Арчибальд Кронин - Звезды смотрят вниз
Он не ощущал ни усталости, ни особенно сильного голода, в нём боролись физическое оцепенение с необычайным душевным возбуждением. Он перестал ощущать своё «я»; всё, что он делал, он делал как во сне. Он был похож на приговорённого к смерти, спокойно выслушивающего приговор. Он не все понял до конца. Его вера в собственную невиновность осталась незыблемой.
Тётя Кэрри позаботилась, чтобы для него своевременно приготовили бульон из коровьих хвостов, — она знала, что, когда у Ричарда «трудный день», он всему предпочитает бульон из хвостов. Он съел бульон, крылышко цыплёнка и ломтик своего любимого голубого чедерского сыра. Ел он очень мало, пил только воду. На тётушку Кэрри, державшуюся на заднем плане и полную трепетной, рабской услужливости, он не обращал никакого внимания; он её просто не видел.
За обедом против него сидела Хильда и с каким-то отчаянным упорством не сводила с него глаз.
Наконец, словно не выдержав, она сказала:
— Позволь мне тоже помогать, папа. Дай мне возможность делать что-нибудь. Прошу тебя. Позволь мне что-нибудь делать.
Хильду доводило до сумасшествия то, что даже теперь, при таких исключительных обстоятельствах, ей не удавалось найти себе дело.
Отец поднял на неё сонные глаза и в первый раз всмотрелся в её лицо. Он ответил:
— А чем же ты можешь помочь? Всё, что надо, уже делается. Женщине там делать нечего.
Он оставил её одну. Поднялся наверх, вошёл к жене. И ей, как Артуру, сказал: «Это воля божья». Затем, непроницаемый и суровый, он, как был, одетый, лёг на свою кровать. Но через четыре часа он уже снова был на руднике и сразу направился к старой шахте. Ему было известно, что проникнуть в «Парадиз» возможно только через эту шахту. И он спустился в неё.
Люди работали бригадами вдоль шахты так энергично, что очищали главный штрек от закладки, продвигаясь на шесть футов в час. Её было больше, чем они рассчитывали. Но работавшие кидались как волны, ударяли в стены перед ними, долбили эти стены, и было в их натиске что-то исступлённое и отчаянное. Сверхчеловеческим было это продвижение вперёд, сквозь камень. Когда один отряд выбывал из строя, другой становился на его место.
— Эта дорога идёт прямо на запад, — сказал Дженнингс Баррасу. — Она должна привести нас очень близко к цели.
— Да, — подтвердил тот.
— Мы, по-видимому, уже добрались почти до конца закладки, — продолжал Дженнингс.
— Да, — отвечал Баррас.
За сутки спасательные отряды убрали со старого штрека сто сорок четыре фута закладки. Они выбрались на свободный путь, в открытый участок старого отвала. Раздалось громкое «ура», этот радостный крик полетел вверх и зазвенел в ушах тех, кто ожидал на поверхности земли.
Но второго «ура» не последовало. Сразу же за разобранной закладкой главный штрек впадал в какую-то яму или котловину, полную воды и непроходимую. Грязный, покрытый угольной пылью, без воротничка и галстука, в старом шёлковом кашне, обмотанном вокруг его распухшей шеи, Дженнингс посмотрел на Барраса.
— О господи, — сказал он с безнадёжным отчаянием, — будь у нас карта, мы бы знали об этом раньше.
Но Баррас оставался невозмутим:
— Карта не уничтожила бы котловину. Мы знали, что встретим препятствия. Нужно с помощью взрывов проложить новую дорогу через это озеро. — В его словах звучала такая суровая непреклонность, что даже на Дженнингса они произвели впечатление.
— Чёрт возьми, — воскликнул он, измученный до того, что готов был заплакать, — ну и энергия у вас! Что ж, давайте взрывать вашу проклятую кровлю!
Начали взрывать кровлю, сбрасывая в воду твёрдый, как железо, базальт, чтобы, засыпав котловину, пройти через неё. Поставили компрессор, который приводил в действие буры; пустили в ход лучшие алмазные буры. Работа была убийственная. Работали в темноте, в пыли, в поту, среди паров сильновзрывчатых веществ. Работали с каким-то бешеным исступлением. Один только Баррас оставался спокоен. Спокоен и непроницаем. Он был движущей и направляющей силой. Вот уже восемнадцать часов подряд он не уходил из шахты. Только что вернувшийся после шестичасового отдыха Дженнингс умолял его:
— Ради бега, пойдите, поспите немного, мистер Баррас, вы себя убиваете!
Уговаривали его и мистер Проберт, и Армстронг, и несколько видных представителей власти: он уже и так много сделал, а чтобы засыпать котловину, понадобится ещё по меньшей мере пять дней, пусть же он до тех пор побережёт силы. Даже Артур взмолился:
— Поспи немного, ну, пожалуйста, папа… пожалуйста.
Но Баррас вздремнул только с полчаса на стуле в конторе. Он не уходил домой до вечера четвёртого дня. В этот вечер он пошёл в усадьбу пешком.
Было всё так же мучительно холодно, и земля по-прежнему была покрыта только что выпавшим снегом. Какой он был ослепительно-белый!..
Баррас шёл по Каупен-стрит, сосредоточенный и серьёзный, но без единой мысли в голове. Со времени катастрофы он не способен был ни о чём больше думать. Он как-то подсознательно отрешился от всего и развил мощное наступление на шахту, всецело сосредоточился на деле спасения погибавших. Эта ледяная отрешённость не изменяла ему, поддерживала его силы. Глубоко под покровом наружного бесстрастия шла большая душевная работа, подобная сильному течению под ледяной корой реки. Баррас его не замечал, но течение прокладывало себе дорогу.
Улицы, по которым он шёл, были безлюдны, все двери заперты, нигде не видно ни одного играющего ребёнка. Многие лавки были закрыты железными шторами. Тихий ужас смерти веял над Террасами, тишина отчаяния. С противоположных концов Альминской Террасы шли навстречу друг другу две женщины. Они были приятельницами. Но, проходя отвернулись друг от друга. Ни слова с обеих сторон. Молчание. Даже их шаги заглушены снегом. В домах та же тишина. В жилищах тех, кто погребён в шахте, столы накрыты к завтраку в надежде на их возвращение. Такова традиция. Даже ночью не опускаются шторы. В доме № 23 по Инкерманской улице Марта пекла пирог: Роберт и Гюи оба любили горячие пироги.
Сэм и Дэвид сидели молча, не глядя на неё. Они вернулись из старой шахты; оба помогали там. Дэвид целых четыре дня и не заглядывал в школу. Он забыл о школе, забыл о своих экзаменах, забыл о Дженни. Он сидел молча, опустив голову на руки, думая об отце, погруженный в горькие, ему одному ведомые мысли.
После духоты и шума в шахте Барраса особенно поразили холод и тишина, царившая вокруг него. Он продолжал путь, и тяжёлый вздох вырвался из его груди. Он не сознавал этого. Он не сознавал ничего. Пришёл домой. Там ожидала его огромная кипа корреспонденции, письма восхваляющие, сочувственные, соболезнующие, телеграмма от Стэпльтона, слискэйльского депутата в парламенте, телеграмма от лорда Келла, владельца земельного участка, занятого «Нептуном», телеграмма от лорда-мэра из Тайнкасла: «Ваши геройские усилия спасти погребённых в шахте вызывают наше величайшее восхищение. Молим бога об успехе дальнейших мероприятий». И ещё одна — от короля, полная всемилостивейшего сочувствия. Баррас прочёл все внимательно. Он прочёл письмо жены одного фабриканта резиновых шлангов в Лидсе, предлагавшей доставить ему бесплатно (подчёркнуто) пятьсот ярдов или больше (подчёркнуто) шлангов их фирмы для того, чтобы можно было спускать горячий суп погребённым шахтёрам. Забавно! Но он и не улыбнулся.
На следующий день он рано утром вернулся на рудник. Уровень воды в главной шахте снизился уже настолько, что туда могли спуститься водолазы. Водолазам пришлось примириться с тем, что максимальная высота воды в этажах доходила до восемнадцати футов. Несмотря на это, они пробрались по этажам «Глоба» и «Парадиза» до самого места обвала. Они проделали трудное и утомительное обследование. А между тем Баррасу лучше всех было известно, как бесполезно это обследование. Семьдесят два трупа утонувших — вот всё, что нашли водолазы. Они вернулись. Сообщили, что внизу нет в живых ни одного человека. Что не меньше месяца понадобится на полную осушку этажей. Потом водолазы спустились вторично, чтобы вытащить мёртвых. И тела утонувших шахтёров, связанные вместе, раскачивались, поднимались из шахты наверх, на яркий дневной свет, которого они не могли больше видеть.
Все силы сосредоточены были теперь на продвижении в старую шахту: теперь всем было совершенно ясно, что те, кого не досчитались, могли оказаться замурованными в отвале. Хотя с момента катастрофы прошло уже десять дней, люди эти, может быть, ещё живы. И в новом бешеном усилии те, кто работал у котловины удвоили старания. Они напрягали нервы, расточали все свои силы. От начала взрывных работ прошло шесть дней, и, пустив в ход последний заряд, они перебрались, наконец, через озеро на главный штрек, продолжавшийся за ним. Измученные, но ликующие спасатели ринулись вперёд на запад. Но в шестидесяти шагах от озера им преградила дорогу совершенно обрушившаяся базальтовая кровля. Они остановились в безнадёжном отчаянии.
