Королева Бона. Дракон в гербе - Аудерская Галина

— Мы ехали сегодня вдоль Немана. А кто владеет его устьем?

— Ранее Орден крестоносцев. Ныне — Герцогство Прусское.

— Снова этот Альбрехт! Наша река, но без устья, без доступа к морю! С этим нельзя смириться!

— Государыня, вы хотели бы объявить войну?

Разумеется нет! Но я подумаю об этом…

Станьчик, сопровождавший короля во время его путешествия в Литву, пытался как прежде веселить его, но, видно, оба они постарели, да и посерьезнели, ибо шуту все реже удавалось рассмешить своего господина.

— Невеселые у тебя шутки, — сказал как-то король.

— А что же веселого может быть теперь в Виленском замке? — отвечал Станьчик.

— Почему же? — спросил монарх. — шляхтичи не вылезают из канцелярии королевы, умничают, смотрят свысока на других, а на все вопросы твердят одно и то же: «У нас все будет, как в Неаполитанском королевстве». Как в Неаполе… А, чтоб им! До сих пор в канцелярии Вавельского замка можно было получить любые бумаги.

— А сейчас пришла пора проверить печати. Кто же будет это делать? Ясно, что не вельможи, а мелкая шляхта.

— Как в Неаполе? — съязвил Станьчик.

— Да. Как в Неаполе. А теперь проваливай! — хлопнул в ладоши Сигизмунд. — Проси подканцлера Хоеньского.

Подканцлер прибыл в Вильну с новостями из Короны.

— Ну, так сказывайте. Какие у вас там в Кракове помыслы?

— Никаких, ваше величество. Ничего в голову не приходит. Как с такими вестями предстать перед королевой?

— Курфюрст Иоахим Бранденбургский давно ждет ответа.

— Да, ваше величество, — промолвил Хоеньский. — Слишком долго. Но я не смел решиться.

Опасаюсь, что королева будет противиться этому супружеству.

— Что ж… Ей виделась Ядвига на мазовецком троне, — сказал король. — Но Януша уже нет в живых, зато Альбрехт спешит женить Иоахима.

— Курфюрст Иоахим — Гогенцоллерн, — вздохнул подканцлер.

— Он наш родственник. Хочу ближе соединить с нами обоих князей.

— Мысль превосходная, ваше величество, я делаю все, что в моих силах. Но королева…

— Что ж. Пусть курфюрст Иоахим еще подождет с ответом. Как поступим с другим делом?

— Нельзя утаить, я привез печальную весть о смерти примаса. Государыня, правда, сейчас в разъездах, но весть дойдет и до нее. Предложит своих людей, своих клевретов…

— Лаский занимал в ее прожектах большое место…

— Но ему было уже восемьдесят. Есть на примете помоложе, — начал перечислять Хоеньский. — Преданный королеве Гамрат…

— Ну, нет. Этот пусть подождет. Есть еще Кшицкий. Дипломат, весьма искусный и нам предан.

— Сторонник сильной королевской власти, — напомнил подканцлер.

— И королевы. Но здравого рассудка ему не занимать. Пусть уж будет Кшицкий. Известите двор о кончине примаса. А что касается бранденбургского курфюрста и Ядвиги… Королевы в Вильне нет, значит, покамест… Да, покамест следует хранить все в тайне.

По тракту медленно тянулось большое стадо. Волы вплавь переправились через речушку, а потом, мыча, сбились в кучу на широкой пыльной дороге. Тут с противоположной стороны показалась карета, сопровождаемая эскортом вооруженных слуг и дворян. Карета свернула на обочину, из окна ее выглянула королева.

— Прекрасное стадо. Узнайте, синьор Алифио, чье оно? Нет-нет, лучше вас это сделает Остоя.

Дворянин, соскочив с коня, направился к пастуху.

— Чье это стадо? — спросил он.

Но тот, обернувшись, молча глядел на разряженного дворянина.

— Чье это стадо? — повторил Остоя, показав на волов. Этот жест крестьянин, видимо, понял, потому что объяснил:

— А! Государыни нашей великой княгини Литовской.

— Польской королевы? — допытывался Остоя.

— Ее величества польской королевы.

Остоя вернулся к карете.

— Государыня, вы слышали ответ?

— Да, — промолвила королева. — Я рада, что все так, как я пожелала. Велите забраться поглубже в лес.

Они остановились на лесной поляне. Королева, ступая по зеленой, залитой солнцем траве, воскликнула:

— Нет ничего прекраснее леса! Гулять, дышать чистейшим воздухом, ни о чем не думать. Что за наслаждение!

Неожиданно какой-то рыжий пес выскочил из лесу и громко залаял. Королева остановилась, ее прекрасное настроение улетучилось.

— Успокойте это глупое животное, — повелела она. Вскоре из лесу вышел пожилой крестьянин со связкой бобровых шкурок на плече. Крестьянин тут же успокоил собаку, заставил ее замолчать, схватив за загривок. Моравец вернулся к королеве.

— Теперь будет тихо. Вы испугались, госпожа?

— Нет. А что это за человек? Не браконьер?

— Нет, вроде бы лесничий. Несет бобровые шкурки.

— Бобровые? Откуда? Почему? Узнайте-ка.

Бона осталась стоять на месте, а через минуту получила ответ. Моравец пояснил:

— Это не королевский лесничий, а лесной сторож князя Вишневецкого.

— Ах, вот как? Значит, паны-вельможи запросто бьют моих бобров? Для себя? Я ведь запретила. Синьор Алифио!

— Слушаю, — сказал он, приблизившись.

— Извольте проверить, кто нарушает наши запреты? Кто дозволил владельцам местных земель уничтожать этих чудных зверьков? Разве мы не содержим их охрану?

— Я не знаю, почему князь Вишневецкий…

— Князь не князь, а ему нет дела до моих бобров! Велите слугам отнять шкурки.

— Человека этого задержать? — спросил Остоя.

— Нет. Зачем? Он же не читал моих указов. Но объясните ему, почему князю не достанутся шкурки. И довольно! Возвращаемся в Вильну.

Она резко повернулась и направилась к карете. Глядя вслед, Алифио с горестью отметил, что это была уже совсем другая женщина: сердитая, мрачная, беспокойная. Врученным ей Анной букетом цветов она стегала попадавшиеся на пути кусты.

Едва они вернулись в Виленский замок, направлявшейся в свои покои королеве преградил дорогу Паппакода.

— Госпожа, вы в последнее время ко мне неблагосклонны. А между тем я знаю больше, нежели канцлер Алифио! — сказал он.

— Больше? Любопытно. Что же ты знаешь? Говори, только правду, ничего не выдумывай!

Он вздрогнул, потому что она впервые сказала ему «ты», но не умолк.

— Сведения из первых рук, — прошептал он. — Курфюрст Бранденбургский Иоахим…

— Знаю. Хотел бы, чтоб бездетный Альбрехт передал ему по наследству свои прусские владения.

— Если бы только это!

— О боже! Что может быть горше, нежели единение Бранденбургии с Прусским герцогством?

— Он… просит руки королевны Ядвиги, — прошептал Паппакода.

Бона вздрогнула от неожиданности.

— Гогенцоллерн и Ядвига? Ты с ума сошел? Кто же разрешит это?

— Согласно обычаю, ее отец.

— Не понимаю. Кто? — переспросила она.

— Отец вашей падчерицы, королевны Ядвиги.

Бона мгновение глядела на него, словно бы все еще не понимая.

— Что ты сказал?! Как ты смеешь?! — воскликнула она.

— Это не мои домыслы, — объяснял Паппакода. — Это точные сведения. Курфюрст Иоахим долго ждал, но сейчас вот-вот получит подтверждение обещанного. Письменное.

— От короля? Ты лжешь! Лжешь! — негодовала королева. — Санта Мадонна! Ядвига в их руках?! С ними заодно? Не верю! Быть того не может!

Оттолкнув Паппакоду, Бона ринулась в покои Сигизмунда. Паппакода со злобной ухмылкой смотрел ей вслед.

А она, услышав от короля подтверждение новости, пытаясь сдержать негодование, вступила с ним в спор:

— Я выслушала вас весьма внимательно. Каковы же причины, склонившие вас выдать Ядвигу за Гогенцоллерна?

— Император Карл и Фердинанд втайне сговариваются с Москвой. Подстрекают против нас московитов…

— Я никогда не верила Габсбургам… — прервала его Бона.

— Но после того, как Альбрехт стал светским князем, они в распре с домом Гогенцоллернов.

Полагаю, нам удобнее иметь Альбрехта и Иоахима при себе, против Габсбургов. А также против Москвы. На границе не слишком спокойно.

— Боже! Не зря королевской канцелярией правит епископ Хоеньский, — вздохнула она. — Известно, как боится он борьбы с двумя противниками. Пробует столковаться то с тем, то с этим.