Сономын Удвал - Великая судьба
В последнее время все чаще стали поговаривать о скором отъезде нойона. У слуг прибавилось работы, а умельцы-ремесленники трудились день и ночь, не разгибая спины. Все знали, что в столице, на подворье Га-гуна, живет Гунчинхорло — младшая жена нойона, как заглазно ее называли. Говорили, будто нойон не хочет, чтобы она поселилась у него в ставке. Гунчинхорло князь взял из бедной семьи, что кочевала в долине реки Тэрхийн-гол, и была она, как рассказывали, молода и очень хороша собой.
Как-то раз проезжал нойон через их кочевье, и девушка, которой было в ту пору всего пятнадцать лет, приглянулась ему. Он решил взять ее к себе и поселить в столице, «чтоб радовала глаз». Матери у девушки не было, с отцом нойон «сговорился» быстро и, не заезжая домой, увез ее в Хурэ. Там, на своем подворье, он поставил ей отдельную юрту и приказал двум служанкам охранять девушку. С тех пор, вот уже четыре года, живет в столице Гунчинхорло — ни дочь, ни сестра, ни жена нойону. По всему Хурэ шла молва, будто младшая жена Ганжуржава живет под строгой охраной и не видит никого, кроме двух служанок, которые день и ночь стерегут ее, словно свирепые псы или суровые стражники. Изредка Га-нойон наведывался в столицу и привозил Гунчинхорло разные сладости да поделки Местных мастеров — обручи на волосы, серьги, браслеты. Ну и, конечно, вез с собой подношения святому богдо[Богдо, или богдо-гэгэн, — высший духовный и светский иерарх в старой Монголии, с 1911 г. являлся также ханом, главой государства.], которому он неизменно наносил визит каждый раз, как приезжал.
В Хурэ Га-нойон предавался развлечениям, устраивал верховые прогулки в «Семь колодцев», Баянзурх, Турхурах, Хандагайт и другие живописные окрестности города, и всюду с ним была Гунчинхорло. В такие дни она оживала — уж очень опостылело ей затворничество. Она надевала привезенные нойоном украшения, радуясь, что не уступает самым известным городским модницам, и улыбка не сходила с ее лица — от чего у нее на щеках появлялись ямочки. Когда люди видели нарядную красавицу рядом с нойоном, они принимали ее за дочь старика. А Гунчинхорло, которая наконец-то вырвалась из заточения, забыв обо всем на свете, с любопытством разглядывала оживленную толпу, заполнявшую городские улицы. Она ее вспоминала о прошлых годах, когда жила у отца, ходила в стареньком дэли и ела что придется. Не задумывалась она и над тем, что ждет ее в дальнейшем. Она не имела никакого понятия о том, что делается за пределами подворья Га-нойона. Хотя, сопровождая своего покровителя, она побывала во многих местах, но ни разу ей не пришлось перекинуться с кем-нибудь словом — в присутствии Га-нойона никто не осмеливался заговорить с девушкой.
* * *
Отужинав, Га-нойон явился в юрту «младшей жены». Удалив служанок, он запер дверь и, сняв кушак, присел на кровать, к которой никто не смел прикоснуться в его отсутствие. Гунчинхорло вскочила, чтобы помочь ему снять дэли. Потом присела на корточки, собираясь стянуть с ног господина гутулы.
— Погоди, я сам.
«Что это он? — подумала испуганная девушка. — Чем я провинилась? Ведь служанка Дулма именно так учила ухаживать за господином... Значит, он гневается на меня за что-то. Но за что? Если буду сидеть сложа руки, рассердится еще больше, а то и побьет...»
А нойон разделся и с виноватым видом улегся на кровать. Гунчинхорло всегда удивлялась: почему это Га-нойон, приезжая в столицу дважды или трижды в год, каждый раз спокойно засыпает на своей кровати, будто и не замечая, что остался в юрте наедине с женщиной. «Если не ляжешь к господину в постель, он может избить тебя до полусмерти и голой выбросить на улицу», — вспомнились ей наставления Дулмы. «Значит, я сама должна лечь к нему в постель? Да как же это? Ведь он такой почтенный человек. Да ему и говорить-то со мной не пристало. И все-таки очень странно: днем я с ним повсюду как жена, а ночью... Расскажи кому — не поверят». Выросшая под опекой отца, очень редко сытая, чаще голодная, Гунчинхорло и побаивалась старого нойона, и вместе с тем была довольна, что у нее такой сильный покровитель.
Старый же нойон совсем не походил на волка, подкрадывающегося к беззащитному ягненку. Ему казалось, что девушка кокетничает с ним и, видимо, не прочь утешить его. Но он боялся, что она болтлива. Женский язык, как известно, без костей! А нелепые сплетни могут нанести урон его достоинству.
Девушка робко присела на свою кровать и задумалась. Красные отблески пламени очага освещали ее. В широкой плошке мерцал огонек. Босиком Гунчинхорло подошла к столику с бур-ханами, накрыла фигурки куском ткани и снова села на кровать, уставившись на огонь. На дворе завывал осенний ветер, понизу тянуло холодом, и босые ноги Гунчинхорло стыли.
Заметив, что в юрте, где нойон уединился с девушкой, стало тихо, одна из служанок прикрыла тоно[Тоно — дымовое отверстие на крыше юрты.]. Гунчинхорло встала с кровати, постелила себе постель и забралась под одеяло. Но сон не приходил. «У господ, — вспомнились ей вновь слова Дулмы, — бывает и по две, и даже больше жен. А то и просто ходят к чужим женам». Нет, этот нойон, кажется, не такой.
Если Га-нойон не считает Гунчинхорло за женщину, тогда зачем он привез ее в город? Вообще был он какой-то странный — в кости не играл, вина не пил. Наверное, прав был дядюшка Тавнан, который сказал в прошлом году про нойона: «Бывают люди, их побьешь — у них же легче на душе станет». А отец говорил: «Если заметишь, дочка, что тебя прогнать собираются, лучше уходи сама, не дожидайся, когда прогонят. Что подарят тебе из одежды да украшений — бери, а чужого добра не трогай. От гнева господ надо держаться подальше».
«Бедный отец, все так же мается, наверное». Девушка перевернулась на другой бок, тяжело вздохнула и уснула.
Утром, когда Гунчинхорло проснулась, нойон был уже на ногах,и она испугалась, что проспала.
— Простите меня, господин. Очень я обрадовалась вашему приезду, а сама, дура, уснула и бросила вас одного.
Нойон ничего не ответил, а сам подумал: «Да, из нее выйдет болтливая женщина». Ему хотелось спросить ее, чего она все боится. Может, люди запугали ее? Но он не решился начать серьезный разговор. Раньше нойону казалось, что он спит в одной юрте с младенцем. А теперь — совсем иначе...
«Денег изведешь на нее уйму! Нет уж, пусть все останется, как было. А то еще, не дай бог, нагуляет ребенка от какого-нибудь проходимца да родит. А я его корми! Да еще вырастет — наследником захочет стать. Получится из него какой-нибудь дзанги[Дзанги — низший должностной чин.], и будет он считать себя человеком благородного происхождения, заведет дорогую трубку, отличного коня, красавицу жену! А уж если пару иностранных слов выучит, то подай ему и почет и уважение!» Так думал старый нойон, хотя в душе признавал, что и сам-то взял эту девушку, чтобы показать столичным друзьям: смотрите, мол, какой я еще молодец, умирать не собираюсь! А кроме того, Га-гун вообще питал слабость к женской красоте и любил послушать хорошее пение.
— Вот уже несколько лет вы, господин, не оставляете меня своими милостями. Но я, кажется, ничем не могу угодить вам, — обратилась девушка к нойону. — Сделайте милость, отпустите меня домой. Всю жизнь буду за вас молиться!
Нойон совершенно не ожидал этого. Просьба девушки поставила его в тупик.
— Об этом, дочка, надо подумать, — сказал он.
«Ну отпущу я ее, ведь пропадет! Куда она денется, бедняжка? А то еще, пожалуй, найдет себе другого покровителя. Нет, не отпущу. Да и привязался я к ней душой».
После завтрака Га-нойон решил сходить в монастырь Гандан, посоветоваться с ламами, и они ему сказали:
— Не избежать того, что предопределено свыше. Если эта женщина понесла от тебя, жени на ней кого-нибудь из слуг да отправь ее в свое кочевье. Не будет тебе добра, если возьмешь ее в жены. Молись всевышнему и не оставляй добром ближних своих. У тебя есть предназначенная богом жена благородной крови. Чего же тебе еще желать, благодетель нойон? Рядом с тобой женщина, одержимая злыми духами, и это может плохо отразиться на здоровье твоей супруги. Не подвергай ее страданиям, обуздай свою плоть! Молись усердно, сын наш.
Однако Га-нойон никак не мог примириться с мыслью, что он потеряет Гунчинхорло, что она может достаться другому. Ведь он столько сделал для нее! А может, она, благодарная за его доброту, и не откажет ему... И нойон тешил себя надеждой. «Конечно, когда жена узнает о моей связи, это отравит ей жизнь. Она умрет, если узнает, что я все свое богатство готов отдать этой девчонке. А если сговориться с Очир-бээсом да попросить его пригнать в город немного скота? Ведь так или иначе в конце концов все откроется. Жена хоть и старуха уже, а все же близкий и верный человек. И потом, не послушаешься совета лам-наставников — жди беды. Может, отдать ее в самом деле за кого-нибудь из слуг? Но ведь в столице я бывал с ней всюду, надо мной люди смеяться начнут: слуга отбил девушку у господина. Нет, надо все-таки с ней...»
