Мичо Каламата - Под властью пугала
В камеру к Лёни поселили горца из Скрапара. Его посадили за то, что он ранил односельчанина во время драки из-за межи. Совсем молодой парень, ему еще и двадцати пяти не было, а выглядел намного старше. Сухое смуглое лицо, седина на висках придавали ему вид зрелого мужчины.
Войдя, он расстелил на нарах рядом с Лёни бурку да так и просидел на ней неподвижно целый день в клубах табачного дыма. Лёни решил не тревожить его. Ему вспомнилось, как он сам в первые дни сторонился людей, не хотел ни с кем разговаривать.
На второй день они познакомились. Новичка звали Ильяз Крекса. Разговор завел Хайдар, добродушный, приветливый, как всегда. Немного погодя подошли Хаки с адвокатом.
– Ну и как там у вас дела в Скрапаре? – спросил Хайдар.
– Да какие наши дела!..
– Хлеб-то хоть есть в этом году?
– Какой там хлеб, господин, засуха нас в могилу сведет.
– Неужто так плохо?
– Хуже некуда. Голодают горцы.
– А я-то думал, в горах лучше.
– В горах еще хуже. Земли-то нету, господин. У самой зажиточной семьи едва ли наберется пять дюнюмов,[69] да и то одни камни. В хороший год хлеба хватает всего месяцев на пять. А нынче так и на семена не выходит.
– Как же вы живете?
Горец пожал плечами.
– Сейчас вот продаем скот, чтоб зерна купить.
– Скот продаете? Да ведь без скотины и земля ваша пропадет, горемыки вы несчастные!
– А что ж делать прикажете? Дети есть просят.
– Неужто продать больше нечего?
– Чего продавать-то?
– Ну, фрукты там, виноград, сыр, мало ли…
– Нету у нас ничего, да если б и было, все равно, кому продавать-то? Надо ехать на базар в Берат, а это шесть часов пути. У нас ведь нет дорог, господин. Меру кукурузы в Берате покупают за двадцать лек, а в Чороводе продают за сорок. У кого есть мул или лошадь, едет в Берат, а большинство платят вдвое.
– И кто продает?
– Да есть богатые крестьяне, у них и мулы и лошади. Только тем и занимаются, что ездят в Берат за зерном.
– А как же те, у кого нет скота?
– Ну, о тех и говорить нечего. По горло в долгах, а платить нечем, ростовщики у них и землю, и дом забирают.
– Землю? У кого-нибудь и землю уже забрали?
– Не у одного.
– И что ж они делают без земли?
– Что делают? Собирают пожитки да спускаются вниз, в город. Кто ушел в Берат, кто – в Дуррес или в Фиери, а которые даже в Тирану подались. Думают, работу какую найдут, только нет ее, работы-то.
– Чем же они тогда живут?
– Откуда я знаю? Побираются.
Когда горец отошел, адвокат грустно покачал головой:
– Нет, это просто невыносимо. Вы только подумайте! Горец, наш храбрый, гордый, великодушный горец, настоящий богатырь, а до чего его довели – превратили в нищего! Ужасно!
– Да, в горах теперь не то, что прежде, – сказал Хайдар. – Бедность, куда ни кинь.
– Зогу и его клика должны ответить и за это!
– Перед кем ответить?
– Перед историей.
– История забывала людей повыше, чем Зогу и его компания, – сказал Хаки. – Нашим внукам некогда будет разбираться, что творил какой-то Ахмет Зогу со своими шавками.
– Да покарает их аллах… – проговорил Хайдар.
– От истории да от аллаха ждать нечего. Если мы сами с ними не рассчитаемся, никто за нас этого не сделает.
– Опять ты на политику все повернул, Хаки, – рассмеялся Хайдар. – О чем бы ни говорили, ты все равно на нее свернешь.
– У кого что болит, джа Хайдар.
– Да бросьте вы эту политику, сами себя губите.
– Ты прав, джа Хайдар. Кто нынче занимается политикой, непременно в грязи перемажется, – сказал адвокат. – Знаешь, Хаки, наша политическая арена как футбольное поле после дождя. Играть на нем – значит непременно запачкаться. Если даже и не упадешь, все равно руки-ноги в грязи будут. Единственная разница – политики не руки да ноги марают, а свою биографию.
– Уж не жалеешь ли ты, что занялся политикой, а, господин адвокат? – с иронией спросил Хаки.
– Занялся, а что получил? Сижу уже третий год, а когда выйду отсюда, сам не знаю. Да и выйду, все равно нелегко будет. Ну а ты что имеешь от этой политики? Тоже тут со мной сидишь. Нет, Хаки, лучше подальше от политики. Может быть, завтра солнце пригреет, туча разойдутся, тогда и политика будет не такая грязная.
– Завтра! Да как ты не поймешь, что у нас это завтра наступит не через двадцать четыре часа, а через двадцать четыре года, а может, и совсем не наступит, – горячился Хаки. – Нет, Халим. Не заниматься политикой – значит позволить Зогу и его своре творить все, что им вздумается. А по-моему, нам следует еще больше заниматься политикой, и не только нам – всем!
– И крестьянам тоже? – вмешался Хайдар.
– Всем.
– Нет, политика не для нас. Нам есть нечего, куда уж тут до политики.
– Потому и надо заниматься политикой, что есть нечего.
– Как будто она накормит! – усмехнулся адвокат.
– Накормит! Если когда-нибудь крестьянин перестанет голодать, так только благодаря политике! Судите сами. Почему у крестьянина нет хлеба? Потому что нет земли. А почему у него нет земли? Потому что земля у беев. Как отобрать землю у беев? Сами они ее не отдадут. Значит, только силой. Но беи сильнее, у них власть, у них Ахмет Зогу. Значит, сначала надо свергнуть Ахмета Зогу. А чтобы свергнуть Ахмета Зогу, крестьяне должны действовать заодно. А что их объединит? Политика…
Хаки с адвокатом спорили таким образом почти ежедневно, иногда дело доходило чуть ли не до ссоры. Адвокат укоризненно говорил Хаки:
– Вы, коммунисты, слишком уж все упрощаете. А политика, Хаки, – дело очень сложное.
– Вовсе нет, – отвечал Хаки. – Ее только выставляют сложной, запутанной, чтобы отпугнуть простых и необразованных людей. А она вовсе не такая и сложная…
– Знаю, знаю, ты нам объяснял: с одной стороны, рабочие и крестьяне, а с другой – буржуазия и беи, так?
– Вот именно!
Но сколько они ни спорили, сколько ни сердились друг на друга, Лёни заметил, что они постоянно сходятся опять. Сам он во всем был согласен с Хаки, но, случалось, не понимал, о чем идет речь, а потому не мог и определить, ошибается адвокат и на этот раз или нет, потому что Хаки и Хамди внимательно его слушали, кивая в знак согласия.
Однажды, подойдя к ним, он услыхал, как адвокат сердито говорит:
– Да это же верх подлости! Вы только посмотрите, как прямо у нас на глазах фальсифицируют историю! Заставляют всех от мала до велика восхвалять Ахмета Зогу и его патриотизм! Подумать только, у них даже Фейзи-бей Ализоти, Джафер-бей Юпи и остальные беи стали патриотами! А ведь при султане, когда эти негодяи были всесильны, они не только стыдились своего албанского происхождения, но и пускали в ход все средства, чтобы уничтожить само понятие албанской нации. Они преследовали албанцев!
– Ну чего ты горячишься, Халим? – смеясь, прервал его Хаки. – Вот будет твоя власть, напишешь историю, как тебе захочется.
– Я не понимаю только одного – ведь есть такие, которые действительно боролись во имя Албании, были патриотами, как же они-то поддерживают этих подлецов?
– Не понимаешь? Да ведь они как плющ на большом дереве: поддерживая всю эту сволочь, они заодно и свои делишки устраивают. От кого они кормятся, как ты думаешь?
– А если дерево упадет, что с ними будет? – спросил Хайдар.
– Ничего. Тоже упадут вместе с ним. А пока у тех сила и власть, держатся за них.
– Бездушная штука власть, – сказал адвокат. – Как машина: кто ею владеет, тому и подчиняется. Ведь все эти псевдопатриоты, беи, жандармы, чиновники, газетчики, которые сегодня надрываются, превознося до небес его высокое величество, завтра, стоит захватить власть кому-то другому, первые его предадут, начнут поносить, а понадобится, так и убьют. Они слепые винтики в машине.
– Уж в этом-то будьте уверены, – подтвердил Хаки. – Сторонники Зогу, те, что помогли ему захватить власть, его нынешние "верные товарищи" и "опора режима", умеют менять курс, они это уже доказали. При случае они бросят его. Так учит история.
– Один немецкий философ сказал: "История учит, что мы ничему не можем научиться у истории".
– Может, для кого-то и так, – отпарировал Хаки, – но только не для нас.
– Почему же?
– Да потому, что мы-то научены историей, оттого и не хотим больше чураться политики.
Адвокат недоуменно посмотрел на Хаки, потом рассмеялся.
– Свернул-таки на свое, большевик.
Однажды в декабре Лёни вызвали на свидание. День был холодный, шел проливной дождь. По ту сторону решетки стоял Пилё Нуши. Они проговорили больше получаса, потом Пилё передал ему посылку. Вернувшись в камеру, Лёни улегся на пары и застыл неподвижно. Глаза его были влажны.
– Ты что, по дому соскучился? – шутливо спросил Хаки.
Лёни молча протянул ему письмо, которое принес Пилё.
Хаки прочел его мрачнея. Госпожа Рефия писала:
"Дорогой мой сын Лёни! Пишу тебе это письмо, а сердце разрывается. Моего сына, а твоего брата Скэндера нет больше в живых. Он погиб в Испании, погиб как герой в борьбе за свободу…"
