Анатолий Карчмит - Рокоссовский. Терновый венец славы
— Где вы набрали такой богатый букет врагов? — уточнил Рокоссовский.
— Как это где? — округлила глаза повариха. — Товарища Сталина читать надо, милок, а не всяких там байранов!
«Такая вот петрушка», — подумал комдив и нахмурил брови.
Этот разговор начал раздражать и Валентину. Мягким, женственным движением она поправила волосы и подошла к Агафье Петровне:
— Выходит, вы нам даете уроки: как нам жить, что нам читать, с кем бороться…
Повариха замахала руками, как курица крыльями, прервала Валентину:
— А как вы думали? Товарищ Сталин нас учит, что ни на одну минуту нельзя забывать о врагах народа, которые прут на наше социалистическое государство, как саранча на капусту. А вообще-то, я вам скажу, дорогие мои, вот что: если мы не будем держаться за товарища Сталина, то пропадем ни за понюх табаку!
Агафья Петровна была такой пухлой, что обе ее ягодицы свешивались со стула. Она встала и покатилась к выходу, бросив на ходу:
— Не забывайте, милые, что я сказала! Знайте, я кость от кости того простого народа, о котором так заботится наш дорогой вождь и учитель товарищ Сталин!
Она распахнула дверь, остановилась и, повернувшись к Рокоссовскому, с упоением добавила:
— Не кто иной, а родные наши вожди Ленин и Сталин дали нам, кухаркам, широкие права по управлению государством!
Никто из собеседников не посмел комментировать то, что сказала Агафья Петровна. Разговор дальше не клеился, и все, словно набрали в рот воды, молчали.
Рокоссовский попрощался и ушел к себе в номер. Он открыл серебряный портсигар, подаренный ему женой в день рождения, взял папиросу и закурил с тем особенным удовольствием, которое охватывает курящего в одиночестве и в раздумье. Он взял со стола газету «Рабочая Москва». Глаза выхватили заголовки: «Металлурги перевыполнили Сталинский план», «Политическое двурушничество», «Главный уклон тот, с которым перестают бороться», «Вступим в новые цеха, вооруженные шестью историческими указаниями товарища Сталина»…
Он положил газету на стол, подошел к окну, за которым свистел ветер и кружился снег. Горьковатый дымок папиросы, подхваченный холодным воздухом, Сизыми струйками уходил в проем форточки.
Рокоссовский присел к столу, положил голову на руки. Он задумался о разговоре с поварихой и хотел его забыть. Но увы! Ее слова обладали какой-то магической силой и туманили сознание какой-то неопределенностью. Его неудержимо тянуло домой, к жене и дочери, где он всегда обретал душевный покой, где он встречал мягкое обхождение и понимающий взгляд.
Рокоссовский ждал с нетерпением окончания непривычной для себя работы, ему хотелось поскорее заняться своим любимым делом — боевой учебой. Было уже 10 часов вечера. Рокоссовский задумчиво прошелся по комнате и снова закурил, затем сел в кресло, раскрыл томик Лермонтова и начал читать. Однако вскоре отложил книгу в сторону: не мог сосредоточиться на том, что читал. Он разделся, выключил свет и лег под одеяло. Но сон не приходил: бередил душу разговор с женщинами, да и газетная статья подлила масла в огонь — на него нахлынули воспоминания.
Глава вторая
Весна 1921 года в Забайкалье выдалась ранняя и теплая. Легкий ветерок доносил с полей запах весенних палов, окутывал сопки сизым неподвижным маревом, с гор налетал пьянящий запах багульника, несло горьким ароматом освободившейся от снега прошлогодней полыни. К этому времени уже успокоились свирепые ветры, которые раскаленная пустыня Гоби притягивает к себе, в Монголию.
Гражданская война, казалось бы, закончена, но на востоке России, куда военная судьба на долгие годы забросила Рокоссовского, нельзя было утверждать, что войне пришел конец. Японские интервенты все еще оккупировали Приморье, барон Унгерн был разгромлен, но остатки его отрядов, так же как и другие банды, еще скрывались в степях и лесах Забайкалья. Они делали набеги на села, рвали мосты, выводили из строя железную дорогу.
После семи лет, проведенных в походах и сражениях, Рокоссовский не мыслил себе иной жизни, кроме жизни военной. Он принимает участие в освобождении Урги, ему поручают формировать новые полки, часто переводят с одного места в другое.
В декабре 1921 года он получает новое назначение — ему доверили командовать кавалерийской бригадой, которая размещалась в Троицкосавске, рядом с пограничным городком Кяхтой. Троицкосавском город был назван в честь русского посла Саввы Рагузинского. Заложил он город на обратном пути из Пекина в Троицын день в 1727 году. Впрочем, это было лишь официальное название: и сам город, и торговую слободу на границе одинаково звали Кяхтой.
На протяжении второй половины 19 века здесь проходил главный торговый путь из России в Китай и Монголию, по которому шли огромные караваны с шелком и другими товарами. Со времени строительства Транссибирской железной дороги торговое значение города несколько снизилось, но он по-прежнему оставался опорным пограничным пунктом в торговле России и Монголии.
В городе имелись мужское реальное училище и женская гимназия, действовали отделение императорского географического общества и краеведческий музей. Несмотря на то что в годы Гражданской войны культурным ценностям был нанесен существенный урон, город, в котором Рокоссовскому пришлось провести несколько лет своей жизни, хотя и находился на самой окраине России, нельзя было назвать глухоманью.
По приезде в этот город он сразу же приступил к делу. Ему довелось сражаться с многочисленными бандами, бродившими по Забайкалью. Части 5-й Кубанской кавдивизии, в которую входила и бригада Рокоссовского, вели постоянные бои. Армейские будни той поры нельзя назвать легкими. Истощенная бесконечными войнами страна не могла позволить себе большие расходы на армию. В результате демобилизации к сентябрю 1923 года армия сократилась до полумиллиона бойцов и командиров. В армии остались лишь те, кто решил посвятить свою жизнь военной службе. Среди них был и Рокоссовский. Он остался не только потому, что имел склонность и любовь к военной службе и считал, что принесет немалую пользу Красной Армии, но еще и потому, что у него в Советской России, по сути дела, не было ни родителей, ни родственников, ни жены, ни детей — как говорится, ни кола, ни двора.
Демобилизация коснулась и 5-й Кубанской кавдивизии. Она была преобразована в кавалерийскую бригаду, в которую входили три полка. Одним из них стал командовать Рокоссовский. Не было тогда в городке ни благоустроенных казарм, ни столовых, ни клубов, ни домов начальствующего состава. Командиры и бойцы жили в частных домах; лишь гораздо позже полки бригады стали квартировать в «красных казармах» на окраине городка. До Гражданской войны там размещались пограничные войска. Теперь, после ремонта, казармы получили наименование «Пламя революции». Он работал тогда по 15–16 часов в сутки, но пришлось заниматься не только боевой подготовкой. Вот приказ командира бригады, весьма характерный для армейской жизни той поры: «1. С 20-го июля прекращаю в частях вверенной мне бригады, находящихся в лагерях, строевые занятия и приступаю к полевым и хозяйственным работам по обеспечению вверенных мне частей всем необходимым на предстоящий зимний период. Исполняющему должность комполка 27 тов. Рокоссовскому до 24-го сего июля остаться в лагерях, ведя занятия и подготовительные работы хозяйственной кампании. 25 же июля, оставив конный состав в лагере с необходимым количеством красноармейцев и комсостава, перейти пешим порядком на дровозаготовку в район Троицкосавска, к каковым и приступить самым интенсивным образом…»
Так, чередуя погоню за бандитами со строевыми занятиями, заготовкой дров и сельскохозяйственными работами, командовал Рокоссовский полком в 1922–1923 годах.
2Из окон квартиры, которую снимал Рокоссовский, были видны песчаные холмы и сверкающие на солнце черепичные кровли башен монгольского города Маймачена. Квартира ему нравилась: одна солнечная комната, стол, два кресла, диван, на стенах китайские акварели, гостиная и столовая, общая с хозяевами.
Хозяйка, Елизавета Ильинична, в шутку Рокоссовскому напоминала:
— Живешь ты, Костя, один как сыч. Жениться тебе надо. Такой видный парень, за тебя любая девушка с закрытыми глазами выскочит.
— Что-то не скачут, Елизавета Ильинична.
— Значит, плохо стараешься.
— Что ты пристаешь к человеку! — вступался за него хозяин. — Приспичит — женится. Вон какие крали по улицам шлепают — выбирай любую.
Но любая для Рокоссовского не подходила. В прошлом году он приметил в местном театре черную, как цыганка, невысокую девушку. Она задела его сердце и пришлась ему по душе. Но сколько потом он ни высматривал ее среди театральной публики, найти никак не мог. Он очень переживал, что не осмелился к ней подойти и познакомиться. Он понимал, что за время войны очерствел душой и растерял тот небольшой опыт общения с девушками, какой имел до армии. Ему уже шел 28-й год, и пришла пора обзаводиться семьей.
