрым подарком Эндрю в виде пакета акций. Очень мягко, чтобы не задеть его гордость и не дать ему повода рассердиться и уволить меня или отобрать акции, я сохраняла дистанцию и уклонялась от его упорных попыток поговорить наедине.

Мы с сестрой милосердия остались в гостиной одни. Ее накрахмаленная до хруста белоснежная форма и спокойная, деловая манера держаться произвели на меня впечатление, и мне захотелось побольше узнать о ее профессии.

— Вы давно служите сестрой милосердия?

— Еще в детстве меня вдохновили газетные заметки о Флоренс Найтингейл. Вы знаете, кто это?

— Да. Когда я была маленькой, у нас в Ирландии рассказывали о ее работе во время Крымской войны.

Она улыбнулась.

— Это пример подлинного героизма и служения людям. В юности я хотела учиться сестринскому делу, чтобы пойти по стопам мисс Найтингейл, но оказалось, что в нашей стране такая возможность есть лишь у монахинь. У нас не было школы для медсестер, как та школа в Англии, которую открыла мисс Найтингейл. Когда началась Гражданская война, армия Союза объявила, что ищет женщин-добровольцев для создания корпуса сестер милосердия, которые пройдут подготовку в военных полевых госпиталях. Я вызвалась сразу.

— Я не знала, что женщины служили в армии.

— Это неудивительно. Мы шли добровольцами и поэтому не состояли на официальной службе. Насколько я знаю, в газетах о нашей работе не сообщали.

Пораженная ее инициативностью и отвагой, я сказала:

— Спасибо за вашу работу и службу, мисс… — Я смущенно умолкла, сообразив, что не знаю, как ее зовут.

— Карлайл. Моя фамилия Карлайл.

Я сделала ей реверанс и представилась:

— А я мисс Келли. Очень рада знакомству, мисс Карлайл. Для меня это честь и огромное удовольствие.

Я сидела на узкой кровати в своей спальне на этаже для прислуги и штопала черные шелковые чулки миссис Карнеги. Мне не нравилось рукодельничать в этой сумрачной комнате без окон. Гораздо удобнее было бы расположиться в мягком кресле у окна в гардеробной хозяйки и штопать при свете дня или под яркой газовой лампой. Но выбирать не приходилось: сегодня о миссис Карнеги заботилась мисс Карлайл, и я ушла к себе. За шитьем я размышляла о профессии сестры милосердия. Раньше я никогда не задумывалась о том, что у женщин бывают и другие профессии — за пределами сферы обслуживания или замужества (если считать замужество профессией). Куда еще женщина могла устроиться на работу? Например, Эндрю нанимал девушек-телеграфисток для своей телеграфной компании, но это была очень редкая возможность.

В дверь постучали. Я откликнулась не сразу, потому что со мной здесь никто не общался и я никого не ждала. В коридоре я часто встречала других служанок — только женщин, мужчины жили в отдельном крыле — и приветливо им кивала, но они не пытались со мной познакомиться: все равно это знакомство было бы очень недолгим, ведь все мы здесь находились временно.

— Мисс Келли, — донесся из-за двери незнакомый женский голос. — Курьер принес вам посылку.

Посылку? Кто, скажите на милость, будет слать мне посылки? Уж точно не моя семья, а кроме них мне никто даже писем не писал. Я забрала большую картонную коробку у гостиничной горничной, следившей за порядком на этаже женской прислуги, и, закрыв дверь, положила ее на кровать поверх тонкого синего покрывала. Длинная прямоугольная коробка почти с меня ростом была перевязана розовой атласной лентой и пахла сушеной лавандой.

Я потянула за кончик ленты, убрала ее в сторону и осторожно приподняла крышку. В коробке лежало пышное платье из шелка цвета небесной лазури. Широкая бархатная лента более темного голубого оттенка опоясывала талию и шла как бы шнуровкой по переду лифа до самого ворота. Крошечные синие кристаллы, украшавшие горловину, создавали иллюзию сапфирового ожерелья.

Это изысканное и нарядное платье, подобающее для бала или вечера в Музыкальной академии, наверняка попало ко мне случайно. Хотя непонятно, как курьер от портнихи мог совершить столь очевидную и вопиющую ошибку. Тем более что, передавая посылку, он назвал мое имя.

Я уже собиралась закрыть коробку и отнести ее вниз к портье, как вдруг заметила в складках юбки маленький плотный конверт. Он был не подписан и не запечатан, и я решила проверить, что там внутри.

Стоило ли мне согласиться? Стоило ли тешить себя надеждой? Или достаточно уже предаваться глупым девичьим грезам?

Глава сороковая

Я спускалась по парадной лестнице «Сент-Николаса» медленно и осторожно, маленькими деликатными шажками. В таком сверкающем, великолепном наряде я притягивала взгляды и ощущала себя странно и неуютно, так как привыкла быть невидимкой. Хотелось сжаться в комок и сделаться крошечной и незаметной, что было никак невозможно в роскошном платье, предназначенном для привлечения внимания.

Взоры окружающих устремлялись на меня — или мне так казалось. Видели ли они ирландскую фермершу за элегантной нью-йоркской леди, величаво плывущей по лестнице? Заподозрил ли кто-то во мне обманщицу и самозванку? Я боролась с желанием развернуться и убежать в свою темную спальню на этаже для прислуги, где жила одной лишь ложью. Я долго размышляла о том, стоило ли принимать приглашение Эндрю — и что оно означало для моего представления о нас: кем являлся каждый из нас по отдельности и кем мы были вместе. В конце концов я четко осознала, в чем заключалась моя ответственность перед собой и всей моей семьей, — и приняла приглашение, держа в голове эти соображения.

Эндрю ждал у подножия лестницы и тоже смотрел на меня во все глаза. Под его пристальным взглядом мне стало совсем неловко, и я даже задумалась, хорошо ли сидит на мне платье. В моей комнате было лишь крошечное ручное зеркальце на комоде, так что я не сумела увидеть себя перед выходом. К тому же у меня возникли серьезные проблемы с тем, чтобы самостоятельно зашнуровать замысловатый корсет, прилагавшийся к платью, затянуть все завязки и застегнуть мелкие пуговки на спине, — однако в итоге я окончательно избавилась от сомнений в необходимости помощи горничных. Я надеялась, что сумела справиться с этим изысканным платьем и что оно сидело на мне, как должно.

Когда я сошла с нижней ступеньки, Эндрю не взял меня под руку, как того требовал этикет, а продолжал изумленно смотреть на меня.

— Со мной что-то не так? — все-таки спросила я.

— Вовсе нет, — сказал он, краснея до корней волос. — Просто вы… совершенно другая.

— Совсем на себя не похожая?

— Наоборот, Клара. Вы сейчас еще более настоящая. Как будто форма служанки — это лишь маскарадный костюм, а это платье — ваше естественное одеяние.