Александр Волков - Скитания
Другой говорил:
– А что, если пойти к Собачьей пещере…[22]
– Ну?!
– И там Луис будет сидеть, пока не начнет задыхаться…
Хохот спугивал воробьев с лимонных и апельсиновых деревьев и показывал сконфуженному выдумщику, что он заехал чересчур далеко.
Вопрос о первенстве отпал сам собой: все мальчишки Нолы признали Фелипе героем, а на Луиса Ромеро пало неизгладимое пятно бесчестия и позора. Не только гордый Джузеппе Висконти, но и остальные ребята из шайки Ромеро отвернулись от своего вожака. Маленький испанец тяжело переживал унижение. Но напрасно пытался он объяснить, что только вынужденная клятва…
– «Клятва, клятва»! – насмешливо перебивали мальчишки. – Уж лучше сознайся, что струсил!
Луис похудел, почернел. Его мучило страстное желание показать, что он отважнее Фелипе Бруно и способен на такой подвиг, который не под силу итальянцу. Сразиться бы один на один с бешеной собакой и победить ее голыми руками… Или отличиться на пожаре, вытащить из огня беспомощных детей и стариков… Но случай не подвертывался, а насмешки товарищей становились острее и резче и с каждым днем все больше раздражали Луиса.
Главарем насмешников был Джузеппе Висконти. Он прежде уважал Луиса, и трусливая клятва, данная маленьким испанцем отцу, возмущала Висконти до глубины души. При встречах с Луисом Джузеппе напрямик высказывал свое мнение о его поступке, и правдивые слова бывшего товарища заставляли Луиса выходить из себя. Он решил отплатить Джузеппе.
Висконти любил гулять в одиночестве по склонам Чикалы. Там, в густой роще, и подкараулил его мстительный Луис. Выскочив из-за дерева, он ударил Джузеппе в спину тяжелым камнем. Висконти свалился на землю, и рядом с ним рухнул ничком потерявший равновесие Луис. Но он тотчас с диким воплем вскочил, зажимая ладонью правый глаз, из которого струилась кровь.
От невыносимой боли Луис кричал так громко, что прибежали люди из ближайшего виноградника. Они отнесли в город обоих мальчиков: потерявшего сознание Джузеппе и беспрерывно вопившего Луиса, у которого из глаза торчала щепка.
К пострадавшим вызвали врача. У Джузеппе оказалось повреждение позвоночника, надолго приковавшее мальчика к постели. А Луис Ромеро лишился правого глаза.
Капитан городской стражи предположил, что глаз сыну выбил в драке Джузеппе Висконти. Но у Луиса нашлось мужество рассказать, как было дело. Весь гнев барджелло и его сына обратился против Фелипе Бруно: его стали считать первой причиной всех этих печальных событий. Мать Луиса робко намекала, что мальчик сам виноват в несчастье: не надо было нападать на Джузеппе. Но ее мнение слишком мало значило в семье.
Через две недели после трагического случая на горе Чикало Луис Ромеро появился в городе с узкой черной повязкой через лицо, закрывавшей вытекший глаз. Взгляд оставшегося глаза был сумрачен и дик, и маленькие ноланцы со страхом обходили Луиса стороной.
Теперь Луис строил планы кровавой мести сопернику, отнявшему у него честь, сделавшему его уродом. Луис не хотел винить в своей беде себя, он упорно считал виновником Фелипе.
«Пусть только Бруно начнет выходить из дому, – думал Луис, – я его подстерегу с кинжалом…»
Но планам мести не суждено было осуществиться: судьба на долгие годы разъединила Фелипе Бруно и Луиса Ромеро.
Капитана Ромеро отозвали из Нолы в Испанию, и барджелло уехал со всей семьей.
Глава пятая
Семейный совет
Узнав о несчастье Луиса, Фелипе Бруно жалел испанца, хотя и сознавал, что тот пострадал из-за своего буйного, несдержанного нрава. Фелипе часто раздумывал над тем, как в дальнейшем сложатся их отношения, но друзья принесли ему весть об отъезде семьи Ромеро.
Себастьяно Ленци с гордостью сказал Фелипе:
– Теперь ты будешь предводителем всех ноланских мальчишек! Поправляйся скорее, и порезвимся уж мы в чужих виноградниках!
Но и для Фелипе пришел черед покинуть Нолу.
В начале августа, в предвечерний час, по каменистой тропинке у дома Бруно зацокали копыта мула. У калитки мул остановился, и с седла спустился невысокий толстый человек в дорожном плаще и широкополой соломенной шляпе. Круглое полное лицо приезжего сияло весельем, маленькие серые глазки смотрели добродушно. Когда он вошел во двор, Фраулиса бросилась к нему с криком:
– Джакомо!
– Здравствуй, сестра!
Худенькая Фраулиса исчезла в мощных объятиях Джакомо Саволино.
– А где Джованни? Где племянник Фелипе?
– Муж скоро вернется с поля, а Фелипе, если не читает книжку, значит, где-нибудь носится с ребятами.
Джакомо был приятно поражен:
– Парень умеет читать?
– Да еще как бойко! – похвалилась Фраулиса, но тут же прикусила язык, вспомнив про завистливых демонов и их козни.
– Это хорошо… хорошо… – повторял Джакомо, входя за сестрой в прохладу хижины.
Перед гостем появился кувшин кианти,[23] хозяйка положила на чисто выскобленный стол ломоть хлеба, кусок козьего сыра, головку сладкого лука, поставила блюда с соленым миндалем и с улитками[24] – угощение бедняков.
Вскоре собралась вся семья. Первым прибежал к ужину проголодавшийся Фелипе, а за ним пришел и усталый Джованни Бруно. Бросив мотыгу за дверью и утерев пот со лба, он радушно приветствовал шурина, с которым не виделся уже пять лет.
Обводя взглядом выбеленные мелом стены комнаты в домишке Бруно и бедную ее обстановку, Джакомо сказал:
– Ну, зятек, вижу, что, пока мы с тобой не видались, ты богатства не нажил!
Бруно кивнул головой:
– Как видишь, друг. От аренды клочка земли не выстроишь каменного дворца, как у ноланских богачей. Лучше расскажи, как у тебя дела идут, как торговля сукном?
Джакомо Саволино беззаботно махнул рукой:
– Лопнула торговля! Разве при испанцах наторгуешь? Задушили поборами. Мой флорентийский родич Бассо Беллини, с которым мы торговали на паях, разорился первым, а за ним полетел и я…
Фраулиса с неудовольствием заметила:
– Он с детства такой, наш Джакомино. От любой беды смешком отделывается.
– А чего горевать, сестра? – весело отозвался неудачливый купец. – Тебя заботы да тревоги иссушили, а я видишь какой гладкий!
– Значит, не голодаешь, – сделала вывод Фраулиса.
– Что верно, то верно, – захохотал сер Джакомо. – Я новое дело нашел, оно и спокойнее и прибыльнее торговли. Бьюсь об заклад, нипочем не отгадаете какое! – И, не дождавшись ответа, Саволино объяснил: – Я содержу в Неаполе ученический пансион.
Фраулиса не поняла.
– Нанял дом у обедневшего патриция и принимаю учеников, сынков богатых родителей. Я их кормлю и пою, их обучают нанятые мной учителя, а за все это… – Джакомо прищелкнул пальцами, – мне в кошель сыплется звонкая монета.
Джованни Бруно с уважением посмотрел на шурина.
– Завидую твоему умению изворачиваться, – со вздохом сказал он. – Только вот чего я в толк не возьму. Ты в науках не больно много смыслишь, как же проверяешь учителей? Они, может, такого нагородят…
– Ну, уж нет, – самодовольно возразил содержатель пансиона. – Я кого попало не беру. Мои педагоги известны всему Неаполю, так что и заведение мое в почете.
– Радуюсь твоему успеху, – искренне молвил Бруно.
– А я хочу, чтобы от моего успеха и вам была польза. Дело такое, брат! – Он притянул к себе Фелипе и погладил по темным волнистым волосам. – Парень растет, и надо ему определить дорогу в жизни. И вот мое предложение: я хочу взять в пансион Фелипе и кого-нибудь из мальчишек брата Шипионе.
– Спасибо, брат, да ведь у нас звонкой монеты нет, – попытался отшутиться Джованни.
Но Саволино побагровел так, что чуть не брызнула кровь из тугих щек, и яростно грохнул кулаком по столу.
– Ну, зять!.. Если б не наша давняя дружба… Неужели ты думаешь, что я возьму с вас хоть сольдо?[25] Своих детей я потерял, потому и решил: где три десятка ребят питаются и учатся, там и еще двоим место найдется.
Джованни Бруно растрогался до слез, а Фелипе запрыгал от восторга: поехать в Неаполь, изучать науки… Могло ли что-нибудь быть заманчивее?
Но Фраулиса сидела молчаливая, задумчивая.
– Надо собрать семейный совет, – наконец сказала она. – Такие большие дела с одного слова не решаются.
Разочарованный Фелипе чуть не заплакал, но отец согласился с мнением жены.
– Первым долгом надо сказать Шипионе с Лауренцой, – молвила Фраулиса, – ведь дело идет и о их сыне. Еще позовем сера Лодовико: он крестный отец, да и грамоте Фелипе обучил. Ну, и обязательно пригласить отца Бартоломео, духовника…
– Стоп! – вскипел старый Бруно. – Этому жирному сладкоголосому бездельнику не место на нашем совете!
И тут отставной солдат дал такую характеристику попам и монахам, что Фраулиса только бледнела и краснела. Но она молчала, мужу опасно было возражать, когда тот приходил в ярость.
