Золото Кёльна - Шир Петра

— Носите его всегда на поясе. Один только вид его отпугнет многих бандитов, если они подойдут слишком близко.

— Благодарю.

Она закрепила ножны на поясе рядом с кошельком и связкой ключей.

— Лучше перевесить его на другую сторону, — сказал он, не раздумывая схватил ее за пояс и потянул кинжал влево. Лишь заглянув в ее побледневшее лицо, он осознал, насколько непристойным было его прикосновение. Он неторопливо поправил ножны и лишь после этого отпустил пояс.

— Если вы хотите его достать, берите его правой рукой. Это удобнее делать, когда кинжал висит слева.

— Вы хотите сказать, как меч.

В ее голосе чувствовалось напряжение, и она поспешила сделать шаг назад.

— Да, вы правы, как меч.

Она быстро подошла к скамейке и взяла плащ.

— Благодарю вас, мастер Винценц, за то, что уделили мне время.

Она улыбнулась, но улыбка получилась немного вымученной.

— Однако за пределами фехтовальной школы предпочитаю обращаться к вам как к полномочному судье, согласно установленному порядку.

Она вдруг замолчала, и на ее лицо легла тень.

— Вы сказали, что среди слуг Николаи есть бывший висельник. Кого вы имели в виду?

Зимон, который уже поднялся со скамейки, вполголоса кашлянул.

— Он говорит о Вардо.

Алейдис недоуменно посмотрела на слугу, потом снова на Винценца.

— Почему Вардо? Что с ним?

Снова отозвался Зимон.

— Ну, раньше… раньше он был…

— Вардо раньше принадлежал к кельнскому преступному миру, — закончил за него Винценц. Он проводил их до двери, ведущей во двор. Издалека уже слышались голоса и смех. Это шли на занятия его следующие ученики, отряд солдат и несколько дворянских сыновей. Дождь утих, камни на неровной мостовой во дворе блестели, пронизывающий ветер яростно терзал кусты и ветви деревьев.

— Преступный мир, — задумчиво проговорила Алейдис, остановившись в дверях. — Вы хотите сказать, что он был не в ладах с законом?

— Водился с разными нехорошими людьми, — сказал Зимон, бросил нерешительный взгляд на Винценца и продолжил: — В детстве, я хотел сказать. Он рано потерял родителей, и у него было только два старших брата. Один из них умер от черной оспы, другой — головорез.

Винценц кивнул слуге.

— Что ты знаешь о Бальтазаре?

— То же, что и все. Он ужасный тип. Ворует, грабит, обманывает, ну и… — он робко глянул на Алейдис. — Иногда отправляет людей на небеса.

— Пресвятая Богородица! — всплеснула руками Алейдис. — И Вардо тоже?

— Промышлял ли он воровством и тому подобным? Да, — кивнул Зимон, и на лице его появилось встревоженное выражение. — Я думал, вы знаете. Но он не убийца, это наверняка. Господин Николаи забрал его, когда он был еще совсем мальчишкой, ему было четырнадцать или пятнадцать. Я думаю, он с радостью пошел в услужение к господину Николаи, чтобы держаться подальше от брата. Они с Бальтазаром не очень-то ладят, но брат есть брат, а семья есть семья. Просто так от них не отделаешься.

Алейдис с подозрением взглянула на ван Клеве.

— А с чего вы вообще об этом заговорили, господин полномочный судья? Выдумаете, брат Вардо может быть как-то связан с убийством? Или что Вардо что-то об этом знает?

— Если он что-то и знает, то не знает, что он это знает.

— Ага, — согласился Зимон, нервно переступая с ноги на ногу. — Вардо — хороший парень. Немного грубоват и неотесан, но мухи не обидит.

Поймав на себе недоверчивый взгляд хозяйки, он откашлялся.

— Гм, я хотел сказать — без необходимости. Господин Николаи иногда просил нас делать разные вещи… лучше вам о них не знать, госпожа. Но мы их делали лишь потому, что не могли отказать. Господин Николаи вытащил нас из грязи, дал нам еду, одежду и крышу над головой. Он был нашим хозяином, и он был добр к нам. Но нам не нравилось делать эти… вещи. И Вардо тоже. Если бы он знал что-нибудь об убийстве нашего хозяина, давно бы уже сказал об этом.

— Даже если бы пришлось выдать брата? — усомнился Винценц.

— Даже тогда, — не колеблясь подтвердил слуга.

— Завтра мне нужно будет поговорить с ним еще раз.

Алейдис склонила голову.

— Ну, раз уж это необходимо.

Он пристально посмотрел в ее обеспокоенное лицо.

— Возможно, вы предпочли бы сделать это сами?

Она просияла.

— Если позволите.

— При всем желании я бы не смог вас остановить. Ладно, в таком случае я загляну к вам завтра в полдень, и вы расскажете, что удалось узнать.

В этот момент во двор ввалилась компания из девяти или десяти молодых людей, поэтому он быстро сменил тему разговора.

— Вы также можете воспользоваться этой возможностью, чтобы поведать, что еще вам удалось обнаружить в бумагах мужа. Надеюсь, вы уже просмотрели большую их часть.

— Далеко не все, — призналась она. — Их так много, что трудно вникнуть во всё за столь короткий срок.

— Тогда не буду больше вас задерживать. До свидания, госпожа Алейдис.

— До свидания, господин ван Клеве.

Она повернулась и ушла, не оглядываясь. Слуга не отставал от нее ни на шаг.

Винценц махнул рукой и любезно улыбнулся, приветствуя учеников, и на время заставил себя забыть о молодой вдове и убитом ломбардце.

Глава 16

Было уже довольно поздно, когда Алейдис отправилась в спальные покои. Она чувствовала себя измученной, но в то же слишком возбужденной, чтобы уснуть. Она изо всех сил пыталась прогнать мысли об этом дне, но ей это не удавалось. Стоило ей снять пояс и опустить глаза на кинжал, как на нее нахлынули воспоминания и чувства.

Как непристойно она вела себя сегодня! Позволить мужчине подойти к себе так близко, уже само по себе было вопиющим нарушением правил приличия. И то, что это был Винценц ван Клеве, который всего лишь учил ее защищаться, служило слабым утешением. Зачем ему вообще это понадобилось? Ладно, пусть его заботила ее безопасность. Но он с чего-то решил, что женщина должна уметь постоять за себя, и это поразило ее до глубины души. Что скажет отец, когда прознает об этом? Наверное, лучше держать это при себе. Как, спрашивала она себя, испытывая щемящую грусть, отреагировал бы на это Николаи? Он никогда бы не одобрил такого поведения. Она и сама не одобряла. Что заставило ее принять приглашение Винценцд ван Клеве? Стоило отказаться и поставить его на место. Зато она теперь знала, что способна дать отпор даже такому мускулистому мужчине, как он, и при необходимости повалить его.

Одна мысль о том, что у нее может возникнуть такая необходимость, потрясла Алейдис до глубины души. Никогда прежде, даже в самых страшных фантазиях, ей не приходило в голову, что ей может грозить опасность. Конечно, она никогда не выходила из дому одна, ведь даже маленьким девочкам внушали, что не следует расхаживать по улицам одним. Поэтому Алейдис всегда брала с собой кого-то из слуг. С тех пор как она вышла замуж за Николаи, за ней неотступно ходил Зимон.

Иногда к нему присоединялся и Вардо. Николаи это устраивало, возможно, подозревала она теперь, он специально так все устроил.

Алейдис подошла к открытому окну и выглянула в темную прохладную ночь. Дождь прекратился, но ветер гулял по крышам домов, возвещая о приближении осени. Справа виднелась часть двора, слева — Глокенгассе. Было тихо, близилась полночь. Лишь издалека доносились смех и голоса. Видимо, это загулявшие выпивохи возвращались домой. Казалось, что весь Кельн уснул, ну или по крайней мере большинство его жителей.

Она, конечно, знала, что это ощущение обманчиво. В городе, где жило около тридцати тысяч человек, жизнь не затихала ни на минуту. По темным закоулкам, грязным тавернам и борделям шатались, обделывая свои темные делишки, всякие сомнительные личности, от которых она предпочитала держаться подальше. Такие, как брат Вардо. Ее передернуло, когда она вспомнила разговор с ворчливым слугой. Сразу же после возвращения она отвела его в сторону и расспросила о семье и детстве. Алейдис осознала, что, несмотря на некоторые трудности, которые выпали на ее долю, ей повезло родиться в любящей и довольно состоятельной семье. Поражающий откровенностью рассказ Вардо напомнил ей, что бесчисленному множеству людей судьба благоволит гораздо меньше. Многие из них живут впроголодь, скитаются и мерзнут, не имея крыши над головой и даже самой необходимой одежки. Вардо оказался очень убедителен в своей прямоте. Алейдис немедленно захотелось помочь всем бедным и несчастным. Но как? Конечно, она раздавала остатки еды нищим, после каждой мессы вкладывала монеты в руки, которые тянулись к ней за милостыней, дарила поношенную одежду лепрозориям и больницам, а по праздникам щедро жертвовала сиротским приютам и богадельням, как это некогда делал Николаи. Не ради репутации, которая, вероятно, больше заботила ее покойного мужа, а потому что она действительно хотела творить добро. И еще потому, что ее грызла совесть.