Ефим Курганов - Забытые генералы 1812 года. Книга вторая. Генерал-шпион, или Жизнь графа Витта
И особенно, как ты также догадываешься, важен для нас график всё ещё засылаемых им шаек. И ещё нас интересуют «друзья» его в Царстве Польском.
Потерпи, немного, единственная любовь моя. Скоро, Бог даст, свидимся. О как же я жду этого сладостного мига!
* * *Любонька моя, радость моя!
Ежели бы ты только знала, как же я соскучился по тебе! Мочи нет! Но, увы, придётся ещё потерпеть, ибо надобно нам непременно вызнать всё о новых кознях, всё ещё затеваемых этим исчадием ада, отвратительным разбойником Заливским.
Это ведь, собственно, по его милости Царство Польское всё ещё лихорадит, хоть и гораздо менее, чем до казни Завиши. Но у Заливского всё равно остаются тут, в Царстве Польском, сочувствующие, доброхоты проклятые! Хорошо бы разведать об них поболее (имена, адреса и тому подобное). Так ты уж постарайся, родная моя.
Выведай уж у Заливского – тебе ведь он в нежную минуту непременно всё расскажет, ничего утаить не сможет. Милая, хоть несколько имён – это уже будет зацепкою.
Только я подозреваю, что шляхта вся за этого разбойника горой стоит, или почти вся. Оттого-то в Полоцком воеводстве, скажем, мы покамест никого и не поймали до сих пор: покрывают, как могут Заливского и его отчаянных головорезов, почитая их сдуру за спасителей своего отечества.
Но я и ты, любимая, преотличнейше знаем, что Заливский, его эмиссары и вся разбойничья шушера на самом-то деле только губят Польшу и зверски уничтожают привлекательность её образа для чужеземцев.
В общем, единственная моя, разузнай: кто у Заливского всё ж таки реальная опора сейчас в Царстве Польском, и в каких воеводствах более всего поддерживают его, и кто именно.
Это крайне и даже сверх-крайне важно! И просьба сия не только моя, но ещё и самого наместника Царства Польского. А важно это не только для меня и для наместника, но и для самого государя, для всей империи российской.
Целую несравненные твои ручки и губки.
На веки вечные преданный тебе,
вседневно обожающий тебя
Ян.
Post Scriptum
Любимая, с необычайным нетерпением ожидаю твоих известий.
* * *Каролинушка, сердечко моё ненаглядное!
Я передал наместнику Паскевичу сообщённое тобою известие, что главные бунтовщики польские в недалёком будущем собираются едва ли не в полном составе переместиться в Дрезден, поближе к границам российской империи – сигнал чрезвычайно важный и очень тревожный. Тем более уместно было своевременно его получить.
И мы (разумею себя и наместника), посовещавшись, решили, что в случае переезда главарей польской измены в Дрезден, тебе нужно будет оставить Лион и ехать покамест в Варшаву, а там решим, как быть дальше, то бишь что следует предпринять супротив этого отродья, которое никак не хочет успокоиться и отказаться от безумных своих помыслов.
Так что возвращайся, родная, – наконец-то! – и прихвати напоследок всё мало-мальски интересное про бесстыжих врагов славной империи нашей, что только успеешь раздобыть. Вообще твоя помощь совершенно неоценима, несравненная моя Каролина, – она исключительна.
Выжми уж, единственная моя, из мерзавца Заливского всё, что только можно и чего даже нельзя. Мне надобно непременно узнать, что засело в его вконец обезумевшей головушке.
А уже за вознаграждением я, как водится, не постою. Заверяю тебя, любимая, что ты останешься очень даже довольна.
Жду тебя, любонька моя, надежда моя, с нетерпением просто немыслимым, непередаваемым и буквально иссыхая от жажды.
О! Совсем скоро нежность моя изольётся на тебя вживе. А я рассчитываю получить в нескончаемом изобилии твои волшебные ласки и окунуться в твою потрясающую негу.
Предвкушаю, родная моя, все приближающиеся миги несказанного блаженства.
Страстно, до бешенства, до полного самозабвения обожаю тебя.
Ян,
как всегда верный и преданный
своей бесподобной Каролине.
* * *Любонька моя,
что-то совсем уж я истомился по тебе, солнышко. Приезжай уж скорее.
Но, как вижу я с большим прискорбием, бунтовщики никак не унимаются, хоть и пожидели основательно их гнусные ряды. Всё беда в том, что мелкая и средняя шляхта в Царстве Польском поддерживает этих негодяев, засылаемых Заливским, хоть число сих возмутителей спокойствия и редеет ощутимо.
И покамест в европах действует хотя бы один польский разбойник, здесь, в Царстве Польском, многие смотрят на него с нескрываемою надеждою.
Пропаганда бунтовщическая не устаёт делать заговоры, так что варшавское правительство, к коему и я принадлежу, не должно уставать открывать заговоры и наказывать бунты.
Мелкие шайки, засылаемые негодяем Заливским, прорываются к нам постоянно. И чем мельче они (крупные-то мы уничтожили), тем труднее их изловить. А с переездом в Дрезден, Заливский, этот на всё способный безумец и неумный ещё, надеется усилить натиск.
В общем, боюсь я, родная, что придётся отправляться тебе в Дрезден, но, безо всякого сумнения, вначале ты отдохнёшь в Варшаве и понежимся мы всласть, и вполне успеешь полюбоваться на новые свои побрякушки, и увидишь, что они совершенно дивные.
Да, милая, ты будешь долго смеяться. Поразительно всё-таки, насколько здешняя варшавская публика уверилась, что ты теперь горой стоишь за поляков, и не просто за поляков, а ещё и за идею «великой Польши».
Да, наивность и самонадеянность польской публики крайне смешны и удивительны, но это ведь и замечательно как раз – для нас, во всяком случае. И слава Богу, что поляки поверили в нашу выдумку. Западня сработала на славу.
Думают, что и ты обезумела, и стоишь уже за «великую Польшу» и решила предать меня, ну и отлично!
Ха-ха! Предать меня, конечно, можно хотеть, но только это вряд ли возможно, ибо ведь всем как будто известно, что это я сын Софии Витт, это как раз я тот человек, который всех предаёт. И всё же они поверили тебе! Великолепно! Просто великолепно!
Каролинушка, ты такая необыкновенная прелесть, такая удивительная умница, что и представить это невозможно, а устоять пред тобою немыслимо.
Оттого-то так сильно я и люблю тебя. Родная, о как же ты мне всё-таки нужна!
Знаешь, я ожидаю тебя просто нестерпимо, до боли, до содрогания всего моего существа.
Весь, весь до конца твой.
Неизменно любящий и неизменно жаждущий тебя
Ян.
* * *Милая, единственная, бесконечно родная!
Приезжай.
Томление по тебе достигает уже каких-то последних пределов.
Между тем, обосновавшиеся в Лионе деятели польского мятежа сидят уже готовые покинуть французское королевство.
Но что мне тебе об этом рассказывать?! Ты же сама всё это прекрасно знаешь, не так ли, родная?
Так что выпускай уже из своих чудных коготков мерзавца Заливского. На время, на время. Никуда он от нас не денется. Я знаю, что не в твоих правилах выпускать уже схваченную добычу. Но ты с ним вскорости ещё встретишься – в Дрездене. Не сомневаюсь ни единого мига.
Да, собственно «армия» Заливского почти вся уже истреблена. То, что он не сдаётся, есть следствие явного безумия и страшного упрямства этого человека. Почву он колышет, но не более того. Однако и это доставляет нам, в Царстве Польском, более или менее ощутимые неприятности.
Ты совершила, радость моя, преогромнейшую, труднопредставимую даже работу – помогла нам вычислить поимённо «людей» Заливского, отчаянных головорезов, которые должны были превратить жизнь Царства Польского в кромешный ад.
Этой разбойничьей армии теперь, слава Господу и тебе, почти что и нет уже.
Так что возвращайся, любовь моя. Без тебя уже совсем невмоготу. Правда, правда.
Или ты решила остаться с этим негодяем Заливским?!
Каролинушка, я ужасно жду тебя.
Навеки твой
Ян,
неизменно любящий, преданный и находящийся во вседневном ожидании своей повелительницы.
* * *Милая Каролинушка!
Знаешь, сокровище моё, я сильно подозреваю и даже почти уверен, что проклятый Заливский, переместившись в Германию и приблизившись тем самым к границам Царства Польского, попробует, как истый безумец, заново поднять армию разбойников своих и мародёров и направить её к нам.
Так что, видимо, тебе, родная моя, ещё придётся встречаться с этим мерзким негодяем, и не раз, увы.
