Пятьдесят слов дождя - Лемми Аша
Дирижер указал на подиум, установленный за его спино-й.
– Подумали, что вам тоже нужен постамент, – объяснил мужчина. – Вы такая маленькая.
Она покраснела.
– Спасибо.
– Пора начинать. Сначала сыграем Мендельсона, потом вы исполните Шуберта, и с оркестром закончим. Вы с пианистом будете играть… что именно?
– Чакона. Томазо Витали.
Дирижер приподнял бровь.
– Непростое произведение.
Нори моргнула.
– Да, непростое.
– Что ж, начнем.
Акира предупреждал, чтобы она следила за дирижерской палочкой. Это оказалось не так сложно. А вот играть с другими инструментами…
Только на Мендельсона ушло три часа; за первые два добрались до середины пьесы. Нори чувствовала, как ее спину буравят взгляды. Профессионалы задавались вопросом, чья она глупая родственница, которую поставили здесь солировать.
– Хорошо, – произнес дирижер через некоторое время. – Отдохнем немного. Поиграйте Шуберта. Для него не нужно сопровождение.
Нори кивнула и прикусила губу так сильно, что почувствовала вкус крови.
– Я… здесь же будет не очень много людей?
Дирижер озадаченно посмотрел на девушку.
– Всего лишь двести или около того.
Нори чуть не упала в обморок. Дирижер жестом попросил ее начать играть. По крайней мере, эта музыка глубоко врезалась в ее мышечную память, и Нори прошла ее без сучка и задоринки.
Шепот за спиной подсказал, что ей удалось искупить свою вину за прошлые ошибки. Немного.
Дирижер кивнул.
– Молодец. Явно солистка.
Нори пришлось сдержать фырканье.
– У меня больше практики в игре в одиночку. Но… где пианист?
– Я его не видел. Пойду гляну. У нас осталось всего несколько часов.
Дирижер положил палочку и исчез в соседней комнате.
– Это же его сестра, да? – прошептал кто-то позади нее. – Забавная малышка.
– Сводная сестра. И давай потише. Ее семья…
Дирижер вернулся хмурым.
– Задерживается, – сообщил он. – Замечательно. Что еще сегодня пойдет не так?
Нори сглотнула.
– Что нам делать?
– Продолжаем репетировать концерт, а что ж еще? – Лицо мужчины смягчилось. – Вы отлично играете. Ваш брат гордился бы.
– Вы знаете Акиру?
Он рассмеялся.
– Мы вместе учились в консерватории. Он позвонил мне несколько дней назад, предупредил, чтобы я не ждал от вас чуда.
Нори чуть не фыркнула.
– Да уж.
Мужчина улыбнулся.
– Ваш брат гений, который рождается раз в поколение. Тэнсай, понимаете? С такими людьми невозможно конкурировать.
Отлично понимаю.
– Однако у вас, – продолжал он, – есть то, чего нет у него.
Нори испуганно подняла глаза.
– Что?
Дирижер подмигнул.
– Лучше пусть он сам вам скажет. А теперь, может быть, попробуем еще раз? С самого начала.
И она старалась изо всех сил, теперь уже увереннее. Оркестр поднял ее, как нарастающий прилив. Солируя, ей приходилось парить над ними – но не слишком отрываясь, как в изящном танце.
Нори закрыла глаза и попыталась почувствовать то, что чувствовала, впервые услышав игру Акиры. Чувство чужое и одновременно знакомое, замысловатое и простое, и, хотя по спине пробегали мурашки, неизменно теплое.
Еще через три часа вышла горничная: сообщила, что гости прибудут в течение часа, и нужно переодеться.
Музыканты, казалось, знали, куда идти, и оставили Нори в одиночестве.
– Прошу вас, госпожа, – произнесла горничная. – Наверху есть комната, где вы можете переодеться. Я уже разложила ваше платье.
Нори кивнула и последовала за женщиной по винтовой лестнице. На верхнем этаже даже не все стены были окрашены. Очевидно, в доме никто не жил.
Стараясь не порвать тонкую ткань, Нори надела мерцающее белое платье, изначально принадлежавшее высокой Элис. Приходилось идти осторожно, чтобы не споткнуться.
Она высвободила волосы из пучка и перекинула через левое плечо, закрепив правую часть длинной заколкой из слоновой кости. Потом слегка подкрасила губы помадой и, прищурившись, посмотрела в зеркало.
Было слышно, как внизу несколько раз открывалась и закрывалась входная дверь, доносились звуки смеха – громкого, напыщенного смеха, принадлежавшего людям, у которых слишком много денег и слишком много свободного времени. Нори села на край кровати и вздохнула. Нет смысла молиться о силе.
В дверь постучали.
– Минуту.
Дверь все равно открылась, и вошел Акира – в концертном костюме, с красной розой, приколотой к лацкану, с зачесанным гелем волосами.
Он приподнял бровь, увидев ее потрясенное лицо.
– Ой, да ладно! Ты же не думала, что я позволю тебе меня опозорить.
Нори бросилась в его объятия.
– Аники!
– Хотел тебя удивить, – тепло сказал он. – Ты всегда жалуешься, что я слишком серьезен.
– Но… но ты же в Вене!
– Примчался обратно. Едва успел. Я приехал всего несколько часов назад и не задержусь надолго. Возвращаюсь через три дня.
Она подняла на него глаза, и ей с трудом удалось сдержать слезы радости.
– О, слава богу! Теперь ты можешь играть вместо мен-я.
Он усмехнулся.
– Еще чего! Я буду тебе аккомпанировать, сестренка. Остальное зависит от тебя.
Она впилась ногтями в его запястья.
– Пожалуйста, не заставляй меня! Ты сыграешь гораздо лучше.
Акира фыркнул.
– Разумеется. Но я хочу, чтобы сыграла ты.
– Я ничтожество, – вырвалось у нее.
Лишенный сна мозг изо всех сил пытался справиться с происходящим, отчаянно хотелось вернуться в спальню, свернуться калачиком с кружкой горячего чая.
Акира щелкнул ее по носу.
– Ты вовсе не ничтожество.
На лице Нори отразилась неуверенность.
– Слушай, – сказал брат, – ты прекрасно знаешь, я никогда ничего не делаю без причины. Так что тебе придется довериться мне.
Нори сдержала слезы – некогда плакать. Облегчение от того, что Акира снова рядом с ней, перевесило все остальное.
Если ей суждено опозориться и сгореть в адском пламени, по крайней мере он будет здесь, чтобы… Ну, в общем, он будет здесь.
Нори крепко сжала руку брата.
– С днем рождения.
Он дернул плечом.
– Без церемоний.
– Учти, у меня куча вопросов. Это совсем на тебя не похоже, аники.
Он ухмыльнулся.
– Позже. А теперь идем.
Не смотреть на них.
Это был единственный выход. Поискав Хиромото и не сумев найти его среди толпы людей в черных костюмах, Нори сдалась и теперь твердо смотрела в пол.
Акира сел за фортепьяно, после того как его тепло обняли дирижер и половина музыкантов оркестра.
Кто-то, кого она не узнала, поднялся на сцену и, сказав несколько слов, поблагодарил гостей от имени Хиромото за участие в сегодняшнем вечере. Он представил сегодняшнюю солистку как госпожу Норико Камидзу, и она услышала, что толпа разразилась ропотом. Нори никогда так сильно не хотелось оказаться где-нибудь еще. И это говорило о многом.
Тело под платьем зудело. Руки вспотели. Следовало иначе причесаться, да и струны на скрипке, похоже, натянуты слишком туго. На месте ее удерживал лишь взгляд Акиры.
Он в тебя верит.
Нори вдохнула и не выпускала воздух, пока дирижер не кивнул, что пора начинать.
Давай.
Она улетела. С первыми бравурными восходящими нотами она заявила, что пьеса принадлежит ей.
Идеально.
Она почти чувствовала, как руки Акиры направляют ее собственные.
Сквозь звуки оркестра она слышала его голос в своей голове.
Хорошо. Теперь не слишком быстро. Притормози… Нежно. Почти чувственно.
Вот так.
Теперь выше. Не части€.
Быстрее. Быстрее. Быстрее!
У нее перехватило дыхание. Лицо пылало, но руки не дрожали. Она не потерпит унижения.
Звук флейты пронзил до самого сердца.
И так всегда?
Значит, именно это всегда чувствует Акира?
Каково быть в центре такого звука?
