Станислав Федотов - Возвращение Амура
– Англичанин и бесплатно – уже подозрительно, – саркастически усмехнулся Муравьев.
– Но я не могу не доверять этому джентльмену, – заволновался Волконский. – Сказывал, путешествует, хочет по весне спуститься к Якутску, потом выйти к Охотскому морю, а там с попутным судном уплыть в Америку…
– В нашу Америку, в Русскую? Или – в Соединенные Штаты?
Волконский смущенно пожал плечами.
– Как же вы доверчивы, дорогой Сергей Григорьевич! – проникновенно сказал Муравьев, и тут же лицо его стало жестким, глаза зло прищурились. – По Кавказской войне знаю: англичане всегда действуют исподтишка. Они все – джентльмены, и все – разведчики. Если бы не их козни, эта бесконечная война давно бы завершилась общим замирением. Ну да ладно, мы тоже не лыком шиты…
4О чем там муж беседовал с Волконским, Катрин не знала, но заигрывать с ней, чего за ним прежде не водилось, стал, едва лишь они, воротившись домой, сбросили шубы и поднялись на второй этаж. Они шли по коридору к своей спальне, когда Катрин почувствовала руку мужа сначала на обнаженной шее – он легко прикоснулся пальцами, потрепал волосы, погладил позвоночные бугорки, – потом быстро-быстро и на удивление ловко расстегнул несколько верхних пуговичек на платье.
В доме было тихо и сумеречно – из-за малого количества дежурных светильников. Ковровая дорожка заглушала звуки шагов, но кое-кто их все-таки услышал. Выглянул из-за двери Вася и тут же исчез, повинуясь мановению руки Николая Николаевича, промелькнула тень Вагранова, кажется, от комнаты Элизы. И – все.
Катрин искоса взглянула на идущего рядом мужа. Он был с ней одного роста, шел ровно, прямо глядя перед собой, с непроницаемым лицом, правая рука заложена за спину. А левая… левая, как бы сама по себе, скользила по ее спине, поглаживала, возбуждая под сердцем горячие волны, стекающие в низ живота и собирающиеся там в жаркое озерцо. А пуговички продолжали расстегиваться, а профиль Николя – кудрявая прядь, упавшая на высокий лоб, прямой со слегка вздернутым кончиком нос, рыжеватые ус и бакенбарда – оставался по-прежнему невозмутимым. Да он артист, настоящий артист! – восхитилась Катрин. И уже на пороге спальни, когда Николя открыл дверь и жестом пригласил ее войти, поймала его быстрый, жадный и в то же время озорной взгляд и ответила ему зовущей и столь же озорной улыбкой.
Артист и совсем-совсем мальчишка.
Одежду они сбрасывали с себя и друг с друга, словно в каком-то французском куртуазном романе, – сумасшедше торопясь, вскрикивая от нетерпения и чуть ли не обрывая подло сопротивляющиеся застежки. И соединились столь же неистово, с торжествующим стоном, перешедшим у Николя в рычание, и отдавались самозабвенно нежданно прорвавшимся чувствам, ни на мгновение не задумавшись о том, что их может слышать кто-то посторонний…
Кончили вместе и на таком взлете, что перехватило дыхание, и они какое-то время хватали воздух, как рыбы, вырванные из воды. И Николя провалился в сон мгновенно, едва успев благодарно поцеловать ее плечо и щеку где-то возле уха и пробормотав: «Спасибо, родная». Она еще приходила в себя, а он уже тихонько засопел, уткнувшись носом ей в подмышку. Катрин хотела было обидеться, но вместо этого подумала, что Николя раньше никогда не вел себя так озорно, безрассудно и безоглядно, совсем как… совсем как Анри, и застарелая боль, казалось бы, давно ее покинувшая, царапнула по сердцу кошачьим коготком и затаилась в ожидании – что будет дальше.
А ничего не будет, Анри не вернешь и жизнь не переиначишь. Катрин выдернула из-под себя покрывало и уголком вытерла выступившие слезинки. Если Николя и дальше будет таким… романтичным, то и жалеть о прошлом незачем.
Тут мысли ее перескочили на Волконских и вообще на декабристов. На жен декабристов, поправила она себя. Как же они, такие изнеженные, утонченные, приходили к мужьям на интимные свидания в каторжные бараки, где все на виду, где не было чистого постельного белья, а только подушка, набитая соломой, да овчина вместо простыни и одеяла – и любили, и беременели от этой любви? А у нее, может быть, с ребенком не получается из-за того, что известие о смерти Анри заледенило ее всю изнутри, а оттаивание идет слишком медленно? Надо только подождать… Надо подождать… Надо подождать!
Часть вторая
Восточная империя
Глава 1
По воскресеньям у иркутского гражданского губернатора Андрея Васильевича Пятницкого собирались любители бильярда. Попивали винцо, играли по маленькой, обсуждали новости – свои, местные, и столичные – официальные, а также, разумеется, неофициальные, попросту говоря, слухи. Они ведь, как известно, всегда самые интересные.
На этот раз смаковалось вступление в должность нового генерал-губернатора.
– Господа, вы обратили внимание на лицо генерала? – громко вопросил Мангазеев. – Красное, опухшее, глаза вообще мутные. Такое бывает только с крепкого перепою.
– Да оно у него такое почти каждый день, – поддакнул Синюков. – Я, когда на приеме был, по вашему, Александр Михайлович, поводу, тоже заметил эту ненормальность.
– Да он, я слышал от военных, без стакана трехпробного[32] день не начинает, – добавил Горашковский.
– И как только печень не жалко! – ухмыльнулся Мангазеев. – Я бы на его месте поостерегся.
– А мне нашего брата, заслуженного чиновника, жалко, – скривился Синюков. – Как беспардонно он вышвыривает опытнейших людей. Вот вы, Андрей Васильевич, ревизионной комиссией Толстого были как аттестованы? В высшей степени положительно-c! А он вас – в отставку! С какой-такой стати, спрашивается!
– Ну, я так просто сдаваться не собираюсь, – пробормотал Пятницкий, нацеливаясь кием на хорошую комбинацию шаров.
– А мне – плевать, – хохотнул Мангазеев. – Меня Фавст Петрович Занадворов приглашает его приисками управлять, а генерал пусть утрется. Ему мое дело еще выйдет боком. Я слышал, он покровительством министра Перовского пользуется, а того не знает, что сестрица этого министра вместе с женой другого министра, Волконского, владеет компанией, коей Ольгинские прииски были отписаны.
Пятницкий ударил по битку. Шары с треском разлетелись по зеленому сукну.
– Чужой в лузу, – хмыкнул Мангазеев.
– Чужака и надо – в лузу, – усмехнулся Синюков, разливая в бокалы вино. – Освежитесь, господа.
Горашковский взял бокал, пригубил, причмокнул от удовольствия:
– Отменный рейнвейн! По всей Европе бунты и мятежи, даже в Германии, а вино продолжают делать, и очень хорошее. Что немцы, что французы, что венгерцы… Кстати, господа, кто-нибудь обратил внимание, какая у нашего чужака личная печать? Нет? А я обратил. На ней корона проткнута мечом! Какова суть, а?!
– Это как посмотреть, – нахмурился Пятницкий. – Можно увидеть и дворянство, мечом добытое, а можно – по-другому, если учесть, что и жена у него – француженка. А у французов, и верно, опять революция!
Широко распахнув дверь и громко стуча каблуками, в бильярдную не вошел, а ворвался Недзвецкий.
– Добрый вечер, господа! Прошу простить мое опоздание, но зато я принес потрясающую новость! – Он залпом выпил бокал вина и обвел глазами присутствующих, как бы проверяя, готовы ли к восприятию известия. Все оставили свои занятия, обратясь во внимание. Недзвецкий удовлетворенно крякнул, взял еще бокал, сделал небольшой глоток и лишь тогда продолжил: – Наш новый хозяин со своей дражайшей супругой наносит сейчас визит – кому бы вы думали?.. – и еще отпил, держа паузу.
– Да не тяните вы, ротмистр! – взорвался полковник. – Где он сейчас?
– Генерал-губернатор Муравьев сейчас застольничает… – еще одна пауза, прямо-таки театральная, – в семействе Волконских! – Недзвецкий снова обвел всех торжествующим взглядом, удостоверяясь в произведенном эффекте – а эффект был, и немалый, – и одним глотком допил бокал.
– Одно к одному, – покрутил головой Мангазеев и тоже взялся за бокал. – Подставляется, прямо как по заказу. Даже неинтересно. – Выпил, хмыкнул: – Надо чего-нибудь покрепче.
– Нет, вы представляете, господа, что мы имеем? – воскликнул Горашковский, бегая по бильярдной. Недзвецкий с ухмылкой наблюдал за ним. – Частный визит высшего государственного чиновника к государственным преступникам! Это… это же ни в какие ворота!
– Отчего же? – хихикнул Синюков. – В наши ворота-с – благонамеренного общества.
– Это вызов! – веско заявил Пятницкий и снова ударил по шарам. Один влетел в лузу, остальные раскатились, стукаясь друг о друга и о бортики стола. – Вам не кажется, господа, что мы сейчас похожи на эти вот шары? Один ударил по нам, мы и разлетелись кто куда. А надо бы собраться и ответить. – Обвел присутствующих внимательным взглядом и заключил – веско, даже пафосно: – Господа, наш верноподданнический долг – известить обо всем государя.
