Блиц-концерт в Челси - Фавьелл Фрэнсис
После трагедии на «Слоун-Сквер» больница вновь обратилась с призывом к волонтерам, готовым поработать в морге: предстояло собирать по частям тела многих и многих погибших. Среди откликнувшихся была одна женщина, местная жительница, которая великолепно справлялась с этой весьма нелегкой задачей. Я живо помню ее лицо, а вот имя, к сожалению, вылетело из головы. Она не была медсестрой – нас специально обучали, как подготовить тело погибшего к похоронам, – но эта удивительная женщина говорила, что пришла в морг, желая таким образом отдать дань памяти тем отважным работникам метрополитена, которые в течение всего «Блица» самоотверженно выполняли свои обязанности и погибли, находясь на службе.
Я к тому времени уже привыкла работать с трупами, хотя никогда не переставала испытывать отвращение к тому, чем приходилось заниматься, а само занятие ничуть не утратило своей зловещей мрачности. Дежурные отрядов гражданской обороны также ненавидели возиться с мертвыми телами, однако это входило в их повседневные обязанности – после каждого налета им приходилось собирать по кусочкам погибших мужчин и женщин. Как рассказывали дежурные, полиция никогда не помогала, просто перенести убитого – и то никто не хотел. Конни столкнулась с этим, когда однажды ей нужно было передвинуть лежавший на пороге дома труп мужчины. Его проткнуло насквозь ножкой стула. У Конни не хватало сил, чтобы в одиночку оттащить тяжелое тело, а двое стоявших неподалеку полицейских категорически отказались помогать ей. В результате, когда родные погибшего выбирались из поврежденного дома, им приходилось переступать через пригвожденный к стулу изуродованный труп. Слушая Конни, я подумала, что некоторые мертвецы менее неприятны, чем пьяные, с которыми дежурным по бомбоубежищам порой приходилось иметь дело.
В воскресенье у нас обедал Рок Карлинг, а затем мы, как обычно, отправились на прогулку в Баттерси-парк. Рокки интересовало все, что я могла рассказать о происшествии на «Слоун-Сквер». Я сказала, что после нашего последнего разговора, в котором он поддержал меня, мне стало намного легче справляться, когда приходится сталкиваться с массовой гибелью людей. В свою очередь Рокки рассказал мне о некоторых своих поездках, связанных с работой в качестве консультанта управления гражданской обороны и министерства здравоохранения. Собачий остров [71] сильно пострадал в результате сильнейших пожаров в доках, а вскоре после этого Рокки отправился туда инспектировать посты первой медицинской помощи. Одним из них заведовала крупная пожилая дама из Ист-Энда. Рокки был потрясен, в каком идеальном порядке она содержала вверенное ей хозяйство.
– Послушайте, – сказал он, – при желании я всегда могу найти, к чему придраться. Уверен, хирургические иглы у вас недостаточно острые.
– Можете взглянуть, – с невозмутимым видом заявила она.
Это были самые острые хирургические иглы, какие ему когда-либо доводилось видеть. Рокки спросил, каким образом ей это удается.
– У меня есть знакомый часовщик, – сказал женщина.
Идея пришлась Рокки по душе, он поделился ею с коллегами, с тех пор по всей стране заточку хирургических игл стали поручать часовщикам.
Некоторые открытия, сделанные Рокки во время его инспекционных поездок, поражали воображение. К примеру, на одной из военных верфей он обнаружил склад боеприпасов, расположившийся рядом с дровяным складом, а в другом месте – ничем не защищенный ангар, в котором хранились баллоны с боевыми отравляющими веществами. Угоди туда немецкая бомба – и облако ядовитого газа накроет всю страну. Или выяснилось, что при создании маскировочной дымовой завесы сжигают груды старых автомобильных покрышек, причем делалось это прямо возле городского водохранилища.
Ричард часто сопровождал Рока Карлинга и полковника Бейтмана в инспекционных поездках, в том числе при посещении постов первой медицинской помощи и моргов. Рокки не раз со вздохом признавался, что устал постоянно видеть изуродованные тела погибших, и сожалел, что, умирая, мы не рассыпаемся в прах, как об этом говорится в молитве погребального обряда: «Земля к земле, пепел к пеплу, прах к праху», чтобы потом нашим ближним не приходилось иметь дело с разлагающейся плотью.
Рокки нравилось беседовать со мной о живописи и художниках. Я давно отметила, что во многих странах мира врачи являются едва ли не самыми преданными ценителями искусства. Когда-то самый первый заказ я получила от молодого хирурга, жена которого хотела иметь портрет мужа, облаченного в академическую мантию, вскоре после того, как он получил ученую степень. Я написала портрет доктора, а он заплатил за него в рассрочку.
С наступлением зимы темнеть стало рано, к тому же внезапно резко похолодало, теперь ежевечернее путешествие в бомбоубежище превратилось в настоящую пытку. Многие оставляли свои постельные принадлежности прямо там, на нарах, но вещи быстро отсыревали. К тому же дежурные не всегда имели возможность находиться в убежище в течение всего дня, зато всегда находились нечистые на руку люди, готовые украсть одеяла и подушки, чтобы затем перепродать на черном рынке. Так же вели себя мародеры, которые копошились в развалинах домов, притом что даже хозяевам разбомбленных квартир запрещено было уносить свое имущество. Иногда брошенные под дождем вещи буквально взывали о том, чтобы их подобрали. Нередко можно было видеть, как в глухих переулках, вдали от глаз случайных прохожих, они неделя за неделей лежат под открытым небом.
Кроме того, судя по еженедельным судебным отчетам, отнюдь не все мужчины, нанятые для разбора завалов, оказывались способны пройти мимо бесхозных вещей. К сожалению, таких нашлось немало, гораздо больше, чем можно было ожидать. Товаров в магазинах катастрофически не хватало, поэтому трудно противостоять искушению, когда ты видишь, как полезные вещи гниют под дождем и снегом. Все предметы, извлеченные из-под руин, следовало передавать в специальные хранилища, открытые в каждом районе города, откуда владельцы или наследники могли востребовать их по закону. Но к зиме в Лондоне уже было столько поврежденных и разрушенных домов – а некоторые кварталы и вовсе превратились в груды развалин, которые никто не охранял, – что предотвратить мародерство порой было невозможно. Поскольку темнеть стало раньше, сирены воздушной тревоги стали включаться раньше, и в результате вся наша жизнь превратилась в постоянную спешку – успеть сделать самые необходимые дела прежде, чем наступит скорбное время комендантского часа.
Один маленький бельгийский мальчик, чья семья жила в доме для беженцев на Ройял-авеню, несколько недель очень плохо себя чувствовал: у него держалась высокая температура, мучил сильный кашель и совершенно пропал аппетит, ребенок быстро слабел и терял вес. Доктор Томпсон посоветовал отвести его к известному педиатру в больницу Святой Виктории. Врач осмотрел мальчика и спросил, смогу ли я ближайшие две недели вести тщательный график температуры больного, в течение которых он должен оставаться в постели.
Задача не самая легкая. Я объяснила доктору, что комнаты беженцев находятся на верхнем этаже, поэтому каждую ночь они ходят в бомбоубежище. И мне вряд ли удастся убедить мать оставить ребенка в постели или самой остаться с ним. Положить его в больницу в данный момент тоже невозможно: работала всего одна детская палата, да и та была предназначена для экстренных случаев. Если у мальчика развивается туберкулез, а именно так, по словам педиатра, и было, он мог бы отправить ребенка в госпиталь в Виндзоре, но до тех пор, пока не поставлен точный диагноз, попасть туда шансов нет.
Заставить мадам С. поверить, что ее сыну угрожает серьезная опасность, было почти невозможно. Она вбила себе в голову, что причина недомогания – запоры, которыми страдает вся их семья, усугубившиеся из-за отсутствия в бомбоубежищах надлежащей санитарии. Доктор велел мне растолковать матери, что болезнь кроется в легких ребенка, а не в кишечнике. Однако мадам С. была крайне разговорчивой женщиной, и если речь заходила о запорах, остановить ее было практически невозможно. В конце концов я бросила это безнадежное занятие и пообещала врачу постараться уложить маленького пациента в постель и составить его температурный график. У мадам С. имелись еще трое детей и муж, который панически боялся бомбежек. С одной стороны, его можно было понять: на пути из Бельгии они не раз подвергались налетам и обстрелам, – но, с другой стороны, если бы глава семейства умел держать себя в руках, его близкие также перестали бы паниковать. Как я и опасалась, месье С. и слышать не хотел о том, чтобы Раймонд остался дома в постели: мальчик должен вместе со всеми пойти в бомбоубежище – и точка! Я долго спорила с ним и в результате вынуждена была припугнуть отца, сказав, что у его сына подозревают туберкулез и, если он потащит ребенка, у которого и без того сильная лихорадка, в сырое помещение, последствия могут оказаться самыми печальными.
