Карен Налбандян - Истории из армянской истории
В годы Отечественной войны весь четвёртый курс мединститутов экспресс методом доводят до ума и бросают на фронт. Получается что-то вроде булгаковских "Записок молодого врача", но ещё круче, с учётом военного бардака.
После войны выжившие возвращаются в институт и садятся досиживать последние два курса. Теорию они из лекторов рвут, на практике убедившись, что без неё – никуда.
И не у одного преподавателя волосы встают дыбом от фразы типа "Профессор, а почему вы говорите, что операции на открытом сердце невозможны? Я сам три такие под Курском сделал "
Работал у нас в больнице один дедушка. Сам он чаще всего уже не оперировал. Приглашали его в особо сложных случаях, либо если что-то на операции шло совсем уж наперекосяк.
История двадцать вторая. Торт
Торт был неописуем. Поражал воображение. Шесть на девять метров, украшенный домами, лесами, озёрами…
Понятия не имею, откуда взялось это чудо в Ереване, на Новый год-1990.
Народу набежало – тыщи. Фотка сохранилась: торт на дне осушённого по случаю зимы Лебединного озера и – тыщи алчных глаз.
…В давку мы, понятно не полезли. Но мегафонные вопли слышали отчётливо: "Дедушка, дедушка, вылезьте из торта. Неудобно же".
История двадцать третья. Военно-полевая зоология, или Знание-сила
Очередному из рода Багратуни, Смбату здорово не повезло. Он попал на арену цирка. Римского.
На номер под названием "бестиарий". И не в роли белокурой бестии, а совсем даже наоборот.
Товарищ был профессиональным и потомственным военным, воевал всю сознательную жизнь, дослужился на наши деньги где-то на полковника или бригадного генерала (OF-5 – OF-6 по классификации НАТО) и находился на момент попадания в плен в превосходной физической форме.
Но будь ты хоть Арнольдом Шварценеггером и А.В. Суворовым в одном лице – много ли навоюешь в одних портках, когда прёт на тебя, скажем, полтонны взбесившейся говядины?
Смбат изящной полувероникой пропускает тушу мимо себя и стадион оглашается оскорблённым мычанием: в каждой руке человек держит по рогу. Бык пытается улизнуть, Смбат ловит его за заднюю ногу, следует что-то непонятное, после чего скотина остаётся без копыта.
Как я сказал, был товарищ профессиональным военным. Что среди прочего в то время подразумевало хорошее знание природы. Так что он немедленно понял, что бык старый. А у старых животных и рога и копыта держатся не очень прочно.
Номером вторым против Смбата выпускают медведя. Схватка получается короткой, но эффектной. Человек быстрым шагом подходит к животному, испускает душераздирающий вопль и даёт ему в ухо. Медведь без лишних слов валится на землю.
Уязвимое место медведя, особенно долго содержавшегося в неволе – слабая сердечно-сосудистая система. При внезапном сильном стрессе она не справляется – и может последовать что угодно – в диапазоне от простого обморока до остановки сердца.
Стадион ревёт и махает поднятыми пальцами. Император топает ножками: “А я хочу, чтоб его сожрали, и точка!”.
И выпускают на Смбата льва. Ибо против лома нет приёма.
Всё. Кода. "Барлог. А я и так до смерти устал".
Дальше начинается нечто непонятное. Лев готовится к прыжку. Человек делает резкий рывок в сторону. Лев делает небольшую перебежку и снова начинает готовиться. Снова рывок. И так несколько раз. Стадион свистит и улюлюкает. А потом затихает. Поскольку лев, начисто игнорируя человека, трусит куда-то в сторону.
Перед прыжком лев, как и все кошачьи, прижимается к земле. Если в этот момент жертва делает рывок, прицел сбивается и всё нужно начинать сначала. После нескольких попыток в дело вступает стандартное правило отношений хищник-жертва: жертва должна окупать расходы энергии, затраченной на охоту. У кошачьих это выраженно очень сильно. Несколько попыток, и хищник бросает заниматься безнадёжной охотой и ищет добычу полегче.
Тем временем на императоре виснет красавица жена: "Зверюшек-жалко-и-мальчика-тоже!". Ну и хозяин цирка: "Ты что, – говорит, – мне матерьял портишь?"
Смбату приносят одежду, искупаться и приглашение отужинать нынче ввечеру у императора.
После чего отправляют в почётную ссылку в Африку.
История двадцать четвёртая. Легенда о поэте
Живёт в Стамбуле в середине XIX века поэт Петрос Дурьян.
Лет ему…надцать – молодое дарование. Поскольку спрос на его поэзию не превышает предложения, и даже совсем наоборот, подрабатывает парнишка тем, что пишет чегой-то там для театра. Сценарии типа, ещё что-то. Попутно болеет туберкулёзом.
Заваливается как-то в театр, а там две актрисы. Одна – другой: "Смотри, какой красивый мальчик". Вторая (громким шепотом – "Ты что, не видишь, помрет ведь скоро").
От такого нетактичного заявления парнишка сваливается в крутую депрессию, возвращается домой и…, думаете, пьёт горькую? Если бы – пишет стихотворение. Свое самое знаменитое. "Ltchak" – "Озерце". Один из шедевров армянской поэзии, кстати.
И через пару месяцев помирает, в возрасте еле-еле двадцати лет.
А стихотворение вводят в школьную программу. И начинает проявляться план страшной мести поэта потомкам.
Потому как стихотворение – да, красивое – но написано было-то на версии армянского, с теперешней совместимой весьма слабо. И всем школьникам, включая гипотетических потомков той чертовой актрисы приходилось форменным образом продираться, зубря его наизусть. Всё равно как учить наизусть "Выстребаны обстряхнутся…". Когда понимаешь не более 10% от текста, задача решается тупым зазубриванием.
Тут общество наносит ответный удар. К столетию поэта требуется его портрет. Но тут обнаруживается, что ни на художника, ни на фотографа, ни даже на вшивую мыльницу тот при жизни не заработал. И красивых сестёр у него тоже не было, чтобы сфотошопить лицо в мужскую одежду, да растиражировать, как портрет Великого (так в аналогичной ситуации обрели портрет Абовяна).
Зато в СССР живёт и работает знаменитый Герасимов. Так что какими-то неведомыми дипломатическими усилиями удаётся обрести череп юбиляра, захороненный в совсем недружественной Турции, склеить из черепков и восстановить по нему портрет.
Всё проходит чинно и благородно, юбилей отгремел… а череп остался.
На кафедре анатомии родного универа. И ведь выкинуть – не выкинешь, в Турцию обратно не вернёшь, на наглядное пособие – тоже не раскрасишь, а хоронить отдельно черепушку – глупо как-то получается. "Здесь зарыта голова великого армянского поэта"… Бред. И, к тому же, очень уж на армянское старушечье проклятие смахивает "Чтоб я голову твою зарыла".
Словом, лежит он там на столе у завкафедрой, кушать не просит. Завкафедрой меняются, Дурьян остаётся.
Потом ему работу подыскали – пепельницей работать.
История двадцать пятая. Ещё о театре
1856 год. Стамбул. Армянская община пребывает в полном расколе. Тут разногласия и политически-партийные, и религиозные – не суть важно. А важно то, что народ уже не то, что не здоровается, а одним воздухом дышать не желает.
Мкртич Пешикташлян понимает, что так жить нельзя. А что он может сделать? Кто он вообще? Ну – поэт, ну драматург… Ну так и что? Кто с ним считаться вообще будет, с таким несерьёзным человеком? Народ уже жаждет приступить к гражданской войне.
И тогда Пешикташлян основывает театр. Первый в Стамбуле театр на армянском языке. Народ шипит "Романтик", но на представления ходит, как на работу.
Чтоб было понятно – кино-радио-телевизора-интернета пока не изобрели, и изо всех искусств самым мультимедийным остаётся именно театр.
Понятно, что будь ты хоть католик, хоть правый, хоть левый, хоть, страшно сказать, коммунист, а смотреть спектакль всегда интереснее на родном языке. И на родные темы.
Потянулся народ.
А в театре атмосфера соответствующая. Красиво. Собачиться в таких условиях как-то неудобно. Потихоньку и здороваться народ начал, и за жизнь болтать. Тут и темы общие для разговоров появились.
В общем, перетянули кризис.
Оставалось им ещё целых 60 лет.
История двадцать шестая. Диарея легионеров
Когда римская армия вторгается в Армению, она открывает для себя две вкусности – абрикосы (латинское название Armeniac) и армянскую же воду. И то, и другое – просто здорово, но вот совмещать не рекоммендуется.
Как пишут летописцы, армия "задержалась на месяц в садах армянских".
Чтобы уточнить, где именно: полегионно – под кустиками.
История двадцать седьмая. Проблемы реквизита
"Пленники Барсова ущелья" – история робинзонады нескольких армянских школьников в занесённом снегом ущелье в двух шагах от дома.
