Татьяна Осипцова - Ретт Батлер. Вычеркнутые годы
– Скарлетт, – раздался вкрадчивый голос за ее плечом.
– Да, – ответила она и на его, и на свои собственные вопросы, обернулась и тут же оказалась в объятиях Эдварда.
Скарлетт отпустила наемную коляску на углу Нассау стрит. До нужного ей дома оставалось четыре квартала, и она торопливо прошла их пешком, исподтишка оглядываясь по сторонам. Она ни разу не бывала в этой части Чарльстона, хотя до Митинг-стрит отсюда рукой подать. Дома здесь снизу кирпичные, а на втором этаже крытые дранкой, выходили фасадом в два окошка прямо на улицу и стояли почти вплотную друг к другу. Вместо цветущих садов, окружающих любой особняк на Баттери или в районе Митинг-Сквер, их украшали лишь крохотные палисаднички с чахлой растительностью. Не видно сверкающих витринами магазинов, блестящих лаком экипажей, богато одетой публики. Скарлетт подумала, что Эдвард правильно выбрал место для свидания – здесь встреча с кем-нибудь из знакомых исключена.
А между тем сердце ее отчаянно колотилось, она чувствовала себя как преступник, опасающийся, что его застигнут на месте преступления. В душе сплелись в клубок противоречивые эмоции. Любопытство, чувство вины, страх и желание все-таки сделать это!
Скарлетт отдавала себе отчет, что ее влечет к Эдварду лишь как к сильному красивому мужчине. Его происхождение, манеры, ум и другие человеческие качества вовсе не имели к этому отношения. Значит, это не любовь, сделала она вывод, а всего лишь необходимость утолить животный голод, поддаться самым низменным своим желаниям. И пусть ханжи из общества блюстителей нравственности считают, что женщина не должна испытывать подобных желаний и даже думать об этом, но она не может больше сдерживать себя. Она взрослая женщина и чувствует себя обделенной из-за того, что больше года лишена мужской ласки.
Вскоре после отъезда Розмари Скарлетт нашла в комнате золовки брошюру, выпущенную Женским обществом блюстителей нравственности и адресованную девушкам, вступающим в брак. В ней дотошно расписывалось, какой длины должна быть ночная сорочка, рекомендовалось никогда не снимать ее, а лишь приподнимать до определенного места, позволяющего мужу осуществить свои притязания на тело жены. Советовалось не попустительствовать разнузданным мужским страстям, уступать им лишь с целью зачатия ребенка, а зачав, попробовать удалить супруга в другую спальню. Анонимные доброжелательницы делились опытом, как отвратить мужа от его скотских привычек. Можно, прикидываясь больной, отказывать ему в супружеских радостях и сводить их до возможного минимума, а можно нарочно кормить на ночь тяжелой пищей, от которой у него случится несварение желудка, и понадобится забота любящей жены, а вовсе не ее тело. Постепенно супруг отвыкнет от своих низменных привычек, и в семье наступит спокойствие и благоденствие.
Скарлетт грустно усмехнулась. Вероятно, прочитав брошюру, Розмари всерьез возьмется следовать этим советам. Она и сама долгое время считала удовлетворение прихотей мужа одной из неприятных необходимостей, с которыми приходится мириться замужней даме. Но издавшие книжонку блюстительницы нравственности забыли упомянуть, что муж, которому отказывают в супружеском ложе, может начать искать радости на стороне – уж ей ли этого не знать! Ведь Ретт… Ей вдруг представилось, как бы они с Реттом хохотали, читая это вместе: «В спальне не должен гореть свет, потушите все лампы и свечи. Когда супруг займет место в постели рядом с вами, не шевелитесь. Если не удается притвориться спящей, позвольте ему приподнять свою сорочку до пояса, но ни в коем случае не обнимайте его, не поощряйте, иначе он может подумать, что то, что он делает, доставляет вам удовольствие. Лучше покажите, что вы с трудом переносите его посягательства, и как только он покончит с ними, отвернитесь. Возможно, это отвадит его от привычки вас домогаться».
«Бог мой, какая глупость!» – захлопнула Скарлетт книжку и вспомнила, как часто Ретт любовался ее телом, как говорил, что оно создано для наслаждения. Он всегда ценил удовольствия и радости в жизни, которая не бесконечна.
Не бесконечна… Молодость прошла, и зрелость уже на исходе… Неужели Ретт там, наверху – даже если увидит – осудит за то, что ей хочется получить немного радости? Для себя она решила, что он не осудит, и согласилась на свидание с Дугласом.
Расспрашивать редких прохожих Скарлетт посчитала лишним, но сумела найти нужный ей дом. В ряду своих собратьев он выделялся двумя магнолиями, притулившимися в узком палисаднике. Дом был недавно покрашен, по обеим сторонам небольшого, выложенного кирпичом крыльца сияли веселенькие окна цветного стекла.
Борясь с волнением, Скарлетт взошла на крыльцо и взялась за медную ручку молотка. Дверь отворила женщина лет сорока пяти, одетая просто, но аккуратно.
Скарлетт поздоровалась. Ответив на приветствие, хозяйка указала на лестницу, ведущую на второй этаж:
– Вас ждут.
«Слава всевышнему, он уже здесь! Я бы сквозь землю провалилась, если бы пришлось объяснять, что у меня назначено свидание с мужчиной», – думала Скарлетт, поднимаясь по ступеням.
Узкий по фасаду, дом оказался неожиданно просторным, вытянутым в глубину. Окно комнаты, на пороге которой Дуглас встретил ее, смотрело во двор. Скарлетт вошла и огляделась. Небольшая спальня: рукомойник за ширмой, широкая кровать у левой стены, узкий туалетный столик напротив и пара скромных кресел.
Дуглас успел переодеться в легкий шелковый халат. Его голая грудь и видневшиеся из-под халата ноги, поросшие светлыми волосами, в первое мгновение смутили Скарлетт.
Он подошел, поцеловал руку, взял в ладони ее лицо и прошептал:
– Не будем терять драгоценное время. Вам помочь раздеться?
Шляпку она сняла сама, а с многочисленными пуговицами и крючками ее наряда они справились сообща. Попутно, по мере того как Скарлетт освобождалась от одежды, Эдвард отмечал поцелуями обнажившиеся плечи, руки, грудь, живот. Она ощутила, что эта игра в раздевание приятна не только ему, но и ей самой. К моменту, когда последний покров был скинут, Скарлетт уже задыхалась от возбуждения и сама потянула за пояс его халата. Он подхватил ее на руки и опустил на кровать…
Глава 20
Когда в наемном экипаже, взятом на Вулф-стрит, Скарлетт возвращалась домой, на губах ее витала удовлетворенная улыбка. В душе при этом царила сумятица. Там сцепились в противоборстве стыд и радость обладания, чувство вины перед памятью мужа и истома удовлетворенного тела.
С удивлением она обнаружила, что не только Ретт способен подарить ей чувственное наслаждение. В тот единственный раз, когда она позвала Чарльза Рэглэнда в свою спальню, Скарлетт не сумела забыться в его объятьях. Нынче она забыла обо всем еще до того, как оказалась в постели.
Эдварда ее пылкость не удивила. Он сказал, что давно заметил: зрелый плод слаще зеленого. Под этим комплиментом таилось признание в том, что он пробовал плоды разной степени зрелости. И вряд ли это были лишь проститутки. По ухваткам Эдварда было понятно, что подчинять себе женщин из общества ему не впервой. В его манере присутствовало уважение, но без умаления собственного достоинства.
Даже когда он шептал: «Я хочу тебя, Скарлетт» – это звучало не просьбой, а утверждением, почти приказом. Два часа они предавались страсти на втором этаже чужого дома, а перед тем, как распрощаться, договорились, что встретятся опять, через три дня.
Сияющий вид Скарлетт не укрылся от Кэт. Заметив, с каким веселым аппетитом мать набросилась на обед, она пойнтере совалась:
– Мама, твой доктор не сделал тебе больно? Когда мне рвали зуб, я едва не заплакала.
– Молочные зубы держатся не крепко. Говорят, коренные рвать очень больно. Правда, это не потребовалось. С моими зубами все оказалось в порядке, доктор всего лишь осмотрел их.
Мадемуазель Леру сочла нужным напомнить:
– Но утром вы говорили, мадам, что у вас разболелся зуб.
– Мне так показалось, – не растерялась Скарлетт. – Но как только я очутилась у дантиста, все прошло. И он сказал, что лечить мне нечего.
– Если еще раз поедешь к дантисту, можно я поеду с тобой? – попросила Кэт.
Под любопытным взглядом зеленых глаз Скарлетт смутилась. Ей пришло в голову, что уезжать куда-то без предупреждения на несколько часов будет непросто. Кэт привыкла сопровождать ее – и к портнихе, и к знакомым. Отказывать дочери в таком невинном желании было не в привычках Скарлетт. А теперь придется выдумывать поводы, чтобы уходить из дома без Кэт.
В следующие два раза, собираясь на свидание, Скарлетт говорила Кэт, что едет на фосфатную фабрику, объясняла, что там пыльно и грязно, девочке там делать нечего. Потом придумала заседание скучного благотворительного комитета.
Лгать дочери было неприятно, и еще Скарлетт почудилось, что мадемуазель Леру о чем-то догадывается. Однако отказываться от свиданий с Эдвардом она не желала, ее тянуло к нему, хотя она не считала это влечением сердца. Скарлетт признавала достоинства Дугласа – быстрый ум и деловитость, но более ей импонировали его броская внешность и сильное тело. Он умел доставить удовольствие, и она пылко отвечала на его ласки.
