"Избранные историко-биографические романы". Компиляция. Книги 1-10 (СИ) - Джордж Маргарет

— Сможет ли Говард дать им отпор? — спросил Уолси после ухода гонца. — Случилось то, чего мы опасались!

— Господь остановит их, — заявил я.

Как ни странно, я надеялся на Всевышнего, а Уолси рассчитывал на военную мощь. Он занимался обеспечением французской кампании — позаботился о доставках бочек с салом для поддержания гибкости тетивы; о весах и гирях для развешивания селитры, серы и древесного угля, необходимых для артиллерии; о запасах уксуса для охлаждения огнестрельного оружия; о кожаных бадьях для переноски пороха и так далее. Конечно, разве Бог может быть солдатом?

Сказать по чести, другие священники тоже сражались. Фокс и Рассел облачились в боевые доспехи, под командованием каждого из них находилось по сотне людей. Папа Юлий встал во главе своих отрядов. Но их, безусловно, вел Христос. А Уолси сам по себе командовал двумя сотнями.

— Бог поддержит нас во всех наших деяниях, — промолвил сэр Джон Сеймур, один из моих верных соратников, уравновешенный, надежный, хладнокровный — настоящий англичанин.

Крепость Турне пала лишь после восьмидневной осады. Каждый из «Двенадцати апостолов» (ведь я все-таки закупил эти пушки, и они оказались великолепными) дал по одному выстрелу по крепостным стенам, после чего над ними взвился белый флаг и начались переговоры. Турне сдалась нам на милость, и наша огромная армия триумфально вошла в городские ворота. Народ разразился приветствиями, величая меня новоявленным Александром. За мной ехали воины, увенчанные орденскими лентами и осыпанные цветами.

В тот день я до темноты не снимал доспехов и даже на пиру по-спартански терпел их жесткие объятия. При каждом наклоне твердость металла напоминала мне, что я стал воином и завоевателем. В такой экипировке я получил письмо от Екатерины. Отлично помню это, поскольку мне пришлось стащить железные латные рукавицы, чтобы сломать печать и развернуть пергамент. Уже сгустилась тьма, и я велел принести еще свечей, чтобы прочесть послание.

Я чувствовал себя совершенно неуязвимым, несокрушимым и знал, что новости могут быть только хорошими. Поэтому без всякого удивления или ликования прочел сообщение о том, что 9 сентября отряды Томаса Говарда, встретившись с войсками Якова IV в битве при Флоддене, артиллерийским огнем и стрелковой атакой уничтожили шотландских горцев и их командиров. Яков IV и его незаконнорожденный сын Александр погибли в ярде от английского знамени. На поле боя остались епископы Островов и Кейтнесса, аббаты Инчаффрейского и Килвиннингского монастырей (помышляли ли они о Христе?) и весь цвет шотландской знати во главе с графами Монтрозом, Кроуфордом, Аргайлом и Ленноксом.

На сырых и суровых землях Флоддена полегли двенадцать тысяч скоттов. Их попросту уничтожили. Шотландия потеряла целое поколение.

«Ваша милость, — писала Екатерина, — оцените, как я исполняю обещания; в обмен на свидетельства ваших побед я посылаю вам королевский мундир».

Я открыл присланную с письмом сумку, внутри оказался камзол из золотой парчи, который затвердел от пропитавшей его крови. Дыры и прорехи на ткани свидетельствовали об ударах алебард и мечей. Держа изодранный наряд перед собой, я испытал не радость, а страх. Мундир выпал из моих рук. Брэндон, Невилл, Карью, Брайен, Сеймур, Болейн и Куртене, мои соратники, присягнувшие мне на верность, смотрели на меня с ожиданием.

— Шотландия и ее король погибли, — сообщил я.

Они разразились восторженными криками.

— Славный денек! — взревел Брэндон.

— Наш могучий король с легкостью уничтожает любых врагов! — воскликнул молодой Куртене.

Я подошел к двери моего походного дома и взглянул на равнины Франции, подставив разгоряченное лицо свежему ветру. Всякий раз, чтобы припомнить ту минуту, мне достаточно закрыть глаза и открыть окно, позволив холодному дыханию крепкого ветра коснуться моих щек и губ. Иногда, в минуты неуверенности, я именно так и делал. И тогда вновь обретал молодость и могущество.

Уилл:

Екатерина полагала, что порадует мужа, послав ему мундир шотландского короля после прибытия в Англию пленного герцога де Лонгвиля. Можно ли назвать эти победы равнозначными!

Екатерина была очень предана Генриху, но при всей осведомленности и верности она нередко проявляла глупость в важных вопросах.

Генрих VIII:

Мы провели во Франции около четырех месяцев, а затем вернулись в Дувр, на родные берега. На меня произвели сильнейшее впечатление как города Франции — ведь до сих пор я мало что видел даже в Англии, не считая Лондона и его окрестностей, — так и сражения с превосходящими силами противника. Франция оказалась прекрасной; а я доказал свою воинственность. И теперь часть прекрасной Франции стала моим трофеем.

На протяжении всего пути от Дувра до Лондона нас встречали ликующие толпы верноподданных. Им хотелось увидеть нас, выплеснуть обуревавший их восторг, приобщиться к победам армии. На следующий год мы еще больше порадуем их, ибо вновь отправимся во Францию, на сей раз надежно сговорившись о союзничестве с Фердинандом и Максимилианом. Военная кампания этого сезона стала всего лишь началом исполнения грандиозных планов.

Уилл:

Тогда я второй раз увидел Генриха VIII. Люди толпами сходились к дороге, что вела от Дувра к Лондону, и мне тоже страстно хотелось хоть мельком глянуть на нашего молодого победоносного монарха. Казалось, мы простояли у обочины целую вечность, с нетерпением вытягивая шеи — не покажется ли вдали славное войско? Люди делились надеждами и слухами: «Король уже близко. Нет, говорят, он появится через час». Ожидание тянулось бесконечно, но я не мог уйти. Наконец почти в полдень — а народ томился здесь с первых рассветных лучей — мы узрели короля, гордо восседающего на великолепной белой лошади. В ослепительном золотом наряде он и сам казался золотоносным: его волосы, глаза, лицо сияли, как солнце. Исполненный грации и благодати, он выглядел просветленным и возрожденным, подобно рыцарю, который возвращается из святого Иерусалима. Меня захлестывало волнение, грудь распирало от огромной гордости, более подходящего слова не найти; да, я испытывал при виде Генриха живительный, экстатический восторг и одновременно благоговейный трепет, поскольку понимал, как велик наш король.

Генрих VIII:

Екатерина дожидалась меня в Ричмондском дворце. Когда мы достигли Лондона, мне уже так не терпелось увидеть ее, что я не стал тратить время на смену запыленного дорожного наряда, который не снимал со времени посадки на корабль в Кале. Но лошадям надо было дать отдых. Чтобы домчаться до столицы галопом, я выбрал самого быстрого скакуна из королевских конюшен. В походе я свято хранил жене верность. А ведь между осадами Теруана и Турне, когда мы в Лилле праздновали нашу первую победу, многие бельгийские дамы мечтали ублажить воинственного короля…

Я не изменял Екатерине, полагая, что обязан вести праведную жизнь. Ведь я дал брачный обет и должен был хранить его. Мой отец всегда оставался верным моей матери. Мне было невыносимо думать, что он мог бы так оскорбить ее.

На фоне выцветших небес башни Ричмондского дворца походили на молитвенно воздетые ввысь бледные длани. Там ждала меня супруга, носящая под сердцем моего ребенка, королева, добившаяся победы в битве при Флоддене… О, я чувствовал себя поистине счастливым.

По коридорам (мимо выстроившихся вдоль стен придворных, которые пытались привлечь мое внимание) я стремительно прошел к королевским покоям. И вот я увидел ее, она стояла в дверях — словно была простой девчонкой, а не дочерью короля Испании. В сумрачном свете ее волосы поблескивали и золотились. Наша встреча вылилась в радостные объятия, и я почувствовал, как пылко жена отвечает мне.

— О Генрих, — прошептала Екатерина мне на ухо.

— Ключи от Турне, — пробормотал я.