Наталья Павлищева - Клеопатра
– Я об этом помню, Кассий, но дело в том, что я хочу, чтобы таковым стал именно Марк Брут.
Хитрый ход диктатора действительно поссорил неразлучных друзей, Кассий не поверил, что Брут не заключил с диктатором сделку, пожертвовав интересами Республики ради собственной выгоды. Обиженный подозрениями Марк ответил резко, в результате друзья долго даже не разговаривали.
В Цизальпийскую Галлию, кроме Марка Брута, приехал и Марк Антоний, а еще внучатый племянник самого Цезаря Октавиан. И Цезарь, простив Марку Антонию наделанные ошибки за время своего отсутствия в Риме, снова приблизил веселого рубаку. Раньше Брут не воспринимал красавцатезку совершенно, казалось, что только безмозглый глупец способен тратить время и силы на любовниц вроде актрисы Кифеиды или жениться на хотя и безумно богатой, но развратной Фульвии, когда на свете есть столько других интересов! Но оказалось, что Марк Антоний совсем неплохой парень, и нрав у него действительно веселый, а выпить красавец любит от души, и зла ни на кого не держит…
А еще Брут пожалел Октавиана, оставшегося сиротой совсем маленьким и выросшего без отца. Марк помнил, как не хватает мальчику умного наставника! Его отчим был прекрасным человеком и никогда не делал различия между пасынком и своими дочерьми, больше того, признал его своим сыном и все наследство оставил именно Марку, но это не то…
Идеалист Брут был очарован Цезарем, простившим, как казалось, всех врагов, добродушным, хотя и не слишком далеким Марком Антонием, прыщавым и хилым бедолагой Октавианом… А еще возможностью влиять, как ему мнилось, на поступки Цезаря. Наверное, это черта всех идеалистов, им нужно не просто показать, где край пропасти, но и столкнуть туда, чтобы уже в падении они поняли, что шагнули зря.
Ни едкие замечания Цицерона, ни злость друзей, ничто пока не могло переубедить Брута в его ошибке. Оставалось только ждать, когда свалится…
Цезарь был доволен, он сумел перессорить бывших своих врагов, если те и помирятся, то холодок недоверия останется, не позволив снова создать сильную оппозицию. Марк Брут и Кассий были не единственными, кого диктатор столкнул лбами. Но был ли у Цезаря, мечтавшего получить хоть какуюто передышку для устройства мирной жизни, другой выход? Убивать противников, чтобы оказаться в одиночестве против множества новых врагов? Не лучше ли приручить их и вынудить работать в его упряжке?
Диктатор приходил в себя в своем имении в Лавике, решив не возвращаться в Рим до самого испанского триумфа. Это была самая длинная осень в истории Рима и Италии, продленная указом Цезаря на целых два месяца. Ему казалось, что именно эти два месяца помогут не только отдохнуть, но и разобраться в себе, в своих дальнейших планах.
Он достиг в Риме максимума возможного, еще чуть, и Цезаря провозгласят новым царем, хотя вся власть монарха у него уже почти есть… Вставал вопрос: а что дальше? Просто сидеть, царствуя, он не мог. Диктатор вспомнил убеждение Клеопатры в том, что он должен завоевать Парфию. Да, наверное, но годы уже не те, и этот поход действительно может стать для него последним.
Разговоры о походе шли давно, но чтобы решиться на него, Цезарю нужно было хорошо подумать. Погибать, как Красс, изза поспешности он вовсе не желал. Поэтому усиленно работала разведка и его, и Клеопатры тоже, основательно изучая все возможности и особенности армии парфянского царя и его намерения. На это было нужно время, но впереди были целая зима и весна, а потом поход на даков как вспомогательный.
Думать об этом почемуто не хотелось. Придет время, и он основательно займется планированием, хотя когда это Цезарь чтото планировал в походах заранее? Действовал по плану он только в продвижении к вершинам власти, все остальное, будь то военная удача или победа над женщинами, рождалось словно само собой.
А пока диктатор просто отдыхал от всех, даже от любовниц. Он много гулял, читал, отсыпался.
Цезарю принесли почту. Одно из писем, тщательно запечатанное особым образом, от Клеопатры. Его диктатор отложил отдельно. Воркование любовницы о том, как ей скучно в Риме, лучше читать, сидя у огня с чашей разбавленного вина в руках.
Разобравшись с делами, он действительно устроился у огня, наконец, взял и это письмо. Чуть сладковатый запах – ее духи. Что бы ни говорили римские матроны, египетская царица обладала прекрасным вкусом и могла поспорить с любой из них, даже с Сервилией.
Еще не раскрыв письма, Цезарь глубоко задумался. Если бы эти две женщины подружились, они смогли бы править не только Римом, но и целым миром. У обеих цепкий мужской ум, но как поразному направлен!
Он долго сидел, глядя на пляшущие языки пламени и думая о Клеопатре и Сервилии, а потом и вовсе ни о чем. Внезапно прокричала какаято ночная птица, Цезарь очнулся и все же открыл письмо. Ломая печать, он живо представил себе чуть глуховатый голос Клеопатры, запах ее волос, ласковое тепло кожи…
Но после первых же строчек вся благость с диктатора попросту слетела! Клеопатра не ворковала, это было скорее послание соратницы. Довольно сухо и строго, без обычных цветистых и ласковых словечек царица сообщала, что по данным ее людей (а Цезарь прекрасно знал, что Рим на всех уровнях наводнен шпионами Клеопатры) против него самого готовится заговор!
Сначала было смешно. Бедная девочка! Заговор против четырежды триумфатора, диктатора, обладающего почти неограниченной властью и только что победившего последний очаг сопротивления в Испании!.. Кто мог выступить против? Конечно, недовольных немало, но у них нет реальных сил. А те, у кого такие силы были, либо уничтожены, как Помпей, либо только что разбиты, как его родственники, либо обязаны диктатору сохранением жизни, как Брут или Кассий.
Клеопатра, небось, наслушалась Цицерона. Но «совесть Рима» несносно труслив. На него даже кричать не нужно, достаточно просто нахмурить брови и мягко попросить не портить отношения.
Но следующая строчка повергла Цезаря в настоящий шок. Клеопатра писала, что во главе заговора сенаторов двое – Марк Брут и Кассий!
– Нет! – Цезарь даже произнес это вслух. Это уже не риторическая болтовня Цицерона!
Марк Брут обязан ему жизнью. При Фарсале Цезарь распорядился не убивать сына Сервилии, а если тот окажет сопротивление, позволить убежать. Так и произошло. Позже прощенный Цезарем Брут уговорил простить и своего друга Кассия.
Зять Сервилии Кассий слыл непримиримым с детства. Еще во времена правления Помпея сын умершего диктатора Суллы Фавст занимался у того же преподавателя литературы, что и Брут с Кассием. Однажды Фавст принялся возвеличивать своего отцадиктатора, заявив, что когда станет взрослым, то непременно последует его примеру. Казалось бы, что до того мальчишкам, многие из них хотели бы походить на отцов, тем более столь успешных.
Но Кассий влепил Фавсту сильнейшую пощечину. Тут же вмешались друзья обиженного, потом друзья с другой стороны, и дело приняло столь серьезный оборот, что в нешуточный спор патрицианских деток вынужден был вмешаться сам Помпей. Но призванный пред грозные очи консула Кассий не смутился. Чуть подбоченившись (за что потом Помпей строго выговорил его отцу), он насмешливо потребовал:
– Давай, Фавст, повтори свои слова здесь, и я разобью тебе челюсть!
Друга поддержал и Брут. Это доставило немало неприятных минут Сервилии, но оба юнца от своего не отступились. Неудивительно, что позже именно Кассий женился на Юнии Терции. Получалось, что Цезарь, будучи любовником и матери, и дочери, наставил рога обоим? Но он ни на мгновение не сомневался, что их неприязнь никак не связана именно с любовными связями, нет, и Брут, и Кассий помешаны на идеалах Республики и идеях Катона.
И теперь эти двое, которых диктатор давно имел право отправить к праотцам, подняли против него головы? Почему?! Хотят сохранить Республику? Но оба умны и прекрасно видят, что ее давно нет. Что толку от решений сената, если на его членов можно надавить или попросту подкупить? Да и сам Цезарь столько раз поступал вопреки мнению народных избранников.
Сейчас реальная власть в руках у него, Цезаря. И что, Риму от этого хуже? Даже если забыть о триумфах и связанных с ними пирах для всех горожан, нужно признать, что в Городе развернулось строительство, плебс получает немалые подачки… За Цезаря стеной встанут ветераны, получившие немалые наделы и деньги за свои победы… На что могут рассчитывать заговорщики?
Наслушались речей Цицерона? Но Марк не может не знать, что старик легко сменит гнев на милость, стоит только диктатору сурово сдвинуть брови. Так бывало уже не раз. Цезарь посвоему любил разговорчивого старика и не считал таким уж страшным недостатком его страсть к собственному возвеличиванию. Однажды Цезарь пошутил, что если бы Цицерону поручили поставить памятник Гомеру, Марк Туллий изобразил бы себя, читающего свой перевод Гомера. Хорошо, что пошутил там, откуда эта фраза не пошла гулять по Риму, не то быть бы ему вечным врагом философа. Хотя в Риме и стены имеют уши, видно, подсуетился ктото из рабов и Цицерон все же узнал о словах Цезаря, но ни философ, ни диктатор об этом никогда не вспоминали.
