Александр Юрченко - Фёдор Курицын. Повесть о Дракуле
– Это так, – замялась Софья Фоминична. – Жена Ромодановского пользует её, в травах она понимает толк.
– Почему вчера посла не приняла?
– Не здоровилось мне.
Слава Богу, успела царевна нарумянить щёки, а то бы внезапно нагрянувший румянец выдал бы её с головой.
– А чем занемогла? – допытывался Иоанн Васильевич.
– Животом, – коротко бросила Софья Фоминична, тем самым остановивши дальнейший пристрастный допрос.
– Животом, – повторил Иоанн Васильевич в раздумии, глядя на чрезмерно накрашенное лицо супруги. Глаза, обведённые сурьмой, были красноватого цвета, что могло навести на мысль, что не только животом она маялась. – А к дочери у тебя интерес имеется или нет? Не хочешь узнать новости, что привёз пан Станислав от любимого зятя? Может, на брачные подарки, что он передал, взгляд бросишь?
Софья еле сдержала накатившую волну негодования. Как несправедлив к ней Иоанн! Не она ведь затеяла игру в сватовство со злейшим врагом княжества Московского. Чего ждать от такого брака? Однако желание узнать, как идут дела у дочери, пересилило, и царевна, поступившись возможностью укорить мужа, спросила покорно, опустив взгляд долу:
– Как там Елена наша, не томи.
– Не может наш любимый зять церковь для дочери нашей в переходах дворца поставить. Говорит, закон не велит новые греческие церкви строить. А та, что есть, старая, недалеко от дворца. Не утрудит ножки Елена, если сходит туда.
Иоанн Васильевич внимательно взглянул на супругу, ожидая реакции на эту новость. Ведь в брачном договоре Александр обязался выполнить это непременное условие, поставленное будущим тестем.
– Да ты не о церкви, о дочери слово скажи. Как ей там живётся?
Не такого ответа ожидал Иоанн Васильевич от Софьи. Негодование на Великого князя Александра переполняло его. С кем, как не с супругой, предстояло поделиться обидой на коварного зятя, с первых шагов супружеской жизни нарушившего все обещания.
– Да, я не так хотела сказать. Церковь это важно. Обещал ведь Александр. Как там во дворце, нет ли обид каких у дочери нашей?
Софья видела, как нарастает гнев у властного супруга, не любившего, когда не по его разумению что-то происходило. А тут целый обман открывался. И ничего не исправишь. Дочь ведь обратно не попросишь. Теперь думать нужно, как не навредить ей.
– Да разве ж скажет Елена, если что и есть. Не захочет родителей расстраивать, – Великий князь Московский сменил гнев на милость, голос его слегка потеплел. – А новости о жизни дочери нашей во дворце пан Станислав передал такие. Просит Александр забрать из дворца бояр и детей боярских, коих мы в Литву отрядили, пока привыкнет Елена к новому месту. Так и сказал: «Прошу, чтобы брат наш и тесть велел боярам своим и детям боярским к себе ехать. Ведь то, за ласка Божья, у нас своих слуг есть полно, которые нашей княжне послужат».
– А что ты? – Софья не на шутку встревожилась, забыв про все былые обиды.
– Попросил Фёдора Курицына ответить, что мы о другом договаривались. Что мне дела нет до их правил. Если обязался Александр содержать жену в греческом законе, то должен и церковь поставить, чтобы ей недалеко было ходить. А насчёт бояр наших – просил не отправлять, пока не найдут вельмож греческого закона и пока я посла своего с разъяснениями в Литву не направлю.
– Может, мне с паном Станиславом поговорить? – спросила Софья участливо.
– Да ладно, – Иоанн Васильевич нахмурил высокий лоб. – Обойдётся.
– Что обойдётся? – Софья в волнении теребила платок.
– Без тебя обойдётся. Не до церемоний.
Софья прикусила губу.
– Жалуется Александр на свата нашего, господаря Стефана, что напал тот на Литву и забрал город Браславль. Напишу письмо свату, Елену попрошу, пусть батюшке отпишет. Предложу заключить вечный мир. Может, увидит Александр мою заботу о нём и сам переменится.
При упоминании имени Елены Волошанки Софья не сдержала гримасу.
– Поступай, как знаешь, – и, памятуя о нраве супруга, закончила мягче, – тебе виднее.
Иоанн Васильевич призадумался, не заметил реверансов супруги.
– Сдаётся мне, нужно гонца к Елене посылать. Пусть всё выведает, да от меня наставления передаст. Повод найти надо, зачем гонца посылаю. Ненароком заподозрит зять в излишнем внимании, больно недоверчив он. Во всём крамолу видит. Пойду, обдумаю, как всё обставить.
Негаразды литовские тревожили не только Иоанна Васильевича. Князь Патрикеев, потомок Великих князей литовских, больше всего на свете желал вечного мира с Литвой, и не только: хотелось ему изменить государя Иоанна Васильевича на польский или литовский манер. Желание это было, судя по всему, несбыточным.
Ещё дед его бежал на Русь и доказал свою верность Великому князю Московскому Дмитрию Донскому, построив на собственный кошт крепость Копорье близ Новгорода Великого. Сам же Иван Юрьевич добился высот невиданных, был вторым человеком по значимости в Московии, но … что значит быть вторым, когда первый, государь его и двоюродный брат, Иоанн Васильевич, власть имеет безграничную – Бог и царь на земле, ни с кем не считается, боярами, словно дворовыми крестьянами, повелевает. Самых знатных, ещё при батюшке Василии Тёмном выслужившихся, опале предаёт. Земли их забирает, а людей в иные места заселяет в завоёванном Новгороде Великом на границе со шведами. Новгородцев же в московские околицы переводит со всем скарбом, праведно нажитым. Вот такая каша с маслом! Сегодня ты второй, а завтра? То ли дело порядки литовские и польские! Там паны власть имеют, без решения сейма или рады ни король польский, ни Великий князь Литовский шага ступить не смеют. Даже денег на войну не получат, если сейм или рада на то добро не скажут. Так ожидаемая свадьба дочери Иоанна Васильевича с Александром литовским, вместо исполнения тайной мечты Патрикеева о единении Москвы и Литвы, одни негаразды принесла. Лютует Иоанн Васильевич, хоть вида не подаёт. Обиды на зятя копит, непочтительный тон его не приемлет. Да и как принимать такую непочтительность: не хочет родственник называть тестя государем всея Руси, как тот требует. Того и гляди Иоанн Васильевич начнёт виновных искать, кто сватовству Александра был рад и всячески к нему располагал.
Ещё одним неравнодушным к литовскому сватовству человеком был Фёдор Курицын. Если Иван Юрьевич воздушные мосты выстраивал, тайные мечты пестовал, то Фёдору Васильевичу пришлось брать на себя головную боль государя, думать, как достоинство Иоанна Васильевича в сношениях с зятем не уронить, а с другой стороны, дочери его, Елене, не навредить.
Давеча вёл Фёдор Васильевич переговоры с литовским послом Станиславом вместе с дьяком Майко и казначеем Володимировым, и сейчас, запершись в посольской избе и велев никого не пускать, окромя посыльных государевых, готовил ответ Иоанна Васильевича Великому князю Александру.
Давно уже не было у Курицына такой круговерти в голове, почитай, с первых дней служения государю. Государев зять нарушал все свадебные договорённости, а ещё и полгода не минуло со дня женитьбы его на Великой княгине Елене. Ну как не серчать Иоанну Васильевичу!
Ещё в Литве, где Курицын провёл почти год, готовя договор о мире с Великим князем Литовским, понял он, спокойной жизни государю не будет. Да и сама мысль выдать Великую княжну Елену за Александра казалась ему ошибочной.
Раздумия Курицына были прерваны в самый неподходящий момент. Дверь в посольскую избу резко отворилась…
«Кого там нелёгкая принесла? Я же велел никого не пускать!» – хотел уже выкрикнуть дьяк. Да, слава Богу, не успел. В проёме двери показалась сначала меховая соболья шапка, потом острая бородка, рука с палкой и, наконец, вся сутулая фигура Великого князя, который с годами терял прежнюю осанку, как будто стесняясь своего роста, предстала перед подданными. Такой эффект мог произвести только внезапный разряд молнии или схождение с небес лика святого.
«Невиданное дело! Сам государь!» – служивые люди, дьяки повскакивали с мест, прижались к стенам.
– Всех долой! – закричал Иоанн Васильевич, вращая выпуклыми, ещё более округлившимися от гнева, глазами. Курицын, привыкший к перепадам настроения Иоанна Васильевича, и бровью не повёл. Как сидел с пером в руках в раздумьях, коротая час над государевым письмом, так и продолжал сидеть, остальных же – в мгновении ока как ветром сдуло. Ясно было одно: государю срочно понадобился Курицын, да так срочно, что властитель земли русской пренебрёг правилами, выпестованными для него царевной Софьей. Вопрос в другом. На него, Курицына, направлен гнев государя, или он вызван внешними причинами, которые надлежало срочно обсудить?
