Анатолий Марченко - За Россию - до конца
— Поймите, Андрей, — настойчиво доказывал он Шкуро, возвращаясь всё к одной и той же мысли, — Деникин — это кандалы на наших ногах! Время его ушло безвозвратно! Общественность и армия в лице её старших Представителей совершенно изверились в Деникине. Их возмущает его нерешительность, полководческая немощь, его стремление окружать себя такими же бездарными фигурами. Возьмите хотя бы того же Романовского. Сколько сражений мы проиграли по его милости! Дальнейшее пребывание Романовского на посту начальника штаба преступно. Что же касается Деникина, то тут двух мнений быть не может: он обязан немедленно и во Что бы то ни стало передать бразды командования другому лицу.
— И кому же? — спросил Шкуро, разливая по рюмкам коньяк.
Врангель будто не расслышал этого вопроса.
— О необходимости немедленного ухода Деникина я уже лично переговорил с донскими и кубанскими атаманами, с председателями их правительств, а также с командующим Донской армией генералом Сидориным и его начальником штаба генералом Кельчевским, с кубанскими генералами Покровским, Улагаем и Науменко, с видными членами Кубанской Рады и Донского Круга, со многими членами Ставки и представителями общественности. И все они единодушно разделяют мою точку зрения.
«Ну и мастер же ты брехать, — подумал Шкуро. — Когда ты успел всё это? Зря стараешься, барон, Шкуро не проведёшь».
А вслух сказал, напуская на себя таинственную значимость:
— Только такой человек, как вы, барон, мог в короткий срок проделать такую громадную работу!
Врангеля эта похвала побудила к большей откровенности:
— Остановка теперь только за вами, милейший Андрей, да ещё за терским атаманом. Как только вы одобрите мой план, мы тотчас же предъявим Деникину ультимативное требование об уходе.
— А ежели он откажется напрочь?
— В таком случае мы ни перед чем не остановимся! — Глаза Врангеля сверкнули.
— Шкуро отозвался не сразу, сделав вид, что с аппетитом уплетает дунайскую селёдочку, которая ох как хороша после рюмки водки! Но, поняв, что его молчание будет расценено как отказ от совместных действий, произнёс:
— Пока я не могу сказать ни утвердительно, ни отрицательно. Конечно, риск — оно благородное дело! Но чем чёрт не шутит, вдруг очутимся мы с вами на дне Тихого Дона? Оттуда не вынырнешь. И кто поручится, что это не вызовет крушения всего нашего фронта? — добавил он, стараясь этим вопросом подчеркнуть, что печётся не столько о своей собственной безопасности, но и об интересах армии.
Врангель тут же замкнулся, помрачнел и попрощался со Шкуро холодно, не глядя ему в лицо. Однако от встречи в Сочельник не отказался.
Уходя от Врангеля, Шкуро прикидывал, как бы ему опередить барона. План созрел мгновенно. Декабрьским утром, подъезжая к Пятигорску, Шкуро приказал отцепить свой вагон он состава и, когда это было сделано, не медля ни минуты, отправился к терскому атаману генералу Вдовенко. Атаман с напряжённым вниманием выслушал подробнейший, в ярких красках, рассказ Шкуро.
Чем больше говорил Шкуро о планах барона, тем мрачнее становился Вдовенко. Когда Шкуро наконец умолк, атаман хмуро произнёс:
— Тут что-то не так. Барон явно преследует свой корыстный интерес. Полагаю, что такого рода генеральская революция всех нас погубит. Этого допускать ни в коем разе нельзя!
— И что же ты намерен предпринять? в лоб спросил Шкуро.
— Я немедля, экстренным поездом отправлю председателя Круга Губарева к Донскому атаману и к главнокомандующему. Уже к вечеру мы будем знать истинную обстановку. Ты же никоим образом не соглашайся, не вздумай клюнуть на приманку барона! Он всех нас облапошит, ежели доберётся до власти. Ну а в случае чего, я тебе помогу, будь спокоен.
Шкуро распрощался с Вдовенко и сразу выехал в Кисловодск.
Туда же вечером прибыл и Врангель. Хитроумный, рассчитывающий все ходы, Шкуро на всякий случай встретил Врангеля со всеми почестями. На вокзале был выстроен почётный караул. Встречавшие и гости незамедлительно отправились вместе с жёнами на дачу Шкуро. Серьёзных разговоров не велось, зато взаимная лесть создавала видимость того, что за столом собрались единомышленники, между которыми нет никаких противоречий.
Праздничная атмосфера была нарушена внезапным приходом генерала Эрдели. Врангель тотчас же уединился с ним в отдельной комнате, из которой не доносилось ни единого звука. Секретный разговор, по-видимому, не удался, так как возвратившийся в залу Врангель был насуплен и неразговорчив. Он тотчас же потребовал предоставить ему паровоз и вскоре покинул Кисловодск, впрочем условившись со Шкуро встретиться с ним через пару дней в Екатеринодаре.
Между тем посланец Вдовенко Губарев примчался к Деникину на станцию Тихорецкая.
— Врангель задумал переворот! — этими первыми словами Губарев ошеломил Антона Ивановича, хотя нового в этом сообщении ничего не было. Всё же Деникин, даже зная о настроениях и планах Врангеля, не думал, что барон решится на такое. — Он жаждет коренной реорганизации власти на Юге России!
— И что он вкладывает в эту реорганизацию? — стараясь не выдать своего возмущения, спросил Деникин.
— Он желает установить общеказачью власть и стать во главе всех казачьих армий, надеясь опереться на поддержку донцов, кубанцев и терцев.
— А что он намерен сделать с Добровольческой армией? — поинтересовался Деникин.
— Он говорит, что не позволит вам увести армию, которая якобы крайне недовольна вами и, разумеется, останется, чтобы продолжать борьбу. Врангель уверяет, что на признание его, барона, своим вождём кубанцы уже дали согласие, донцы тоже обещают поддержку, остановка только за терцами. Барон, говоря обо всём этом, был крайне взволнован и всё время, почти после каждой фразы, оборачивался к Шатилову: «Не правда ли, Павлуша?»
— И как же Вдовенко отнёсся к предложениям генерала Врангеля?
— Он высказал сомнение, что донцы и кубанцы могли поддержать его в такой тяжелейший для армии момент. И прямо сказал, что всё это только послужит усилению развала и поможет большевикам. И что Терек на это не пойдёт!
— Молодец Герасим Андреевич! — похвалой в адрес Вдовенко отозвался Деникин. — Я всегда верил в его порядочность и мудрость.
Губарев откланялся. Не прошло и нескольких минут, как в салон-вагон ворвался взволнованный и бледный от злости Врангель. Не принимая приглашения сесть, прямо с порога произнёс:
— Ваше превосходительство! Науменко и Шкуро — предатели! Они уверяли меня, что я сохранил популярность на Кубани, а теперь говорят, что моё имя в среде казачества одиозно и что мне нельзя стать во главе казачьей конной армии! А посему прошу вашего дозволения убыть в Новороссийск!
Деникин ничего не ответил. Тяжёлым взглядом, полным разочарования и презрения, он смотрел куда-то мимо барона, будто находился в салон-вагоне совершенно один.
34
Последние месяцы 1919 года и особенно начало 1920 года были самыми несчастливыми в жизни Антона Ивановича Деникина: именно в это время Белое движение пришло к своему краху. Хорошо понимая это, Деникин в минуты относительного затишья между боями выстраивал в своей записной книжке страдальческую летопись поражений:
«13 декабря 27-я дивизия красных захватила Новониколаевск. 22—23 декабря они заняли Томск. В начале января занят Красноярск. 7 марта красные подошли к Иркутску, где уже по приговору военного трибунала красных принял мученическую смерть адмирал Колчак. Новый, 1920-й год «ознаменовался» тем, что красные овладели Царицыном, затем ими был взят Новочеркасск. В конце января мы оставили Николаев и Херсон».
И вот свершилось непоправимое: 23 января белые отступили за реку Маныч. В этом было что-то символическое: именно с этого рубежа, всего полгода назад, Деникин начинал своё победоносное наступление. И совсем недавно — 17 октября 1919 года войска Деникина взяли населённый пункт Новосилье в Тульской губернии! Ещё немного, и Москва бы склонилась перед армиями белых! Большевики были бы схвачены за горло! Куда, в какую новую эмиграцию отправился бы в таком случае возмутитель мирового спокойствия товарищ Ленин?!
Но, казалось, сам Господь Бог отвернулся от деникинцев, как и вообще от белых. За какие такие грехи?!
Трезво мыслящий Деникин понимал, что грехов разного рода было предостаточно для того, чтобы возмутить Всевышнего. Над этими грехами он мучительно раздумывал бессонными ночами, обвиняя самого себя и тех, кто сознательно или нет, но «помогал» уничтожать Белое движение.
Занимаясь анализом причин, приведших к поражению, Деникин прежде всего опирался на цифры. Его армии достигли высшей точки успеха в сентябре — октябре 1919 года. К этому времени у него было 15 тысяч штыков и сабель, у Колчака — 50 тысяч, у Юденича — около 20 тысяч, да ещё на севере у генерала Миллера столько же. А сколько было у красных? Три с половиной миллиона бойцов! Простейшее сопоставление этих несопоставимых чисел приводило к единственному выводу: народ в своём большинстве шёл за красными!
