Степан Суздальцев - Угрюмое гостеприимство Петербурга
Послышались первые звуки кадрили. Роман протянул руку Марии, и та спокойно и бесстрастно ушла танцевать с ним. Дмитрий смотрел на Софью и не узнавал ее. Большая охотница до танцев, она с безучастным видом смотрела, как танцуют другие, но сама, казалось, не только не хотела танцевать, но и не могла.
Дмитрий не мог понять, что сделалось с Софьей, что вызвало в пылкой младой княжне столь сильную перемену. «Верно, это из-за меня ей не хочется танцевать, — решил Дмитрий. — После той дуэли она так и не простила меня». Князь Ланевский, княгиня и Марья Алексеевна отошли от них с тем, чтобы молодой корнет мог поговорить с возлюбленной наедине. Но Софья молчала, и Дмитрий не решался первым начать разговор.
Они молча смотрели друг на друга, каждый думая о своем: граф — о совершенном убийстве, княжна — о поруганной чести и утраченной чистоте и невинности.
Вдруг Дмитрий увидел своего приятеля Петра Андреевича. Проследив за его взглядом, Софья тихо произнесла:
— Идите к нему, граф. Мне нужно побыть одной.
Дмитрий кивнул. Он был благодарен ей за то понимание, которое может установиться только меж людьми близкими и хорошо знающими друг друга — хоть теперь это было и невозможно, поскольку Дмитрий совершенно не знал этой новой Софьи, равно как и она не знала того человека, которым теперь стал он.
Молодой граф поспешил засвидетельствовать Петру Андреевичу свое почтение.
— Рад, что вы в Петербурге, Дмитрий Григорьевич, — сказал Суздальский. — Однако напрасно вы ради меня оставили свою возлюбленную.
Дмитрию было непривычно, чтобы о Софье говорили как о его возлюбленной, однако он помнил завещанное Константином — Петр Андреевич несомненно знал о том от Романа — и смирился с таким определением Софьи.
— Но отчего же, князь, мне не пообщаться и с вами?
— Да оттого, дорогой мой граф, что теперь сношения со мной могут скверно сказаться на вашей репутации, — отвечал с улыбкой Петр Андреевич. — За то время, что вы были на Кавказе, многое переменилось. Моя фамилия теперь не в почете.
— Поясните, Петр Андреевич.
— Отец повздорил с его величеством и навлек на себя его гнев.
— Не понимаю, при чем здесь вы, — признался Дмитрий.
— При том, что я сын своего отца, — с необъяснимой веселостью в голосе сказал Суздальский. — Через три дня мне предстоит отправиться в Турцию.
Дмитрий сначала было хотел поздравить товарища с назначением, однако вовремя вспомнил о последних новостях из Константинополя, которые рассказывал ему дядя. Молодой граф не мог понять, отчего сын должен отвечать за ошибки отца, отчего, если Андрей Петрович был резок в словах с императором, государь желает наказать его сына.
Но вот Дмитрий увидел и самого старого князя. Он только приехал и медленной величественной походкой заходил в зал. Один из немногих в тот вечер, Андрей Петрович не надел маски, и посему все сразу узнавали его. Суздальский был не один — с ним вместе был невысокого роста немолодой господин в черном фраке изящного покроя; в отличие от старого князя лицо его скрывала черная маска.
Как и всегда, перед Андреем Петровичем расступались, однако теперь не из почтения, как это делали прежде, а из страха вступить с ним в беседу, и дабы не дать старому князю повода подойти, от него отворачивались. Андрей Петрович хищно заулыбался — казалось, его веселила такая опала; второй с презрением смотрел на собравшихся из-за своей черной маски. Единственный, кто не отвернулся от Суздальского и его спутника, был Владимир Дмитриевич Воронцов. Провожаемый возмущенными взглядами, он уверенно вышел им навстречу и поздоровался с ними.
Они были слишком далеко от Дмитрия и Петра Андреевича, чтобы те могли слышать их разговор, однако было видно, что старый князь большую часть молчал, говорили Владимир Дмитриевич и человек в маске.
* * *— Я знаю, вам должно ненавидеть и презирать меня, — говорил человек в черном фраке, — однако я счел своим долгом приехать. Я знаю, что мой сын, приехав в Петербург, нашел в вашем доме приют. Ричард писал мне, что вы приняли его как дорогого гостя и близкого человека.
— Но Ричард и есть близкий мне человек, — отвечал Воронцов. — Мы с вами когда-то были друзьями, и вы даже спасли мне жизнь — я до сих пор помню это. Кроме того, Ричард — сын женщины, которую одну я любил всю свою жизнь. Судьба не подарила мне детей, однако я полюбил Ричарда, как если бы он был мой родной сын.
— Но я… я же обманул вас и предал, я поругал нашу дружбу и заставил вас страдать.
— Я на вас зла не держу, — сказал Владимир Дмитриевич и протянул человеку в маске руку, которую тот пожал, по русскому обычаю, крепко.
И в этом рукопожатии, в этом примирении спустя двадцать два года было то добро, то великодушие и то благородство, на котором держится этот мир и он никогда не рухнет, пока есть люди, которые помимо Гордости признают Честь и Любовь.
Пока господа разговаривали, музыканты играли вальс, в котором кружились молоденькие барышни, изысканные франты, усатые офицеры, придворные, но среди них всех всеобщее внимание привлекала виновница бала, которая танцевала с молодым кавалером. Он был во фраке, на лице была маска, однако под нею все узнавали маркиза Ричарда Редсворда.
И он, и Анастасия не могли не знать, что вальс их будет замечен и вызовет у общества возмущение, что князь Александр Юрьевич будет в ярости и, может статься, вызовет Ричарда на дуэль, однако они любили друг друга и находили постыдным стесняться показать свои чувства свету.
Когда музыка кончилась, Анастасия и Ричард остановились, он подошел к ней, нежно обнял ее и на глазах у всех запечатлел на ее устах поцелуй любви.
В зале воцарилась звенящая тишина, которую прервал голос князя Демидова:
— Как вы посмели, сударь, явиться в мой дом после того, как я велел вам убираться? Как смели вы, — Александр Юрьевич обернулся к старому князю, — привести сюда этого человека?
— Не беспокойтесь, князь, — ровным голосом произнес человек в черной маске, — мы с Ричардом уже уходим.
— Что? — Лицо Демидова изменилось, как если бы он увидел призрак.
Человек в черном фраке сорвал с лица свою маску и уверенно посмотрел князю в глаза. Лицо его, многими уже забытое, иными и вовсе не виданное, было прекрасно знакомо князю Демидову, который сразу признал в нем лицо своего врага. Перед ним стоял герцог Глостер.
— Вы? — в ярости взревел Александр Юрьевич.
— Пойдем, Ричард, — сказал герцог, не обращая на хозяина дома никакого внимания.
Ричард колебался. Он смотрел на Анастасию, возлюбленную и желанную. Как можно уйти теперь и оставить навсегда возможность быть с ней? Как можно отрешиться от любви? Но Ричард помнил также и об отце, которого не видел уже много месяцев. Он понимал, чего герцогу стоил визит в Санкт-Петербург, на что он пошел, чтобы вызволить сына. Он понимал, что отказаться теперь идти с отцом — значит навлечь беду на него. Как может он ради собственной прихоти рисковать дорогими людьми?
Проклиная себя за слабость и бесхребетность, Ричард в последний раз взглянул в лицо любимой, дорогой его сердцу Анастасии и пошел вслед за отцом к выходу.
Музыканты уже не играли, никто не танцевал, и взгляды гостей были устремлены на Демидова и старого князя.
— Вы ответите за это, Андрей Петрович, — в гневе произнес Александр Юрьевич. Он понимал, что теперь его честь, репутация и общественное положение зависят от его реакции на нанесенное оскорбление. — Прилюдно заявляю вам, что отныне я считаю вас своим врагом.
— Я как-нибудь это переживу, — усмехнулся в ответ старый князь.
— Если сможете, — сквозь зубы процедил Демидов, стаскивая с руки перчатку.
— А ты не староват ли хвататься за оружие? — насмешливо спросил Андрей Петрович, оголяя свои волчьи клыки.
Александр Юрьевич подошел к Суздальскому на расстояние четырех шагов и со всей силы бросил перчатку ему в лицо. Никто из присутствующих не помнил, чтобы старого князя вызывали на дуэль, поэтому для всех было особенно удивительно, что он поймал перчатку на лету.
— Вызов принят, — с достоинством сказал Андрей Петрович и твердой походкой вышел из зала. Следом за ним вышел князь Петр Андреевич.
Глава 21
Огонь и тени
Чего огонь не в силах сжечь,
Он закаляет.
Уильям ШекспирНиколай в этот день был в покоях Варвары Аркадьевны Нелидовой. Впервые за долгое время. Великих трудов стоило ему скрывать свое влечение к этой особе. Даже Александр Христофорович тому назад месяца три по неосторожности и неудержимой любви к женской красоте оказался в этой же комнате.
Как же сильно он ее ревновал…
Николай внимательно посмотрел на Варвару Аркадьевну. Она была все та же Варвара, любящая и нежная подруга. Теперь он понимал, что все ее сношения с графом имели одну лишь цель — возбудить в нем ревность, заставить его вернуться.
