Наталья Павлищева - Клеопатра
Конечно, знаменитого оратора лучше иметь другом, но как же это тяжело! Одной из примечательных черт философа было поразительное умение наживать себе врагов даже среди вчерашних друзей. Мало кто выдерживал жестокие, даже злые шутки Цицерона. В Риме, наверное, не нашлось бы приметного человека, которого Цицерон не успел обидеть изза несдержанности языка. Потому от философа лучше держаться подальше, не превращаясь, однако, во врага. Пока Цезарю это удавалось.
Он хорошо знал, что Марк Брут и его приятель Кассий много времени проводят с Цицероном (своя разведка тоже работала). Если в заговоре Цицерон, то это не страшно, все уйдет в пустую болтовню о достоинствах Республики и в проклятья единоличной власти. Вернувшись, Цезарь просто щедрой рукой выдаст несколько наград заговорщикам, с них хватит. Этих диктатор не боялся, опасны те, кто делает все молча и не связывается с говорливой «совестью Рима».
Но Клеопатра все приняла всерьез. Она сообщала, что попросту скупила долговые обязательства Марка Брута:
«Все долговые расписки сына твоей любовницы у меня. Если он сделает хоть шаг против, я предъявлю их и сгною Марка Брута в долговой тюрьме раньше, чем он успеет сделать второй!»
Цезарь схватил стило, на воск легли строчки:
«Не смей! Марк Брут просто мальчишка, наслушавшийся Цицерона, который тоже безвреден. За ними нет реальной силы, а значит, их можно не бояться. Страшны те, кто имеет вооруженные легионы, а войска остались только у меня. Я опасался бы, окажись в числе заговорщиков Марк Антоний, но тот предан и у него попросту не хватит ума. А без реальной силы весь заговор просто уйдет в болтовню.
Вернусь, поговорю с Цицероном, чтонибудь ему пообещаю, и старик станет превозносить меня с такой же страстью, как сейчас ругает. Не бойся, пусть болтают, я слышал уже так много поносивших меня слов, что оброс панцирем, их не пропускающим.
Кроме того, ты забыла о моем предстоящем походе в Парфию. К чему меня свергать, если я сам скоро уеду?»
Он пытался шутливым тоном успокоить Клеопатру.
Запечатав таблички, Цезарь снова задумался. Пока о его намерении идти на Парфию знала только Клеопатра, остальным было ни к чему. Никогда, ни с одной любовницей он не обсуждал своих планов. Умная Сервилия не вмешивалась в его дела, она лишь устраивала с его помощью свои собственные. В Риме болтали, что Юния Терция его дочь, но это была чушь, Сервилия слишком осторожна, чтобы родить ребенка от любовника. Это не египетская царица с мужеммальчиком, которой дозволено все.
Мысли вернулись к Марку Бруту. Сервилия всегда старалась вырастить из сына настоящего потомка Брутов. Не слишком приятное прозвище (Брут – «тупой»), но ведь и Цицерон не стремится сменить свою горошину на чтото более звучное (Цицерон – «горошина»). В результате стараний матери Марк твердо уверовал в идеалы Республики и разрушителя царской власти Юния Брута, спелся с братом Сервилии Катоном и окончательно погубил бы свою карьеру и даже жизнь, не будь Цезаря.
За много лет связи с Сервилией Цезарь столько слышал от нее о Марке, что привык считать того едва ли не собственным сыном. Марк Брут много раз попадал в неприятные ситуации, и Цезарю приходилось его вытаскивать, как мокрого щенка из лужи, отряхивать и возвращать матери. Сам диктатор прекрасно понимал, что любви со стороны гордого Марка к нему это не добавляет. Но одно дело злиться на свои неудачи и на человека, вытаскивающего тебя из грязи, и совсем другое – замышлять против этого человека плохое.
Цезарь уже знал, что сделает. Вопервых, выкупит у Клеопатры долги Марка, вовторых, отдаст расписки Сервилии, как откуп за то, что больше с ней не связан. А, втретьих, напишет завещание! Но в нем не будет Марка Брута, как намеревался раньше. Не будет и Клеопатры с Цезарионом, они, как неримляне, все равно не имеют права наследовать за римлянином. Впервые Цезарь задумался о нелепости этих правил. Но Клеопатре не нужны деньги Цезаря, она гораздо богаче любовника, ей нужно его стремление завоевать весь мир.
И все же ктото должен остаться наследником его состояния, ведь диктатор немолод и поход не обещал быть легким. Кто? Снова он долго сидел, глядя на огонь и размышляя.
Если честно, то Цезарь хотел завещать все сыну Сервилии, но после известия о его участии в заговоре такое желание пропало. Было время, когда он даже решил, что Брут продолжит его дело. Это произошло, как ни странно, после битвы при Фарсале. Вспомнив ее, Цезарь усмехнулся: странная получилась битва и то, что произошло после нее.
Под знамена Помпея собралось так много стоˆящих сынов Рима, что внутри у Цезаря даже чтото дрогнуло: неужели он ошибся и весь Рим против? Но отступать было некуда, а время показало, что собрать в свой лагерь таких разных людей еще не значит объединить их. Решающая битва между войсками Помпея и Цезаря состоялась на третий день ид секстилия (9 августа 48 г. до н. э.).
Еще до начала битвы Цезарь понял, как будет действовать противник. Помпей не обманул его ожиданий, полностью вписавшись в план самого Цезаря. Победа оказалась пусть и не слишком стремительной, но достаточно простой. Самым интересным в ней был именно приказ Цезаря метить противникам в лицо. Он родился неожиданно, при взгляде выстроившихся ветеранов многих походов, лица которых не отличались красотой, потому что были иссечены множеством шрамов, потемнели под солнцем бесконечных переходов едва не до черноты и огрубели. Со стороны Помпея им противостояли молодые холеные юноши, выросшие в тени прекрасных римских парков и садов под присмотром и заботой многочисленных родственников и рабов. Почемуто подумалось, что воины по ту сторону должны очень бояться быть изуродованными, и Цезарь вдруг отдал команду:
– Метить противнику в лицо!
Со всех сторон раздался хохот бывалых воинов. Новички не сразу поняли в чем дело, но на всякий случай поддержали ветеранов, посчитав, что это обычная походная шутка. Но тогда все получилось, как надо. Действительно, всадники, обнаружив, что прямо в их прекрасные холеные лица направлены острия копий, дрогнули. Это в немалой степени повлияло на то, что атака захлебнулась, а нападавшие попросту рассеялись, обнажив свои пешие ряды. Дальше оставалось только добивать разрозненные, потерявшие командование группы. Захватив лагерь Помпея, легионеры Цезаря были поражены: их взорам предстали накрытые для пира после битвы столы, украшенные гирляндами цветов палатки, запасы вина и всякой снеди. Видно, Помпей и его штаб настолько были уверены в предстоящей победе, что заранее подготовились к пиру после нее.
Заготовленное не пропало, но сначала Цезарь заставил прочесать округу, пытаясь найти самого Помпея и его ближайших соратников, но те как в воду канули. Не было и Марка Брута. Прекрасно понимая, что останавливаться на этом нельзя: Помпей придет в себя и соберет новое войско и второго Фарсала не допустит, – Цезарь бросился в погоню, которая привела его в… Александрию.
Египтяне лишили Помпея головы, а Цезарь обрел самую необычную женщину – Клеопатру.
Но еще до Александрии он снова встретился с Марком Брутом. Тот сумел спастись при битве, бежал, не зная, что воинам запрещено убивать его и даже преследовать. Немного позже, трезво рассудив, что с Помпеем связываться теперь уже нельзя, Марк сам написал Цезарю и был им принят весьма доброжелательно.
Вот тогда у Цезаря и родилась мысль сделать своим наследником именно Брута. Причем не столько поместий и денег, а наследником идеи. Одного Рима Цезарю было уже мало, он видел перед собой гораздо более широкие перспективы и знал свои силы. Но жизни уже немолодого Гая Юлия могло не хватить на осуществление столь грандиозного замысла, требовался еще один Цезарь. Наслышанный о замечательных душевных качествах Марка Брута, Цезарь был готов взять его под свое крыло не только на время гражданской войны, но и навсегда. Он представлял, как этому обрадуется Сервилия, ведь для женщины всегда был главным ее сын и его будущее.
Но упертый Марк разочаровал Цезаря, он признал победу над Помпеем, уговорил простить своих друзей, не подозревая, что Цезарь сделал бы это и без просьб, потому что умел ценить и достойных противников, и просто умных, умелых людей. Однако забыть идеи Катона и помочь Цезарю в его стремлении к власти Брут не смог. Или не захотел? Мало того, этот строптивец развелся со своей супругой и женился на дочери Катона Порции! Цезарь знал, что Сервилия была вне себя и поклялась, что никогда не примет невестку.
Конечно, приняла, куда денешься, но Марк вынужден был лавировать между двумя такими разными женщинами. Он слишком привязан к матери, чтобы заставлять ее страдать, но слишком любил свою двоюродную сестру Порцию, чтобы отказаться от нее, как от жены. Цезарь понимал Сервилию, племянница никогда не казалась ей достойной парой сыну, кроме того, она уже в возрасте и обременена болезнями, значит, внуков Сервилии не видеть. Эта беда самому диктатору была знакома, его единственная законная дочь Юлия умерла при родах, так и не оставив отцу внуков. Возможно, отчасти это сыграло свою роль в охлаждении его отношений с Помпеем, ведь именно Гней Помпейстарший и был мужем Юлии. Хотя Цезарь прекрасно знал, что Юлия и Помпей искренне любили друг друга, но всегда казалось, что будь муж чуть осторожней и жизнь Юлии не прервалась бы так рано…
