Дмитрий Барчук - Александрия-2
– В сущности, так оно и есть, – ответил я и спросил напрямик: – Кто вы?
Мужчина рассмеялся и снял с себя шляпу. Он мог надеть любой парик, как угодно изменить свою внешность, но эти глаза-хамелеоны я бы узнал всегда.
– Леонид! – я чуть не подпрыгнул от неожиданности. – Неклюдов! Так ты жив?
Он широко улыбнулся и сказал:
– Вообще-то у меня сейчас другое имя. Но ты можешь называть по-старому. Только не кричи, пожалуйста, на всю площадь. Мне лишнее внимание ни к чему.
Я смотрел на него и не верил собственным глазам:
– Жив, жив, курилка! А я-то думал, что после того как ты все акции церкви отдал, то и сам с чьей-нибудь помощью вознесся на небеса.
– С этим мы пока погодим, – Леонид огляделся по сторонам и предложил: – Чего мы тут торчим, как два тополя на Плющихе. Пойдем лучше в бар и выпьем по кружке пива.
– Ты же знаешь, я спиртное не пью.
– Да ну? – удивился мой старый знакомый. – И даже в колонии не развязался? Ну ты кремень. Гвозди бы делать из этих людей. Все равно пойдем.
Я выпью пива, а тебя, так и быть, угощу чашечкой венского кофе.
В баре было немноголюдно. Время обеда уже прошло, а до вечера еще оставалось несколько часов. Тихо играла музыка, и никто особенно не шумел.
– Ну как ты? Рассказывай. Твой новый фэйс даже лучшего прежнего. По тебе не скажешь, что ты десять лет слонялся по тюрьмам и лагерям, – сделал мне комплимент Неклюдов.
– Значит, хорошо сохранился. Только я уже дед.
– Машка, что ли, родила? Так она же еще в школе учится? – не поверил моим словам Леонид.
– Нет. Мария у нас – девушка серьезная. Она нынче получила аттестат зрелости и поступила в медицинскую академию. А внука мне подарил Лешка.
– А он чем занимается?
– Он юрист. Хотел идти работать в прокуратуру, но после судилища надо мной стал адвокатом. У него сейчас своя адвокатская контора в Москве. Неплохо зарабатывает.
Я хотел спросить Неклюдова о его сыне, который сидел в тюрьме, но побоялся причинить ему боль. Леонид сам заговорил о своей семье:
– А у меня ведь дочь родилась. Ей уже четыре года.
– Поздравляю, – я чуть не спросил, кто ее мать, но задал другой вопрос. – Как ее зовут?
– Людмила, – произнес Леонид и усмехнулся.
– Так ты хочешь сказать…
Мой бывший заместитель опередил меня:
– Ты правильно догадался: ее мать – моя бывшая жена. Она родила девочку в сорок семь лет.
Я только покачал головой:
– Ну вы и даете!
Неклюдов понял, что настало время ему рассказать о своих приключениях.
– Люди Сим Сима под дулами пистолетов пытались заставить меня переписать твои и мои акции на свою новую багамскую компанию. Эх, сколько копий из‑за них сломано, а они благодаря стараниям государства все равно превратились в пыль. Стоило ли за них так бороться? Сидеть в тюрьме, проливать кровь? Стравливать церковь и государство? Но тогда я уже пожертвовал эти бумаги священникам, и, чтобы отстоять эту сделку, мне пришлось применить силу. В гостиничном номере в аэропорту Тель-Авива я оставил после себя три трупа, не считая нотариуса, который был на их совести. Я пытался скрыться, но полиция в Израиле хорошо работает. И на ливанской границе меня повязали. Денег у меня к тому времени уже не было. Все, что заработал у тебя в холдинге, я отдал Московской патриархии: сбережения у швейцарских гномов и даже химический комбинат в Израиле. А банк при разводе достался Людмиле. Я был нищий и голый. К тому же в бегах. Меня обвиняли в убийстве. Да еще Россия требовала моей экстрадиции за якобы совершенные экономические преступления на родине. В общем, мое положение было аховое.
– И как же ты из него выпутался? – спросил я, прихлебывая ароматный кофе.
– Помогли коллеги из Моссада. Я согласился сотрудничать с израильской разведкой, – с удивительной легкостью признался мой собеседник.
Я не знал как реагировать на его слова. Леонид заметил мое смятение.
– Ты меня осуждаешь?
Я пожал плечами.
– Два года я провел в одиночной камере, прежде чем дал согласие. У меня было время тщательно обдумать это решение. Я сделал сознательный выбор. Спецслужба – это мое призвание. Я же ничего больше толком делать не умею, только шпионить. Я и за тобой все годы нашей совместной работы шпионил и стучал на тебя Сим Симу.
– Я это знал. А чем ты занимаешься сейчас?
– Тебе скажу правду, потому что знаю: ты не пойдешь меня закладывать в ФСБ. Да и кому надо давно все про меня знают. Уже пять лет я работаю на ЦРУ и организую так называемые демократические революции на постсоветском пространстве. Бывшие секретари ЦК и их преемники считали себя незаменимыми, хотели править пожизненно. Иные даже основывали новые династии. Пришлось помочь им уйти. Россия осталась последней в моем списке. Сейчас в Вене на сессии ОПЕК убеждаю шейхов еще увеличить добычу нефти, чтобы окончательно обвалить цены на «черное золото». Вопрос тебе как бизнесмену-нефтянику, долго ли продержится нынешнее ваше правительство у власти, если баррель будет стоить 10 долларов?
– Год.
– Ты слишком хорошо думаешь о них. Готов с тобой поспорить на что угодно: максимум через девять месяцев в России произойдет революция. Для нее и название уже придумали. Сиреневая.
– А почему именно сиреневая?
– Да оранжевые уже были. И потом, реквизиты совсем поизносились. С украинской революции минуло почти десять лет. У вас же теперь парламентские выборы в марте. Пока Центризбирком подведет итоги, пока выяснится, что они были сфальсифицированы, пока по всей стране пройдет первая волна протеста, которая заставит власти пойти на переголосование, глядишь, и сирень зацветет. По моему прогнозу, апогей противостояния между демократией и диктатурой в России придется на май, время сиреневого цвета. А что? По-моему, красиво и оригинально.
Мне его откровения стали неприятны.
– Ты зачем мне все это рассказываешь? Хочешь меня завербовать, что ли?
– Ну зачем же так грубо? Просто у каждой революции должен быть лидер, и я вспомнил про тебя, – признался Неклюдов. – Ты же когда-то очень хотел стать во главе государства. Вот тебе прекрасный шанс.
– Но не такой же ценой! – вспылил я. – Ты сам продался американцам, и мне предлагаешь предать родину!
– Тише, тише. Не так громко. Вот уж не ожидал, что из тебя лагерь сделал патриота. Ты о какой родине говоришь, Миша? Которую приватизировала группа товарищей? Которая тебя упекла на десять лет в тундру?
– Это все – личное, – огрызнулся я.
– Хорошо, – согласился Леонид. – Давай поговорим о глобальном. Такая большая и многонациональная страна, как Россия, может существовать лишь в форме империи. А любая империя зиждется на наднациональной идеологии. Американцы оседлали конька свободы и демократии, европейцы сделали упор на соблюдении прав человека. Честолюбивые мусульманские лидеры ищут точку опоры для создания своего халифата в исламе, объединяющем все правоверные народы. Дорогой мой, в чем, по-твоему, состоит российская имперская доктрина?
Я промолчал. Неклюдов перечислил возможные варианты:
– Положим, что это некий евразийский союз. Но какие наднациональные ценности ты положишь в его основу? Уваровскую триаду «православие, самодержавие, народность»? Пойдем по порядку.
Он стал загибать пальцы на правой руке:
– Православие. Самобытное, ортодоксальное христианство, претендующее на роль государственной религии. Я называю вещи своими именами, без должного пиетета, но мне можно: я этой церкви пожертвовал очень много. Господь меня должен простить. Это добрая, немного аморфная по своей природе вера, и никак она не тянет на государственную идеологию. И потом, положив в основу фундамента будущей империи православие, куда ты денешь другие конфессии, особенно ислам, набирающий сейчас силу. И вообще, несовременно это, в XXI веке держаться за доктрины тысячелетней давности. Раздираемое религиозными противоречиями человечество, сидящее на ядерном погребе, просто обречено на самоуничтожение. Все ведущие мировые религии рано или поздно должны объединиться и пресечь деятельность фанатичных сект. Бог все равно один. И ты это лучше меня знаешь.
– Только веры у нас разные, – заметил я вскользь.
– Но для общего выживания многие должны поступиться своими принципами, – парировал мой собеседник и продолжил: – Теперь что касается самодержавия. Даже ваш сегодняшний вождь понимает, что реставрация монархии сейчас в России невозможна. Слишком много неглупых людей проживает еще в стране, они не позволят ему выкинуть этот номер. Хотя от вас можно всего ожидать.
– И третий элемент, – Неклюдов загнул еще один палец. – Народность. «В рабстве спасенное сердце народное». Ну, это ни в какие ворота не катит! Давайте вообще в ядерный век вернемся к первобытно-общинному строю.
