Станислав Федотов - Возвращение Амура
Катрин стояла и смотрела, не в силах оторвать взгляда от мадонны-нищенки, а та подняла на барыню огромные синие глаза, затуманенные невыразимой лаской и нежностью, и неожиданно в них плеснулся страх, и она свободной ладонью прикрыла, словно ожидая удара, головку ребенка.
Катрин очнулась, протянула руку – погладить нищенку по светлым спутанным волосам, но не решилась. Отдала ей все деньги, что были в кошельке, и не оглядываясь быстро ушла, боясь, что возникший в горле комок обернется нежданными слезами.
Да, она тосковала по своему ребенку. Наверное, время пришло, а с беременностью ничего не получалось. Она об этом прежде никогда не думала. В пятнадцать лет легко, без кокетства и смущения, отдалась Анри, и потом, за все бесчисленные их любовные встречи, испытывала лишь неописуемое наслаждение и блаженство, ничуть не тревожась о возможных последствиях.
С Николя было по-другому. Хуже или лучше – оценивать она не хотела, просто – по-другому. Осторожничать – и в мыслях не было, а беременность не наступала. Наверное, Бог за что-то наказывает…
Гостья отвернулась, платочком вытерла глаза и щеки:
– Ничего, Мария Николаевна, не обращайте внимания. Ресничка в глаз попала. Какое у вас фортепьяно необыкновенное!
– О да! – Хозяйка встала и подошла к инструменту. – Звук у него столь глубокий, что напоминает орган. И все из-за этой пирамиды. Вот послушайте. – Мария Николаевна открыла крышку, пробежалась пальчиками по клавишам.
Плотные, какие-то по-особому крепкие звуки, вырываясь из вершины деревянной пирамиды, уходящей под самый потолок, заполнили комнату. Казалось, звучала и сама пирамида, да, наверное, так оно и было на самом деле.
Потрясенная Катрин покачала головой:
– Это какое-то волшебство! Откуда у вас такое чудо?!
– Батюшка и брат Саша привезли из Германии или Австрии, точно не помню, мне в те поры семь или восемь лет было.
– А как оно попало в Сибирь?
– Опять же Саша постарался. Он и рояль Лихтенталь, что в гостиной стоит, сюда переслал. Фортепьяно тоже больше для гостиной предназначено, но не ставить же там два таких инструмента. Гостиная у нас замечательная, словно создана для концертов, да только вот слушателей маловато. Трубецкие заходят, я, кстати, хотела их сегодня пригласить к обеду, но Сергея Петровича нет, а Екатерина Ивановна приболела. Еще братья Поджио приходили частенько, Борисов Петр Иванович да Владимир Федосеевич Раевский наездами бывают, тоже декабристы, но от Иркутска далековато живут. Муханов Петр Александрович из Усть-Куды в Иркутск перебирается, уже квартирку себе присмотрел… Вот и все. А чтобы все вместе собрались – такого, почитай, ни разу и не было.
– Было, мамочка, – сказала вдруг Леночка. – Когда дядю Иосифа хоронили…
– Да, верно, – кивнула Мария Николаевна. – Старший Поджио нынче на Рождество умер, по несчастному случаю. Все собрались, но тогда не до концертов было – такое печальное событие.
– Концерты… – раздумчиво произнесла Катрин. – У меня появилась мысль… В Иркутск приехала молодая французская виолончелистка Элиза Христиани. По пути сюда провалилась под лед, чуть не утонула, инструмент погиб, но ее спас какой-то проезжающий. Виолончель ей здесь нашли, она сейчас живет в нашем доме, готовится к концерту. А почему бы не начать с вашей гостиной? А?
– Да кто же сюда придет? – неуверенно покачала головой Мария Николаевна.
– А вы думаете, Николай Николаевич случайно первый визит нанес именно вам?
– Понимаю… Вы полагаете…
– Насколько я успела узнать тульское общество, а здесь, не сомневаюсь, такое же, все получится наилучшим образом.
3Муравьев и Волконский расположились в креслах возле низенького столика на вычурных ножках, на котором стояли графинчики со сладкими настойками на ягодах – голубике, чернике, клюкве, бруснике, – естественно, домашнего изготовления, попивали их из маленьких рюмочек и вели неторопливую беседу.
Свечерело и зажгли свечи. По случаю столь редких гостей истопили все восемь печей, и в доме было очень тепло. По предложению хозяина Муравьев снял парадный сюртук, увешанный орденами, остался в белой батистовой рубашке. Седобородый Волконский сидел с прямой спиной, на воротнике рубахи «апаш» волной лежали густые темно-русые волосы, просвеченные сединой.
Они уже обсудили состояние дел в Сибири и Русской Америке, и не только. Николай Николаевич, к своему удивлению, убедился, что здесь, в затерянном среди бескрайних снежных просторов городе, даже отверженные от общества люди, имея интерес и достаточную активность, могут быть в курсе мировых событий и мнений. Волконские выписывали из Франции газеты «Le Globe» и «Le Moniteur», журнал «La Revue de Paris», Трубецкие – газету «Le Temps», обменивались прочитанным. Они могли бы выписывать из столиц и русские, но считали французские более правдивыми. А местные новости сообщали добровольцы, желавшие оставаться неизвестными.
Муравьев поделился со старым «аристократом духа», как назвал про себя бывшего князя, некоторыми своими размышлениями, родившимися после встреч с императором и адмиралом Литке.
– Планы и прожекты ваши впечатляют, – несколько возвышенно, видимо, от скрытого волнения, говорил Сергей Григорьевич. – В них мне видится будущее России… Выход к Великому океану… Пароходы, железные дороги… Не буду предвосхищать результаты, но мне кажется, вы опережаете многих. Потому что лучше многих понимаете, что такое – наша Россия. Знаете, мне она представляется птицей, раскинувшей от Урала крылья на два континента. Только вот наше крыло, восточное, не развернулось еще по-настоящему. И вам выпала такая честь, такой тяжкий труд – развернуть это крыло. Чтобы птица, наконец-то, взлетела!..
– Не знаю, удастся ли мне выполнить что-либо из того, о чем мечтается, – Николай Николаевич нахмурился, задумавшись.
Хозяин вынул из шкафа курительные принадлежности – трубки, табак, пепельницу, – молча предложил гостю. Муравьев выбрал небольшую трубочку с прямым мундштуком, набил ее душистым табаком и прикурил от свечи. Сергей Григорьевич взял трубку большую с изящно изогнутым мундштуком – какие любят гусары – и тоже пустил в потолок струю дыма. Терпеливо ждал продолжения разговора.
Муравьев попыхтел трубочкой, пригубил из рюмки голубичной настойки и, наконец, продолжил:
– Боюсь, многим сильным мира сего не по нраву мои планы и прожекты. Знаете, что сказал канцлер Нессельроде, когда я лишь заикнулся о возвращении на Амур? Не надо, мол, захватывать новые земли – лучше заняться освоением того, что имеется.
– А в этом есть резон, – произнес Сергей Григорьевич. – Земель в империи много, а сколько освоено? И – как? Более или менее украинские черноземы да уральские железные руды, ну еще немного тут, в Забайкалье – и, почитай, все! Золота много моем, да, но ведь это капля в море. Я уверен: в Сибири столько подземных богатств неразведанных, сколько нет ни у кого в мире…
– Да согласен я с вами, согласен, – досадливо перебил генерал-губернатор. – И канцлер по-своему прав. Я вот, к примеру, считаю, что Русскую Америку нам по-настоящему никогда не освоить: сил на нее у России нету и взять их неоткуда, а рядом Соединенные Штаты, как молодые волки, клыками лязгают, уже вырвались к Тихому океану, того и гляди, Мексику полностью проглотят, а там и за нашу Америку возьмутся. Продавать ее надо, пока даром не отобрали…
– Америку продавать, а Приамурье захватывать? – усмехнулся Волконский. – Как в народе говорят: менять шило на мыло.
– Да нет, уважаемый Сергей Григорьевич, обмен весьма и весьма неравноценный. Амур нам нужен чрезвычайно, во-первых, потому, что это – кратчайший путь для снабжения и защиты Камчатки, а во-вторых, согласитесь, России нужны незамерзающие порты на Тихом океане. Великое государство должно иметь полноценный выход к Великому океану. Иначе мы потеряем не только американские владения, но и Камчатку, да и саму Сибирь. Англичане и французы укрепляются в Китае и готовы прибрать к рукам Приамурье. Особенно первые. Они открыто заявляют, что Амур – это ворота в Сибирь. Вот и судите сами… – Муравьев снова попыхтел ароматным дымком. – А табачок-то у вас, похоже, аглицкий?
– Да, – смутился Волконский. – Свой годится лишь на самокрутки. А этим угостил меня господин Хилл, который тут с прошлой осени…
– Не тот ли Хилл, что дает вашим детям уроки английского языка?
– Вам уже доложили? – помрачнел Волконский. – Он это делает из любезности, Николай Николаевич, совершенно бесплатно.
– Англичанин и бесплатно – уже подозрительно, – саркастически усмехнулся Муравьев.
– Но я не могу не доверять этому джентльмену, – заволновался Волконский. – Сказывал, путешествует, хочет по весне спуститься к Якутску, потом выйти к Охотскому морю, а там с попутным судном уплыть в Америку…
