Нелли Шульман - Вельяминовы. Начало пути. Книга 1
Здесь же город рассыпался перед ней чудным ожерельем, становясь все выше, все величественней.
— Господин великий Новгород, — пробормотала девочка. — Здесь дед Никита мой живет.
— Живет, а как же, — подхватил кормщик. — Никита Григорьич по всей земле Новгородской славен.
Струг мягко приткнулся к речной пристани. На борт поднялся седой человек, как две капли воды похожий на Феодосию. Она радостно поклонилась отцу и звонким, помолодевшим голосом поблагодарила команду.
— Спасибо, люди добрые, за помощь, за заботу, за то, что славно добежали до земли Новгородской.
— Благодарствуй, боярыня, здрава будь ты и семейство твое, — склонил голову Никифор.
Никита Судаков подошел к притихшей Марфе и присел рядом.
— Стало быть, ты и есть Марфа Вельяминова, внучка моя единственная? — В его глазах запрыгали чуть заметные смешинки.
— Я есть боярышня Марфуша, — важно сказала девочка и протянула деду руку. Тот, не удивившись, пожал ее.
— Добро пожаловать, боярышня.
Чудеса начались прямо у пристани. Марфа думала, что, как в Москве, их будет ждать возок — чтобы бояре не замарали платья в густой жирной грязи, однако от пристани к городским воротам взбиралась широкая дорога, выложенная бревнами.
— А где же возок? — растерялась она.
— В Новгороде, внучка, пешком ходят, — усмехнулся Судаков. — Давай руку, на людей посмотришь, себя покажешь.
Марфа, позже видевшая великие города Европы, навсегда запомнила тот путь по новгородским улицам. Больше всего ее поразила чистота. В Москве даже у Кремля высились кучи грязи, да и на боярских дворах зачастую прямо у стен богатых теремов валялись свиньи. Только здесь она поняла, почему мать строго выговаривала ей за малейший беспорядок в детской.
Мать с дедом о чем-то негромко переговаривались, а Марфа дивилась, как много людей вокруг, с каким достоинством они неспешно — или даже торопясь, но никого не расталкивая, — идут по своим делам. В толпе попадались люди в иноземной одежде, многие из них, — должно быть, тоже недавно приехавшие, — озирались вокруг с немым восторгом.
С Никитой Судаковым здоровались, он останавливался, перекидывался словом-другим с каждым, пожелавшим ему здравствовать. До Марфы доносились обрывки разговоров — про караван с товарами для корелов, про навигацию на Ладоге, про поставки рыбы с Белого моря.
Усадьба деда поразила ее непривычным деловым порядком. Казалось, здесь нет ни одного бездельного человека — не то, что на Москве, где дворня сидит у ворот и треплет языком, выстругивая щепки или лузгая семечки.
Ее оставили в детской горнице и велели прийти к трапезе через час — мать перевернула простые песочные часы, стоящие на низенькой, как раз под рост Марфы, конторке.
Оглядевшись, девочка принялась рассматривать книги. Их было немного, но были там пречудесные издания, например, маленькая, но толстая книга на уже немного понятной Марфе латыни с красивыми картами чужеземных стран и изображениями диковинных существ. Рядом стояла латинская грамматика, Марфа сначала подумала, что это та же книга, по которой она училась сама, но здесь задания были сложнее, а поля пестрили пометками. Чья-то детская рука писала спряжения глаголов и подчеркивала непонятные места.
На поставце стояла совсем уж невозможная вещь — круглый шар на деревянной подставке.
На нем были наклеены карты. Их Марфа уже видела и могла показать, где Москва, где Новгород, где запад и восток. Но этот шар крутился, и девочка застыла, восхищенно глядя, как под ее пальцем вращается маленькая Земля. Аккуратно прижав к себе диковину, она заторопилась к взрослым.
— Что сие есть?
— Сие есть глобус, дитя. Он показывает нам дальние страны и великие моря, — степенно ответил дед.
— А почему он крутится?
— Потому что Земля наша крутится вокруг своей оси, так и глобус, — сказала мать. — А теперь причешись, вымой руки и приходи за стол.
За обедом Марфа ела молча и быстро. Кормили здесь просто, но очень вкусно. Свободной рукой она исподтишка вертела глобус, стоящий рядом на лавке.
Герр Клюге проводил Марфу до крыльца. Феодосия стояла у ворот и разговаривала с женой Иоганна, толстой и веселой фрау Матильдой. Девочка уже знала, что фрау Матильда ждет ребенка и что он сейчас в животе у фрау Матильды. Потом ребенок появится на свет, и она похудеет.
Ключница Ульяна по секрету рассказала девочке, что в ту ночь, когда Марфа появилась на свет, была страшная гроза: «И одна молния ударила прямо в мыльню, где была боярыня.
Начался пожар, мы ужо думали, что конец и тебе, и боярыне пришел, но тут батюшка твой вернулся и перенес матушку на руках прямо в терем. Там ты и родилась».
Марфа потом несколько дней бегала посмотреть на след молнии, старую мыльню сломали, на ее месте выросла высокая трава, и только небольшой выгоревший участок напоминал о ночи ее рождения.
Вот уже месяц Марфа Вельяминова училась. Историю и латынь ей преподавала мать, греческий и математику — дед Никита, а заниматься родной речью, законом Божием и пением она ходила в собор Святой Софии к строгому писцу Демиду и смешливому молодому батюшке Филиппу.
Совсем недавно в ее жизни появился герр Иоганн Клюге, он взялся обучать ее немецкому и географии. Сам он родом он был из Колывани, а жена его родилась и выросла в Новгороде, в старой ганзейской семье.
Девочку ее захватила и понесла городская улица. Она вертелась во все стороны, разглядывая прохожих, дома, купола церквей, стаи птиц над головой.
— Зайдем-ка сюда, — мать приотворила ворота небольшого домика. В Новгороде дверей не запирали.
Их встретила сухонькая старушка с непокрытой по-домашнему головой. Звали ее Ефросинья Михайловна. Марфа ходила к ней два раза в неделю учиться варить настои, делать мази и перевязывать раны.
Ей дали крепкое сладкое яблоко и усадили за стол. Она достала немецкую тетрадь и стала перечитывать записанные в прошлый урок фразы.
— Ну, что, Феодосия, думаешь?
— Так, Ефросинья Михайловна, все по-вашему вышло. Отекает она сильно, бедная, я на ноги ее посмотрела, прям стволы древесные, жалуется, что голова болит, в жар бросает и мушки перед глазами. Все, как мы и говорили. Когда ей срок-то?
— Да хоть бы недельки две, а лучше три еще походить. Но боязно мне, — я таких много перевидала, — если судороги начнутся, не выживет ни мать, ни дитя. Я ей велела лежать, сколько можно, и чтобы в горнице было темно и прохладно. Воду пьет она?
— Пьет. Я ей сборы дала, один от отеков, другой от головной боли. А по-хорошему, ей бы травок дать, чтобы схватки начались.
— Давай неделю погодим еще, а там решим, — промолвила Ефросинья. — Дитя ведь жалко, первое все же. Я ее мужу велела, буде хоть один пальчик у нее дернется или глаз мигнет, сразу чтоб за мной посылали.
— Матушка, — спросила Марфа, когда они возвращались домой, — что, фрау Матильда сильно болеет?
— Сейчас сильно, но как родит, так и не вспомнит, что болела. Главное, чтоб родила, и чтоб дитя здоровое было.
— А Ефросинья Михайловна, она и повивальная бабка тоже?
— А то, она меня еще принимала.
— Сколько ж ей лет? — ахнула Марфа.
— Да уж к семидесяти.
— Мам, а ты свою маменьку помнишь?
— Нет почти, Марфуша, мне ж всего четыре годика было. Твой дедушка был в свейской земле, а мы летом поехали на Ладогу, в наши вотчины, вышли в озеро, а там поднялся шторм, лодьи на камни понесло. Матушка меня к себе привязала и прыгнула в воду.
Доплыла до берега, а назавтра у нее горячка началась, так она и отошла.
Марфа затихла, но ненадолго.
— Я плавать умею. Это ты меня научила?
— И я, и батюшка твой. Как ты еще дитем была, он тебя отнесет к Москве-реке и давай окунать в воду. Так ты и поплыла, а потом уже я тебя учила.
Феодосию вдруг пронзила почти нестерпимая тоска по мужу, хоть бросай все и езжай в этот Орешек. Да ведь нельзя, война еще начнется.
— А батюшка скоро приедет?
— А вот как закончит свои дела, так и приедет. Скорей бы уже.
Никита Судаков ждал дочь в крестовой горнице. Она отослала Марфу в светелку и протянула ему переданное Иоганном Клюге письмо из Колывани. Судаков, едва пробежав его глазами, свернул листок и внимательно посмотрел на дочь.
— Будет война. Вот, сама почитай.
Мартин Клюге, давний отцовский знакомец, писал, что Ливонский орден на переговорах в Позволе заключил вассальный договор с польским королем Сигизмундом.
— Думаешь, государь этого не потерпит? — взглянула Феодосия на отца. Тот покачал головой.
— Ливонцы к войне не готовы. Магистр ихний, Фюрстенберг, только и полагается, что на силы Сигизмунда, а тот не станет слать войска супротив царя Ивана. Ты еще подумай, Федосья, Колывань и Рига — города ганзейские, а Ганзу сейчас англичане выживают из торговли на наших морях. Ганза чьими сукнами промышляет?
