Юрий Лиманов - Святослав. Великий князь киевский
— Я на своей земле! — Княжна подняла лук и, не глядя, нащупала в колчане боевую стрелу.
Но в сотне шагов от охоты половцы осадили коней, один проскакал вперёд и что-то крикнул, показывая пустые ладони. И сразу же в ряд с ним выехал молодой хан.
Половецкий воин крикнул по-русски:
— Хан Отрак, сын великого хана Кончака, с миром к князю Игорю.
Старый воин ответил:
— Перед тобой княжна Весняна, дочь князя Северского Игоря Святославича, госпожа земли и волости!
Княжна, не опуская лука, крикнула:
— Спроси своего хана, почему его люди скачут по пашне, а не по шляху, если вы с миром?
Хан подскакал к Весняне, сияя белозубой улыбкой. Был он ещё совсем молод, тёмная бородка только начинала курчавиться на его дублёных степными ветрами и солнцем щеках.
— Счастлив, что у меня такая прекрасная и смелая свояченица — так ведь говорят русы? Моя сестра замужем за твоим братом. Мы свояки — или я плохо говорю по-русски?
— Ты хорошо говоришь по-русски, хан. — Весняна опустила лук. — Но я могла бы говорить с тобой на вашем языке.
— Мы на твоей земле, и беседу нам должно вести на твоём языке! — Хан изысканно поклонился, прижав руки к груди. — Мой отец послал меня со словами привета к твоему отцу, прекрасная Весняна. Мы заключили мир с великим князем Киевским Святославом.
По всему поведению молодого хана было ясно, что ему приятно поговорить с красавицей княжной, но Весняна не ответила. Она подумала, что охота испорчена. И ещё, что там, в стольном городе отца, в Новгороде-Северском, начнутся, наверное, пиры, и съедутся витязи, и будет воинская потеха, охоты и ловы...
— Мягкого пути копытам твоих коней, — сказала она по-кыпчакски, развернула коня и поскакала к лесу.
Вечерело. Низкие тучи медленно ползли с севера, уныло моросил дождь, ничто не предвещало погоды на завтра. Просторный, заросший травой двор загородного дома князя Игоря Северского, где жила Весняна, был обнесён высоким, в полтора человеческих роста, дубовым забором. При нужде за ним можно было отсидеться от налёта малой вражеской силы.
На высоком красном крыльце одиноко стояла Весняна, прислонясь к бревенчатой стене спиной и закинув голову, отчего казалось, что следит она за ленивыми низкими тучами, а может быть, за струйками дождя, стекавшими с навеса крыльца. И ещё казалось, что она вот-вот взвоет от беспросветности этой осени... Перестарок. Что ждёт её — монастырь ли, династический ли брак по приказу отца, нелюбимый муж и жизнь, такая же тоскливая, как и этот осенний ненастный вечер? Княжна протянула руку, поймала струйку воды в горстку, подержала в ладони, разжала пальцы, и вода утекла, как утекали её дни в этом захолустье...
В ворота постучали. Залаяли невидимые в темноте собаки. Весняна не двинулась с места, только взгляд её оживился. Стук повторился. Княжна хотела крикнуть кого-нибудь из дворовых, но тут над частоколом показалась голова человека. Промокшая шапка вороньим гнездом налезла ему на самые уши, скрывая лицо. Он огляделся осторожно и, не заметив ни дворовых, ни спущенных с цепи собак, взобрался на забор, сел верхом: пугало не пугало, половец не половец, а так, нахохлившийся воробей. Ничего страшного в нём не было, скорее он мог вызвать улыбку. Весняна и в самом деле усмехнулась. Человек спрыгнул, откинул на воротах запор, отворил створку.
За воротами стоял слепец, тот самый, что брёл по шляху, когда налетели половцы. Значит, «воробей» — его поводырь, догадалась Весняна, продолжая молча наблюдать. Паренёк протянул слепцу руку, и тот, придерживая укутанные от дождя толстой холстиной гуды, вошёл во двор. Собаки умолкли. А слепец, постояв некоторое время, уверенно, словно зрячий, двинулся к крыльцу и, остановившись в двух шагах or «его, поклонился.
— Здравствуй, государыня княжна.
— Здравствуй, Микита. — Весняна узнала слепца. - Как ты меня угадал? Я слова не проронила.
— Полсотни лет, почитай, без глаз — чему не научишься! От тебя добром веет, Веснянушка.
- Добром? Льстив ты стал, Микита, — резко сказала княжна.
— Стар я льстить, Веснянушка.
Приложив палец к губам, княжна на цыпочках, бесшумно спустилась с крыльца, скользнула мимо Микиты, остановилась рядом с парнем.
— Новый поводырь у тебя?
Слепец растерянно обернулся на её голос, и тогда Весняна удовлетворённо рассмеялась.
— Вот и не учуял, старый.
— Сердце твоё молчало сейчас, а женского лукавства я не улавливаю... давно уже не улавливаю... Новый. Данилка. Грамотен и смышлён...
— Есть хотите?
— Люди добрые в пути накормили, — степенно ответил Микита.
Княжна ушла в дом.
— Это она и есть, та самая дочь князя Игоря? — тихонько спросил слепца Данилка.
— Она и есть.
— Воистину Весняна, ибо прекрасна, как весна.
- Весна, Весняна, — недовольно пробурчал слепец. — Тавтология это, ежели по-гречески. А по-нашему, по-певческому, повтор от скудости слов...
Он не докончил, потому что вернулась княжна. За нею шла холопка с подносом, на нём стояли две чарки.
— Чего мокнете под дождём? Поднимайтесь, — пригласила княжна и указала поводырю на чарки. — Согрейтесь.
Микита поднялся без помощи паренька, холопка протянула ему поднос, он медленно, словно улавливая токи, неходящие от мёда, но уверенно взял чарку, выпил, отёр усы, протянул, не поворачивая головы, чарку Данилке. А тот пил неумело, мёд тек у него по подбородку. Холопка прыснула и забрала у него чарки.
— Спой мне что-нибудь, Микита, — попросила Весняна.
— Здесь, княжна?
— В тереме как в клетке. — Княжна зябко поёжилась и, противореча сама себе, закончила: — Входи!
— Дозволь и нам, княжна, послушать, — умоляюще сказала холопка.
Весняна согласно кивнула головой — ведь так редко случается веселье в этом медвежьем углу!
Горница быстро наполнилась людьми. Для княжны поставили стольце, рядом скамью для старого дружинника, остальные — молодые воины, дворовые девки, холопы — устроились кто как мог. Напротив Весняны на лавке сидел Микита, он задумчиво перебирал струны гудов и улыбался, прислушиваясь к негромким девичьим голосам, дожидаясь тишины.
Давешняя холопка потянула за рукав Данилку, потеснилась, давая ему место рядом с собой. Его охватило жаром, то ли от смущения, то ли от близости девичьего тела...
— Что же спеть тебе, княжна свет Веснянушка? — Микита заговорил чуть гнусаво, нараспев, как бы примериваясь к горнице, соизмеряя голос с её пространством. — Об Илье Муромце, о заставе богатырской да о Змее Горыныче? Или о славных витязях ахейских, осаждавших город Трою, что перевёл из грека Омира княжич Борислав?
При имени Борислав холопка, стоявшая рядом с Данилкой, еле слышно охнула, взглянула на княжну, но та сидела невозмутимо.
— Нового что знаешь?
— Нет у меня новых песен, княжна, не обессудь.
Данилка, радуясь возможности отодвинуться от не в меру горячей девки, шагнул к слепцу, встал за спиной, шепнул:
- Дедушка, а та?
Микита подумал, что зря не предупредил поводыря, а парень ещё не искушён в тонкостях, ему любая песнь, если красива, — хороша. Та, что имел в виду Данилка, хоть и красна, но не для Северских князей. Микита чувствовал это и понимал, хотя, возможно, не сумел бы объяснить на словах. Он промолчал, надеясь, что Весняна не расслышала слов Данилки.
— О чём он?
— Да так, княжна, пустое.
— Не петляй, Микита, лисицей, не к лицу тебе. Что за песня? — настойчиво спросила Весняна.
— Да так, объявилось одно творение на Руси... — Микита стал громче перебирать струны.
— Раз объявилось — спой!
— Не для пения оно, княжна, — для чтения. Для вникания...
— Тогда читай. — Княжна сказала, как отрезала. — Я жду! Микита вздохнул, повернул голову лицом к Данилке, словно мог тот прочитать в его пустых глазницах укоризну, и так же протяжно, с едва заметной распевностью, которой не было в его обычной речи, заговорил:
— Повесть сия о походе отца твоего славного князя Игоря Святославича против половцев поганых.
Весняна насторожилась. Нерешительность Микиты, явное нежелание петь или читать новую повесть — всё это было как-то странно, непривычно, и она перебила певца:
— Отец много походов совершил. О котором же из них повесть?
Микита умолк, руки его приглушили струны.
— О том самом, о злосчастном, княжна, — ответил он.
Стало тихо. Только Данилка, ничего не понимая, переводил удивлённо взгляд с княжны на певца.
— Так... — Весняна выпрямилась в стольце. — Кому же понадобилось через столько лет вспоминать о поражении отца? Или не было у него славных побед?
