Горничная Карнеги - Бенедикт Мари

Девушка-горничная, сидевшая справа от меня, тихонько откашлялась. Я приветливо улыбнулась ей, готовая завести разговор, но она отвела взгляд и повернулась к своей соседке по правую руку. Они принялись о чем-то шептаться, а я даже слегка растерялась. Кажется, я не сделала ничего, что могло бы ее обидеть.

Музыка смолкла, и капельдинеры открыли двери, ведущие в зал. Зрители — элегантно одетые дамы и джентльмены — начали выходить в фойе, где во время антракта работал буфет и подавали аперитивы. Знакомые дамы приветствовали друг друга осторожными объятиями — чтобы не смялись прически и платья, — а джентльмены здоровались, пожимая руки.

Эндрю и миссис Карнеги тоже вышли из зала. Я смотрела на них, и внутри у меня все сжималось. Оба невысокого роста, они выглядели совсем крошечными на фоне статных, высоких мужчин и женщин — и до ужаса старомодными в своих парадных нарядах, хотя нас уверяли, что и костюм Эндрю, и платье его матери сшиты по самой последней моде. Эндрю сделал вид, что потягивает шампанское из хрустального бокала, и попытался заговорить с джентльменом, стоявшим рядом. Я наблюдала за ним, нервно кусая губы.

— Глянь на этих двоих, — донесся до меня шепот девушки, которая не пожелала со мной познакомиться. Она обращалась все к той же соседке справа. Они обе смотрели на Эндрю и миссис Карнеги.

— Смелые люди, если отважились показаться среди высшего общества, — так же шепотом ответила ее соседка.

— Как будто их в него когда-нибудь примут.

— Ты обратила внимание на длину рукавов этой дамочки? Откуда она взяла этот фасон? Наверняка из какой-нибудь мещанской газеты. Никто из дам высшего общества не позволит себе выйти в свет с рукавами до середины кистей. Рукава должны прикрывать только запястья. — В голосе девушки слышался ужас от столь вопиющего нарушения тайных правил приличия.

— Представляю, что говорит об этой парочке моя хозяйка, миссис ван Ренсселер, своей подруге миссис Моррис. Видишь, как они на них смотрят? Словно на какое-то диво!

— Впрочем, откуда бы этой женщине знать о надлежащей длине рукавов? Как говорит миссис Райнлендер, моя хозяйка… — Речь девушки-горничной сделалась тоньше и звонче, и в ней появился почти британский акцент: — «Не надо, чтобы о наших обычаях знали повсюду. Демократия демократией, но нельзя допускать в наш избранный круг всех и каждого».

Вторая девушка захихикала.

— Моя хозяйка твердит то же самое. Наверняка миссис ван Ренсселер и миссис Моррис разбирают по косточкам осанку этой дамы. Видишь, как она горбится? Где ее гордая стать? Где лебединая шея?

— Нельзя винить наших хозяек за то, что они так дивятся на этих двоих. Они обе почти не выходят из дома, общаются с узким кругом знакомых, и развлечений у них не так много. Эта маменька с сыном, думаю, кажутся им экзотическими животными из зверинца.

Девушки-горничные продолжали высмеивать Карнеги, а я мысленно молилась Деве Марии о том, чтобы антракт поскорее закончился и у этих девиц больше не было повода для злословия. Словно в ответ на мои молитвы прозвенел гонг, призывающий зрителей в зал.

Глава тридцать восьмая

— Как ты думаешь, Клара, вечер удался? — спросила хозяйка.

Именно этого вопроса я и боялась. Каждое утро, после выхода в свет накануне — в оперу, на концерт или ужин в ресторане «Дельмонико», — миссис Карнеги неизменно интересовалась, насколько успешно прошло вчерашнее мероприятие.

Я многое знала, но не могла сказать правду. Я провела немало вечеров, сидя на скамьях для прислуги в фойе Музыкальной академии, театров и ресторанов, и успела наслушаться разговоров других служанок, которые сплетничали о высшем обществе Нью-Йорка и высмеивали потуги Карнеги войти в него, причем девушки не таились, даже зная, что я их горничная. Я уже уяснила, что вечерние выходы Карнеги на периферию нью-йоркского высшего света — в те единственные места, где сливки общества появлялись публично, — не одобрялись элитой, ревниво охраняющей свои границы. Несмотря на все богатство Эндрю, местная «старая гвардия» никогда не пропустит Карнеги в этот круг.

Да, я не могла сказать правду. И поэтому солгала:

— Ваше платье было самым красивым во всем ресторане, мэм.

Миссис Карнеги сдержанно улыбнулась.

— Но ведь там были дамы моложе меня, и в нарядах гораздо красивее.

— На мой взгляд, их наряды уж слишком фривольные, мэм. Я считаю, что платье должно отличаться безупречным стилем и качеством и соответствовать всем стандартам моды. Ваш наряд в этом смысле остается вне конкуренции.

Мои усилия вознаградились еще одной сдержанной улыбкой.

— В «Дельмонико» странный способ подачи блюд, — заметила миссис Карнеги. — Их приходится выбирать из меню. К этому надо привыкнуть.

— Мои прежние хозяйки в Ирландии предпочитали именно такой способ: выбор из списка в меню. — Из подслушанных разговоров я знала, что ресторанные меню, позволяющие заказать каждое блюдо отдельно, а не в комплексе, были созданы по образцу, принятому в Европе. Я рассудила, что это будет вполне безопасное замечание.

— Я все думаю, когда же нас пригласят на прием к кому-то из настоящих ньюйоркцев. Почти все наши знакомые здесь — это руководители железнодорожных компаний, прибывшие в Нью-Йорк по делам. А больше мы с Эндрю ни с кем не общаемся. — Она словно размышляла вслух. — В Питсбурге было гораздо проще заводить нужные знакомства. Мы переехали в подходящий район, подружились с соседями. И сразу же начались званые ужины, концерты и чаепития.

Что я могла ей ответить? Что здесь, в Нью-Йорке, такого не случится? Что никто из богачей «старой гвардии» вроде Рокфеллеров или Райнлендеров никогда не пригласит Карнеги на чай в свой особняк на Четырнадцатой улице? Неужели они ради этого и приехали в Нью-Йорк? Какой в этом смысл? Когда я думала о настоящих, серьезных проблемах, с которыми приходилось сталкиваться многим людям, таких как нехватка денег, недостаток еды и отсутствие нормального жилья, — о проблемах, известных не понаслышке и самой миссис Карнеги, — это стремление в высший свет казалось мне легкомысленным и пустым.

Поэтому я промолчала.

Словно прочитав мои мысли, миссис Карнеги пояснила:

— Я хочу, чтобы Эндра вращался в наивысших нью-йоркских кругах. Он этого достоин. — Она придирчиво оглядела в зеркале свою прическу, которую я только что уложила.

Мне было любопытно узнать, хотел ли Эндрю того же. Если я не собиралась давать волю чувствам и твердо решила ограничить наше с ним общение исключительно деловой сферой, то его отношение к высшему нью-йоркскому обществу не должно бы меня волновать. Однако я волновалась, и само это волнение уже говорило о многом.

Я получила ответ в тот же день. Уставшая после долгих хождений по магазинам в поисках идеальных зимних перчаток, миссис Карнеги прилегла отдохнуть раньше обычного. Как только она задремала и все звуки в ее спальне стихли, я тут же схватила пальто и помчалась на улицу. Я уже заготовила себе оправдание: если мне встретится кто-нибудь из знакомых Карнеги, я скажу, что хозяйка отправила меня в аптеку.

Обычно мы встречались с Эндрю гораздо позже, но я нисколько не сомневалась, что он уже ждал меня в парке. Я хорошо знала его расписание — каждое утро за завтраком они с матерью обсуждали свои планы на день в моем присутствии, — и его встреча с банкирами из Атлантического национального банка должна была завершиться еще час назад. Все последние недели мы с ним составляли список возможных инвесторов, готовых участвовать в новых железнодорожных проектах, и выявляли ключевых игроков на этом огромном, во многом таинственном рынке. Иногда мы спорили: например, я считала, что местные банки, действующие в регионе, где будет строиться мост, охотнее выделят деньги на его сооружение, Эндрю же настаивал на том, что крупные ссуды от национальных банков обеспечат проектам больший престиж, а значит, и дальнейшее финансирование. Но все наши споры решались мирно, и меня всегда поражало, с каким уважением Эндрю относился к моим идеям.