Вероника Тутенко - Дар кариатид
— Смотри, какое платье мне подарила хозяйка из замка!
Нина снова покружилась у кровати Стефы, как амазонка у огня. Шелк победно блеснул в лучах заходящего солнца.
Стефа смотрела на него с тем завороженным выражением, с каким женщина смотрит на красивое платье. Улыбающийся её взгляд говорил о том, что мысленно она представляла обновку на себе.
— To jedwab, Шёлк, — пощупала Стефа ткань.
Но уже через несколько мгновений блеск в глазах полячки погас, а уголки губ поползли вниз.
— Nie zakładaj tej sukienki.
Не надевай это платье!
— Почему? — удивилась девочка.
— Ona jest z zabitej. Sukienkę uszyto po włoskiej modzie, — покачала головой полячка. — Ta Włoszka popadła w krematorium.
Это с убитой. Платье сшито по итальянской моде, — . — Эта итальянка, наверное, попала в печь.
Нина и сама не раз слышала, что перед тем, как отправить людей в печи, их раздевали и разували. Одежду и обувь потом раздавали немцам, у которых работали узники.
Наверное, Стефа права. Радость от подарка померкла.
Нина вздохнула. Захотелось поскорее выбраться из платья, влезть в старенькое, привычное. Но и выкидывать подарок было жалко. Нина завернула его аккуратно в бумагу, снова перевязала бечёвкой и положила на подоконник.
«Может, когда-то и придется еще надеть» вертелось в голове назойливой пластинкой.
Сверток так и остался лежать на подоконнике.
Глава 37
Лангомарк
Нина не раз замечала, что к концу недели работается легче. Не так сосредоточен Кристоф. Мягче и как будто ленивее становится Пауль. Каждый мысленно переносится уже в воскресенье.
Кристофу не терпится уже хотя бы на день сбросить с плеч своих груз взрослых забот, забыть о лесе и об узниках и погонять с друзьями мяч.
Мастеру рисовалась в воображении заслуженная кружка черного пенистого пива в конце рабочей недели.
Даже Шрайбер, когда наведывается в лес в пятницу, не так придирчив в предвкушении вкусного обеда с пирогом на десерт после воскресной службы, хотя и по своему обыкновению он также оставлял велосипед у дороги и незаметно выходил из-за беседки.
На этот раз никто не бездельничал.
Мужчина и старший его сын обрубали сучья у только что спиленного дерева. Мальчишка и девчонка носили распиленные бревна на дорогу.
Девчонка… Кажется, Берта что-то говорила о ней. Лесник нахмурился.
Конечно!
Он ведь и сам не раз думал об этом. Жене трудно убирать одной большой дом. А Ирма еще мала.
Но и русская девочка, наверное, ровесница их дочке. И так худа… Но к работе ей не привыкать, да и дом убирать не тяжелее, чем таскать в лесу тяжести.
— Нина, — строго подозвал лесник.
Девочка послушно подошла.
— Gehe morgen in mein Haus. Du Wirst es Sonnabends in Ordnung brigen.
(Завтра утром иди в мой дом. Будешь убирать по субботам.)
Нина кивнула.
Вечером девочка поделилась новостью со Стефой.
Полячка не удивилась. Только покачала головой.
— Nina, — неожиданно предупредила она. — nigdy niczego nie bierz u nich z domu. Słyszysz! Nigdy. Niczego.
Нина, никогда ничего не бери в их доме. Слышишь? Никогда. Ничего.
Нина испуганно помотала головой и от такого неожиданного натиска даже не нашлась, что ответить.
Разве могла она забыть суровый урок, который преподал отец старшему сыну?
— Я никогда не брала чужого… — тихо произнесла девочка.
Но Стефа или не расслышала, или не поняла слов девочки. С тем же суровым и назидательным видом, с каким обычно говорила о немцах, она продолжала наставлять Нину:
— Dawniej u nich były takie przepisy. Za kradzież obcinali rękę. A nam i teraz mogą… A potem odesłać w krematorium.
Раньше у них закон был. За воровство отрубали руки. А нам могут и сейчас… А потом отправят в печь.
Убедившись, что достаточно запугала девочку, Стефа просияла свой особенной белоснежно-золотой улыбкой и добавила своим обычным беспечным тоном.
— Spać, spać pora. Jutro rano trzeba wstać. Pójdziesz ze mną w niedziele do Feliksa?
Спать, спать пора. Завтра рано вставать. Пойдешь со мной в воскресенье к Феликсу?
— Хорошо, — согласилась Нина, скорее, охотно, чем с одолжением. Ей давно хотелось взглянуть на привередливого польского князя, о котором рассказывала его брошенная невеста красавица Маришю.
* * *Велосипед Кристофа был уже наготове. Прислонившись своим железным туловищем к высокой сосне, ждал, когда на лесной дорожке появятся узники.
Нина шла последней. Мысль о том, что придется идти в Лангомарк, беспокоила и в то же время дразнила любопытство. Что понадобилось от нее хозяевам?
Кристоф махнул Нине рукой и лениво взгромоздился на велосипед.
Веточки захрустели под колесами.
Подросток ехал быстро. Собака (на этот раз мальчик взял с собой Конду) весело устремилась за ним. Нина не успевала за велосипедом, но это немало не заботило Кристофа.
— Los! Los! Пошла! Пошла! — поторапливал он.
Нина сбросила тяжелые деревянные ботинки. Сосновые иглы щекотали подошвы, но все равно идти босиком было удобнее. А ведь до Лангоманка километра два, а то и больше.
Но вскоре загрубевшие пятки перестали ощущать уколы камешков и хвои, и Нина резвее зашагала за Кристофом и Кондой. Дорога в Лангомарк неожиданно оказалась даже приятной. Только время от времени какой-нибудь коварный почти не видимый камешек заставлял босую девочку подпрыгивать от неожиданного укола.
Но разве могут такие мелочи испортить погожее, совсем не осеннее, сентябрьское утро?
Всё казалось Нине новым и необычным в этот день. Так вышедший из комы удивляется вновь открывшемуся для нему миру звуков, красок и запахов.
Среди ослепляющей зелени, не тронутой еще осенним увяданием, высился готический замок. Девочка невольно залюбовалась огромными, как телята, черногусами с красными «серьгами», скользившими по глади озера, издалека казавшегося черным.
У дороги наливались горьким соком пять рябинок. Сколько таких рябин на Смоленщине!
Но на фоне черного замка эти рябинки смотрелись совсем по-иному. Стройные чужие деревца.
Незнакомым, томным и красивым предстал на этот раз глазам узницы и Лангомарк. В последний раз она была в поселке на похоронах Анастасии, но всё, что врезалось в память тогда, — старая береза и несколько упавших на могилу листьев.
Теперь Лангомарк был спокойным и чинным, с налетом самодовольной чопорности. По выложенной булыжником дороге лениво трусила черная кобыла. Ездок, пожилой немец в соломенной шляпе, сонно правил пустой бричкой. Из чистеньких коровников доносилось ленивое мычание.
Поселок медленно, неохотно выходил из полудремы, не слишком желая возвращаться к реальности с ее обычными каждодневными заботами и войной где-то там далеко от чинного уютного поселка. Но каким-то образом, вопреки законам расстояния, неслышимые отзвуки далекой войны, запах гари и зловещие отблески пожаров ощущались и здесь.
От главной дороги ручейками разбегались в стороны к домам асфальтированные дорожки.
Домов было около сотни.
Поселок мало напоминал необузданную, неприкаянную красоту Смоленщины с ее деревнями и селами. Ни бурьяна, ни крапивы, ни бескрайности русских раздолий — всего того, что вызывает щемящую тоску. Вместо хат с соломенными крышами чинные каменные дома, крытые шифером, с ухоженными палисадниками. Большинство домов были одноэтажными, но кое-где над ними высились и двухэтажные.
Цветы наполняли поселок яркими красками, окутывали едва уловимым, тонким и пряным одновременно, сложным букетом ароматов.
Возле дома Шрайбера цвели розовые розы. Изящное буйство нежных бутонов.
Пена розовых лепестков невольно притягивали взгляд к двухэтажному домику Шрайберов.
Вдоль стен среди крупных резных листьев свисали зеленые кисти мелкого полудикого винограда. Во дворе росло ореховое дерево, аккуратно обложенное камнями у основания. Под окнами наливались соком плоды на яблонях.
Сам дом был побелен тщательно и, по-видимому, совсем недавно — так ослепляла праздничная, как первый снег, белизна стен.
Так же основательно выкрашена белым была и парадная дверь, глянцево блестевшая свежей краской.
На улицу выходили восемь окон: четыре на первом этаже и четыре — на втором.
Узницу уже ждала возле дома красивая светловолосая женщина в легком сиреневом в мелкий цветочек платье, которое почти полностью закрывал синий полосатый фартук. Издалека Нине показалось, что она ровесница Маришю. Но вблизи морщинки выдавали истинный возраст немки. Ей было около пятидесяти.
Хозяйку красивого белого дома вполне можно было принять за русскую. Светло-русые, почти белокурые волосы лежали вовнутрь завитками. Взгляд больших голубых глаз открыт и приветлив.
— Komm, — махнула женщина рукой, как только девочка шагнула во двор.
Немка обогнула дом. Сзади он был не таким красивым. Только одно, кухонное, окно смотрело на задний двор.
