Андрей Колганов - Йот Эр. Том 1
– А вам известно, чем тут ваш сын развлекается? Лучше бы с ним провели воспитательную работу, а мне мораль читать не надо! Отлупила я его за дело, и надо будет – еще отлуплю.
И она доходчиво рассказала важному генералу обо всех подвигах его сыночка.
Не следует думать, что учебе Нина вообще не уделяла никакого внимания. Но ее быстро закрутили дела ZWM, особенно когда в апреле, по достижении четырнадцатилетия, она и формально вступила в эту организацию. Агитация за проводимые в стране реформы отнимала немало времени, нередко оканчиваясь драками с группами харцеров, которые находились под патронажем правых партий или католической церкви. Кроме того, когда ее товарищи по дельнице увидели, как она стреляет в тире из пистолета, ее без разговоров включили в состав боевки. Так что теперь она и в боевых выходах (облавы на бандитов, выезды по тревоге при бандитских нападениях) тоже участвовала, будучи в боевке единственной девчонкой и единственной, у кого за плечами не было опыта партизанской борьбы и череды схваток с бандами или отрядами вооруженного подполья. Остальные в большинстве своем прошли во время войны через партизанские отряды или подпольные боевые группы или, по крайней мере, уже успели навоеваться за послевоенный год.
Строго говоря, это была не боевка – просто по подпольной привычке так называли отряд «Добровольного резерва гражданской милиции» – ORMO (Ochotnicza Rezerwa Milicji Obywatelskiej).
Поэтому училась девочка, мягко говоря, не совсем регулярно, хотя учиться ей нравилось. Польскую литературу она изучала сама, начав с Адама Мицкевича, а русскую литературу в школе преподавал пожилой русский эмигрант.
Люся Хвалей после нескольких дней знакомства с новой подругой поведала ей, разумеется, под страшным секретом:
– Знаешь, а о нашем учителе литературы такой слух ходит! Что он «из бывших» и чуть ли не из графьев, представляешь?
Нина, которая сама не так уж давно узнала любопытные факты о своей родословной, к дворянскому происхождению учителя отнеслась равнодушно. То, что он может быть «из графьев», ее нисколько не взволновало, к немалому удивлению Люси.
Насколько хорошо этот наставник юношества владел школьной программой, судить не берусь, но классику XIX века и поэзию «серебряного века» любил и знал очень хорошо. Именно с его легкой руки Нина пристрастилась к поэзии Лермонтова. Но прочие писатели и поэты из школьной программы, особенно советского периода, не пользовались симпатиями старого эмигранта. Маяковского, например, учитель охарактеризовал очень лаконично:
– Что о нем говорить? Мальчишка! Хулиган! Небесталанный, конечно, но – хулиган!
По сравнению с большей частью других учащихся этой школы, над которыми существовал хотя бы какой-то родительский контроль, Нина пользовалась гораздо большей свободой. Она не просиживала все время в стенах интерната, лишь изредка выходя на прогулки поблизости от него или отправляясь повидаться с родителями, подобно другим школьникам, а вполне самостоятельно знакомилась с жизнью польской столицы. Довольно быстро ей полюбились прогулки в Лазенковском парке, который располагался совсем недалеко от школы, прямо за аллеями Уяздовскими. Красивый парк быстро возвращал себе прежнее ухоженное состояние и радовал расчетливо подобранным разнообразием пород деревьев и кустарника, красивыми аллеями, каналами и романтическими мостиками. Гулять она предпочитала не одна, а вместе с друзьями и подружками по дельнице ЗедВуЭм, ибо прогулки в одиночку по тогдашней Варшаве могли быть чреваты неприятными последствиями. Война подняла с людского дна много всякой мути, и отребье разного рода населяло Варшавские развалины.
Руины Варшавы, вскоре ставшие для Нины привычными, все же задевали чувствительные струны в ее душе. Путь на поезде от Москвы дал ей немало возможностей увидеть следы войны: и разрушенные города, и сожженные деревни, и поспешно восстанавливаемые станционные здания. Немало таких следов было и в Польше. Но во Вроцлаве она почти не показывалась из дома, а Варшаву по пути туда видела лишь мельком. Теперь же развалины польской столицы представали перед ней во всем их мрачном величии – временами казалось, что вокруг нет ничего, кроме неровных зубцов рухнувших стен или закопченных остовов сгоревших зданий. А усыпанный грудами битого кирпича огромный пустырь в центре города сразу заставлял вспомнить рассказы Ромки о последних днях еврейского гетто.
Однако ее отношение к развалинам отнюдь не было меланхолически созерцательным. Во-первых, передвигаясь среди руин, приходилось все время быть настороже, ибо развалины таили в себе возможность весьма нежелательных встреч. Во-вторых, вместе с товарищами из ЗедВуЭм она регулярно участвовала в расчистке еще остававшихся на второстепенных улицах и переулках завалов и в разборке руин, не подлежавших восстановлению. Обсуждавшийся некоторое время план – построить столицу на новом месте – был отвергнут правительством, и теперь разворачивалась работа по подготовке восстановления Варшавы.
Центр – Старе Място – был уничтожен практически полностью, но вокруг него, среди разрушенных гитлеровцами кварталов, все же можно было найти некоторое количество вполне сохранившихся зданий или таких, которые поддавались сравнительно быстрому ремонту. Варшава постепенно оживала. В уцелевших домах или в наскоро отремонтированных первых этажах, а чаще – в подвалах или полуподвалах открывались магазины («склепики»), рестораны, кавярни, цукерни (то есть кафе и кондитерские). Пронырливые владельцы склепиков – склепикажи – вовсю развернули торговлю, питая столицу разнообразными товарами и услугами, но одновременно стараясь содрать с покупателей три шкуры, пользуясь послевоенными нехватками. На улицах, возмещая недостаток помещений для магазинов, выросли торговые палатки и киоски, зашумели толкучки и барахолки.
В один такой киоск, расположенный на улице Пулавска – продолжении аллеи Шуха, где стояла русская школа, – с наступлением теплых денечков стали регулярно наведываться ученицы из интерната. Естественно, они позвали за собой и новую подружку:
– Нинка, давай до Зеленой Будки пробежимся?
– До какой еще будки? – удивилась Нина.
– Да за мороженым, вот непонятливая!
Мороженое девочка любила, хотя в Ташкенте так редко удавалось им полакомиться! А потом вообще настала война и стало не до мороженого. Поэтому Нина охотно последовала за прочими девчонками. Киоск и в самом деле оказался выкрашен в зеленый цвет, из-за чего, собственно, и получил у местного населения незатейливое прозвище Зеленая Будка. Вскоре предприимчивый владелец построил в Варшаве еще несколько таких киосков, а потом вышел и за пределы столицы.
Но вот польское мороженое девочке не понравилось:
– Так, подслащенная замороженная водичка, – вынесла она свой приговор. – Наше лучше!
С ее точки зрения, местное мороженое вполне оправдывало свое польское название – леды (lody).
Гораздо больше ей пришлось по душе посещать кавярни и цукерни (которые частенько совмещались в одном помещении). Стоило выйти на Уяздовские аллеи, миновать небольшой Уяздовский парк – и вот она, площадь Тшех Кшижи (Трех Крестов), откуда начинается улица Новый Свят. Здесь среди руин, или, в лучшем случае, кирпичных остовов зданий, лишь изредка попадались не поврежденные дома. И в одном из них, под номером 35, разместилась кавярня и цукерня Бликле. Заведение гордилось старыми традициями и было весьма популярным (его популярность сохранилась и до сего дня, хотя нынче многие посетители жалуются, что высота цен в нем соответствует не столько качеству изделий, сколько престижу фирмы). А можно было, если тебя не пугают сплошные развалины, пробежать по Новому Святу еще дальше, пересечь аллеи Ерозолимски и, выйдя на прекресток со Свентокшиской, свернуть направо, в сторону Вислы, на Тамку. Здесь, на островке более или менее целых зданий, еще в 1945 году открылась не менее популярная цукерня Стржалковского.
К кофе девочка пристрастилась в Польше очень быстро. Хотя в самые первые годы после войны кофе попадал в страну обычно не самого лучшего качества и был весьма дорог, но готовили его в варшавских кавярнях очень даже неплохо. А вместе с пирожными… м-м-м! Насколько Нине не пришлось по вкусу польское мороженое, настолько же она отдавала должное изделиям варшавских кондитеров.
Характер девочки не позволял ей не поделиться своими удовольствиями с подружками. Подбив Томку Купшу и Люсю Хвалей удрать из интерната и прогуляться по Варшаве, она привела их на Тамку и затащила в цукерню Стржалковского. К кофе девочки оказались равнодушны – ну, разве что сдобрить его двойной порцией сливок. Но вот Нина стала наперебой предлагать им попробовать уже известные ей сладости:
– Девчонки, вот, возьмите пирожное «Сокол» с трехслойным кофейным кремом…
