На скалах и долинах Дагестана. Герои и фанатики - Тютев Фёдор Фёдорович Федор Федорович

— Не смею спорить, — упрямо ответил Биакай, — но, насколько я понимаю, Джамалу в настоящую минуту следовало бы держаться подальше от русских, если он хочет сохранить свою голову в целости.

— На все воля Аллаха, — уклончиво возразил Шамиль, — Джамал [41] не ребенок, попав в яму, он найдет способ выбраться из нее.

На этот раз Биакай промолчал. Несколько минут оба сидели молча.

— Однако мне пора, пресветлый имам, — поднимаясь с ковра, заговорил Биакай, — уже за полночь. До рассвета осталось немного. Прощай, да хранит тебя Аллах, краса правоверных, крепкий щит в руках Аллаха, воин славного пророка, да не ослабнет рука твоя, поражающая гяуров, и да продлятся дни твои. Прощай.

По восточному обычаю, Шамиль произнес короткую цветистую прощальную речь, на которую Биакай ответил тем же, и только после всего этого они расстались.

Бешено плещет и ревет Койсу. На одном из обрывов в восточной части Ахульго, самом неприступном и удаленном от русских, под глухим покровом ночи собралось несколько человек мюридов, в числе которых виднелась приземистая, плотная фигура Биакая.

Торопливо и быстро связывая концы арканов, мюриды в несколько минут устроили нечто вроде узловатой лестницы, на которой один за другим спустилось трое молодцев. В этом месте, под кручей, из воды подымался целый ряд камней, мысом вдававшихся в реку. Очутившись на них, джигиты первым долгом прикрутили один конец аркана к торчащим выступам скалы, а затем двое из них, торопливо раздевшись и привязав вокруг пояса арканы, смело бросились в воду. Словно негодуя на их дерзость, бешеная река яростно подхватила отважных пловцов и принялась бросать их из стороны в сторону, ежеминутно угрожая разбить о торчащие из воды острые подводные камни, но пловцы были, видно, мастера своего дела. Сносимые сильным течением вниз, то и дело заливаемые волнами, они ловко и умело избегали встречающиеся по пути камни. После долгих усилий, измученные, изломанные, оглушенные волнами, выкарабкались они, наконец, на противоположный берег и, как подкошенные, упали на песок. Несколько минут лежали они в полубесчувственном состоянии, тяжело дыша, не будучи в силах шевельнуть ни одним мускулом.

Отдохнув немного, оба, наконец, встали и медленной походкой, пошатываясь, побрели вверх по реке. Почти как раз против того места, где они бросились в реку и где остался третий товарищ, у самой воды рос старый развесистый чинар, к толстому стволу которого оба джигита и прикрепили остававшийся у них конец аркана. После этого один из них, схватившись руками за аркан, поспешно поплыл обратно.

С каждым мгновением течение реки становилось все быстрее, надо было напрягать все свои силы, чтобы не выпускать из ослабевших рук туго натянутого аркана. В этой борьбе человека с свирепой рекой было что-то героическое. Минутами казалось, что вот еще один миг — и победа останется за волнами. Вдруг мюрид почувствовал, как руки его сразу ослабели и голова закружилась.

Ужас смерти охватил его. Он поднял глаза к небу: прямо над ним яркой точкой быстро прокатилась по небу падающая звездочка и бесследно исчезла на горизонте.

«Это моя звездочка закатилась», — суеверно подумал молодой джигит, с тоскою устремляя взор в недосягаемую синеву небес.

— Алла, Алла! — стараясь перекричать рев реки, завопил он. — Не дай погибнуть мне, верному слуге твоему, без пользы для славы твоей. Отними душу мою в бою с гяурами, чтобы она могла насладиться райским блаженством. Сохрани меня сегодня, и я клянусь в первом же бою с неверными предстать пред твои светлые очи, о Аллах, с руками, обагренными по локти в крови врагов твоих.

Охваченный молитвенным экстазом, юноша внезапно почувствовал прилив новых сил. Без сомнения, Аллах услышал его мольбы и принял его клятву. Он не погибнет бесславною смертью в холодных волнах Койсу, а умрет, как и подобает джигиту, в смертном бою с проклятыми гяурами.

— Да будет прославлено имя твое, пресветлый Аллах! — радостно воскликнул молодой горец, весь проникаясь беспредельной благодарностью к милосердию Аллаха. Теперь он уже был уверен в благополучном исходе предприятия и с новой силой начал быстро и цепко перебирать руками. Вот и берег. Над самой водой чернеет фигура поджидающего товарища. Он протягивает ему руку, и через минуту пловец на берегу.

— О Аллах, благодарю тебя! — от полноты признательного сердца хочет воскликнуть юноша, но вместо молитвенного возгласа из его горла вырывается хриплый стон. Он хватается руками за грудь и тяжело падает на камни. Кровь широкой струей льется изо рта и ноздрей, пальцы судорожно царапают холодные, облитые волнами камни, мелкая дрожь пробегает по обнаженному смуглому телу, два-три конвульсивных движения головой, и затем все кончено. Неподвижно лежит молодой лезгин, и его распростертое на холодных камнях безжизненное тело жутко белеет в ночном полумраке.

Недаром скатилась звездочка. Судьба каждого на челе его… [42]

Смерть молодого джигита, однако, не остановила тех, кто решил в эту ночь переправиться на противоположный берег. У каждого своя судьба: обреченный на смерть от пули не утонет, и из самого кровопролитного боя выйдет невредимым тот, кого Аллах захочет наградить долголетием и спокойной кончиной в кругу своих близких.

— Ага, — обратился к Биакаю один из джигитов, — ты уже стар, руки твои потеряли юношескую силу, река же наша свирепа. Мы боимся за тебя, тебя может течением оторвать от аркана, и ты утонешь. Если это случится, Шамиль жестоко накажет нас. Пожалей же слуг твоих, ага, и дозволь надеть на твое туловище петлю, конец ее мы проденем в аркан и таким способом перетянем тебя без всякой опасности на тот берег.

— Молокосос, — сверкнув глазами, сердито закричал Биакай, — как смеешь ты унижать меня твоими глупыми предложениями? Или я не джигит, по-твоему, и меня нужно, как бабу, связанного волочить по воде? Твоя мать была еще самой маленькой девчонкой, когда Биакай-бей переправлялся не через такие ручьи, как ваша Койсу, и не только сам, один, держась за канат, а верхом с добычей, отнятой у русских.

— Прости, ага, — почтительно склонил голову молодой джигит, — только боязнь за твою драгоценную жизнь побудила меня сделать тебе предложение, вызвавшее справедливый гнев твой. Не поставь в вину преданность слуги твоего.

Смиренный тон джигита смягчил Биакая.

— И ты, в свою очередь, прости меня за горячий ответ и в память этой ночи прими от меня мой кинжал. Если я погибну, покажи его Шамилю в знак того, что тобой исполнено все зависевшее от тебя для пользы моей и что смерть моя не на твоей душе.

— Спасибо тебе, ага, — воскликнул обрадованный джигит, — пускайся смело в путь, наши горячие молитвы сопровождают тебя.

— Да будет так, — спокойным тоном подтвердил Биакай и, не теряя времени, начал быстро раздеваться.

Яростно ревет и бушует рассвирепевшая Койсу. Вот уже в третий раз дерзают нарушить ее спокойствие. Третий раз в течение одной ночи. Можно ли простить такую дерзость?

Но напрасно сердитые волны, вздымая целые груды воды, стремительно налетают на ползущего, как муха по канату, человека; они не в силах оторвать его цепко схватившиеся за аркан руки. Стар Биакай, не прежняя в нем сила, но зато опытности и сноровки хоть отбавляй. Строго соразмеряя свои силы с стремительностью течения, он подвигается вперед осторожно, короткими, неторопливыми перехватами. Время от времени старик останавливается, ложится грудью на аркан и, вытянув ноги по течению, минуты две отдыхает, затем, захватив ртом побольше воздуха, снова начинает ползти с упрямой настойчивостью. Однако как умно и осторожно ни расходует Биакай свои силы, а под конец река начинает одолевать. Тело старого джигита нестерпимо ноет, в плечах ломит, аркан, как раскаленные уголья, жжет его ладони. Трудно приходится Биакаю, но сердце его не знает страха. На все воля Божья. Пожелает Аллах, чтобы он благополучно достиг противоположного берега — сбудется, не пожелает — не удержаться ему, хотя бы вместо простых человеческих пальцев у него выросли орлиные стальные когти.