Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1
— Чти, Силантий, о воровском человеке.
Подьячий развернул бумажный столбец, заводил по нему коротким мясистым пальцем и громко, нараспев прочел:
«Мая шестнадцатого дня лета 7211[108] вотчинный крестьянский сын Ивашка Болотников боярина и князя Андрея Андреевича Телятевского, прибыв в Москву, возле Яузских ворот глаголил среди черных посадских людишек мятежные слова противу великого государя и царя всея Руси Федора Ивановича и ближнего боярина, наместника Казанского и Астраханского Бориса Федоровича Годунова. Опосля оный Ивашка учинил разбой противу государева человека Дорофея Кирьяка, бывшего приказчика князя Василия Шуйского, а ныне…»
Услышав имя Кирьяка, Болотников вздрогнул и тут же его осенила догадка. Так вот кто, оказывается, надругался над матушкой Василисы!
Иванка уже не слышал монотонного голоса подьячего. Лицо его помрачнело, глаза заполыхали гневом. Ну, и изверг Кирьяк! Отчего таким людям на Руси вольготно живется? Жаль, что не узнал ранее пса боярского.
— Праведно ли в грамотке изложено, парень? Отвечай, — вывел Иванку из раздумья скрипучий голос второго подьячего.
— Правда далеко, а кривда под боком, дьяк. Поклеп в грамотке. Не тому суд чините. Дорофейку Кирьяка надлежит здесь пытать, — зло отозвался Болотников.
Приказной дьяк пожевал сухими губами и махнул рукой палачу.
— Зачинай, Фролка. На дыбе по-иному заговорит.
Палач шагнул к Болотникову и грубо разорвал на нем рубаху.
Иванка обеими руками оттолкнул ката. Фролка отлетел к столу. Оловянные чернильницы опрокинулись, забрызгав чернилами дорогой и нарядный терлик дьяка. Тот поднялся с лавки и, брызгая слюной, закричал стрельцам:
— Тащите вора на дыбу. Палите его огнем!
Стрельцы навалились на узника, но Болотников вырвался.
Фролка сунул в жаратку с горячими угольями длинные железные клещи, раскалил их добела и двинулся на узника.
— Погодь, палач. Закинь клещи! — громко произнес вдруг кто-то возле дверей.
Приказной дьяк и подьячие оглянулись. По каменным ступеням с горящим факелом в руке спускался в Пыточную высокий детина в нарядном кафтане. Сбоку пристегнута сабля, за кушаком — пистоль.
Дьяк недовольно заворчал:
— Кто таков, чтобы мешать государево дело вершить?
— От царева боярина Бориса Федоровича Годунова к тебе направлен. Велено отпустить сего удальца к князю Телятевскому.
— Слову не верю. Грамоту кажи, мил человек.
— Есть грамотка. Отпущайте Ивашку.
Глава 11
Боярская милость
Впервые за долгие годы ходил Афоня Шмоток понурый. Жалел Иванку, вздыхал. Пропадет парень, не видать ему больше белого света.
На вечерней заре приехали с Воронцова поля ратники с Якушкой — усталые, хмурые, неразговорчивые.
Якушка, спрыгнув с коня, сразу же пошел в холопий подклет и напустился на Афоню. Бобыль, ничего не скрывая, рассказал о случившейся беде.
Якушка в сердцах замахнулся на Афоню плетью, но не ударил и расстроенный побрел в княжьи хоромы. Сожалея, подумал: «Хорошего ратника лишились. Крепкий был удалец».
А вскоре на княжий двор прибыли из села Богородского трое дворовых людей от приказчика Калистрата. Ратники обрадованно загалдели, стали выспрашивать односельчан о новостях, житье-бытье.
Дворовые почему-то отвечали неохотно и все поглядывали на Афоню, который отрешенно забился в угол подклета.
Когда мужики потянулись на ужин, холопы подошли к бобылю.
— Есть разговор к тебе, Афанасий.
— Говорите, ребятушки.
— Здесь нельзя. Айда за ворота.
Вышли за деревянный тын. И сразу же, не дав опомниться бобылю, холопы накинулись на Афоню и принялись вязать веревками. Шмоток забрыкался, отчаянно забранился. В шуме не заметили, как к воротам подъехал верхом на копе князь Телятевский, окруженный десятком челядинцев с горящими факелами.
— Что за брань? — резко спросил Телятевский.
Холопы, узнав князя, отпустили Афоню, оробели.
Услышав шум, из ворот выскочил и Якушка.
— Чего рты разинули? Отвечайте!
Дворовые низко поклонились, растерянно переглянулись меж собой. Наконец один из них выступил вперед и вымолвил:
— Велено нам, батюшка князь, мужика Афоньку к приказчику Калистрату вернуть.
— Отчего так?
— О том нам неведомо, батюшка Андрей Андреевич.
Князь недовольно взглянул на Якушку, спросил:
— Ты Афоньку в ратники брал?
— Я, князь. Приказчик Калистрат отпустил его с миром. Бобыль он безлошадный. А я его в дороге к табуну приставил.
Телятевский тронул коня и бросил на ходу:
— Таких замухрышек в ратники не берут. Его место у меня на конюшне. А холопов обратно к Калистрату спровадь.
— Все ли готово к смотру? — спросил Телятевский Якушку.
— Не подкачаем, князь. Людишки обучены. Царь будет доволен.
— Добро. Ступай к дворецкому. Накажи, чтоб новые кафтаны к смотру ратникам подобрал.
Якушка замялся в дверях.
— Ну, чего еще?
— Ночью челядинцы боярина Бориса Федоровича Годунова привели в подклет Ивашку Болотникова. Не знаю, что делать с парнем.
Андрей Андреевич поднялся из-за стола, подошел к поставцу, раздумчиво налил из ендовы фряжского вина в серебряный кубок и неторополиво выпил. Неожиданно для Якушки решил:
— Сего молодца накормить, выдать кафтан новый и доспех ратный. На смотре быть ему в моем первом десятке.
Якушка остался доволен княжьим ответом. Вышел в сени, улыбнулся, сдвинул колпак на затылок. Ну и чудной же князь! Сроду его не поймешь: то гневен, то милостями сыплет. Опять повезло Ивашке.
А князь, оставшись один, вновь уселся за стол и углубился в хозяйские расчеты. От приказчика Гордея давно нет вестей. Не напали ли на хлебный обоз лихие люди? А может, монахи обворовали, прикрываясь христовым именем? Теперь никому нет веры.
Андрей Андреевич взялся за гусиное перо и принялся выводить мелким кудреватым почерком цифирь за цифирью. Думал. На Москве хлеб подорожал. Самая пора последнюю житницу открыть. Жаль, Гордейка далеко. Он на эти дела горазд. Мигом все распродаст и в барыше останется…
Снизу, со двора, через распахнутое оконце громко раздалось:
— Эгей, Тимошка! Сыщи-ка мне Болотникова. Куда он опять запропастился?
Телятевский отбросил перо. Вспомнил боярский Совет, всклоченную редкую бороденку низкорослого Василия Шуйского с хитрыми и пронырливыми белесыми глазами. Шуйский, опираясь обеими руками на рогатый посох, доказывал царю и Думе, что хана Казы-Гирея надлежит задобрить богатыми подарками. Крымский хан до посулов[109] жаден. Смягчится и басурманскую рать в степи отведет. Князь Шуйский говорил также, чтобы Новгородское войско к Москве на подмогу не посылать: шведский король Иоанн вот-вот нападет на порубежные северные земли.
Опытный воевода Мстиславский высказывал другое. Богатыми дарами татар не прельстишь, не остановишь. Войско следует слить воедино, в один кулак. Стянуть все рати спешно под Москву и ударить первыми по хану. Шведский король Иоанн после разгрома под Нарвой и уступки порубежных крепостей Яма, Иван-города и Копорья не посмеет вторгнуться на Русь без помощи Литвы и Полыни, которые заключили дружественный союз с русским государем.
Доводы Мстиславского поддержали Борис Годунов, оружничий[110] боярин Богдан Бельский, князь Тимофей Трубецкой…
Андрей Андреевич, закрыв обтянутую красным бархатом толстую книгу с золотыми застежками, снова отпил из кубка и недобро подумал о Шуйском. Хитрит князь, козни плетет неустанно, к власти рвется. Что ему Русь? Родной матери в угоду басурманину не пожалеет, чёрная душа. И всюду свой нос сует, пакостник. Вот и Кирьяк его человеком оказался.
…В тот день по дороге в Кремль один из холопов напомнил Телятевскому:
— Прости, батюшка князь. О Кирьяке, про которого мужик Афонька толковал, я много наслышан.
— А мне до него дела нет, — отрезал Телятевский.
Но челядинец, на свой риск, решил все же продолжить:
— Человек этот многие годы ходил в приказчиках у князя Василия Шуйского.
Телятевский остановился.
— Отчего раньше молчал, холоп?
Челядинец виновато развел руками.
«Не бывать тому, чтобы людишки Шуйского моих крестьян на дыбу вешали. Не бывать!» — негодовал Телятевский, подъезжая к государеву Кремлю.
После боярского Совета князь сразу же направился к Борису Годунову…
В дверь постучали. Вошел дворецкий Пафнутий, сгибаясь в низком поклоне.
— От приказчика Гордея человек, батюшка князь.
— Впускай немедля.
В покои вошел рослый молодец в разодранном суконном кафтане. Лицо усталое, болезненное. Глаза лихорадочно горят.
