Жеральд Мессадье - Человек, ставший Богом. Мессия
– Да простит тебя Господь, – сказал Иисус.
Хохот перешел в рычание, а затем в бесконечный вой, который покатился в сторону моря, увлекая за собой все более крупные камни и сотрясая землю.
– Если не хочешь получить прощения, – крикнул Иисус, – убирайся!
Иисус весь покрылся потом, у него дрожали колени, Его голос, унесенный эхом, распался на хаотичные звуки, сливавшиеся с завываниями внезапно налетевшего ветра. Поднялась пыль и закружилась вокруг Иисуса в бешеной пляске.
– Иегова! – простонал Иисус.
Столб пыли поспешно отступил к Мертвому морю, рыча, как раненый зверь. Ветер еще попытался два-три раза сорвать с путника платье, но затем стих. Тишина завладела миром, казавшимся таким же напряженным, как кожа, которую кожевенник натягивает так, что она едва не лопается.
Все тело Иисуса охватила дрожь. Он с жадностью выпил воду, которую набрал в бурдюк в Иерихоне, и съел фигу. Значит, враг все-таки существует. Иисус решил, что его происхождение он установит как-нибудь потом. Главное сейчас – знать, что враг существует, что он вероломный служитель или какая-либо иная ипостась всемогущего Бога.
Иисус прищурился. Второй брод находился всего в нескольких шагах и был таким же иссушенным, как ад. Вдалеке, на нижнем плато Иисус различил очертания домов. Дорога стала спускаться более отвесно. Иисус шел медленно, не отводя взгляда от домов. Построек было больше, чем ему вначале показалось. Все они располагались вокруг большого здания, над которым возвышалась приземистая квадратная башня. Немного далее к югу два-три десятка баранов старательно опустошали пастбище в компании нескольких ослов и мулов. На западе виднелись хорошо ухоженные грядки. Иисус подошел достаточно близко, чтобы различить голых по пояс мужчин, которые орошали своим потом огороды и поля, где едва начала колоситься молодая пшеница. Но как люди добывали воду в этой огненной геенне? Он добрался до деревни и направился к монастырю, почему-то решив, что большое здание именно им и является. Но Иисус тщетно искал вход в глухой стене, окружавшей здание. Он остановился, чтобы пот, обильно покрывавший все его тело, высох под дуновением знойного ветра, и стал отгонять назойливых мух рукой. Проходивший мимо земледелец с любопытством посмотрел на него. Иисус спросил, где находится вход в здание.
– Со стороны моря. Его скрывает внешняя стена.
Этот человек вовсе не был похож на тех крестьян, которые вели почти животное существование и каких он встречал в Вифсаиде-Юлии. Иисус обогнул здание, вдохнув на ходу зловонный запах дубленой кожи и другой, привычный – только что распиленной древесины. Вдруг он почувствовал, что за ним следят, и поднял голову. Действительно, с башни за ним наблюдал какой-то человек. Но если здесь были расставлены дозорные, значит, существовала опасность? И какая же опасность? Иисус добрался до внешней стены, защищавшей вход от песчаных бурь, и обогнул ее. Дверь оказалась приоткрытой. Он толкнул дверь и очутился в маленькой комнате, где было относительно прохладно. Иисус увидел мужчину, склонившегося над свитком папируса. Кроме стола, на котором лежал свиток, и стула, мебели в комнате не было. Мужчина поднял глаза и пристально посмотрел на Иисуса.
– Мир дому твоему, – сказал Иисус. – Нет ли среди вас Иоканаана, сына священника Захарии?
– Есть, – ответил мужчина.
– Нельзя ли сообщить ему, что Иисус, сын плотника Иосифа, хочет увидеться с ним?
– Иоканаан сейчас в поле. Я пойду предупрежу его, а ты подожди здесь.
Это был второй ессей, которого встретил Иисус. Они оба были молодыми и физически развитыми, да и к тому же красивыми. Вероятно, то, что говорили об ессеях, было правдой: они действительно придавали огромное значение внешнему виду новообращенных и отказывали слишком толстым или слишком худым, низкорослым или непропорционально сложенным и даже тем, у кого были слишком грубые черты лица. Значит, Иисус напрасно пожал плечами, когда ему сказали, что ессеи не принимают в свое сообщество людей, у которых запястья или щиколотки недостаточно тонкие. Он, смутившись, взглянул на свои запястья. По мнению ессеев, душа, предназначенная для высоких идеалов, могла обитать только в гармонично сложенном теле. Такой подход показался Иисусу несправедливым, а вытекающие отсюда последствия – непредсказуемыми. Конечно, недопущение в общину женщин оправдывалось необходимостью сохранить физическую и нравственную непорочность. Но почему ессеи не могли смириться с присутствием законных супруг? Ведь даже у пророков были жены! А если в Кумране так сильно презирали плоть или, возможно, опасались ее желаний, почему тогда ессеи отдавали предпочтение красивым мужчинам? Иисус отогнал прочь воспоминания о Сепфоре, но они вновь вернулись к нему окольным путем в виде назойливого вопроса: почему он сам не женится? Пожалуй, он напрасно подозревал ессеев в чем-то предосудительном. Вероятно, они, как и он, были поглощены не заботами о создании семьи, а совсем другими чаяниями… И Иоканаан…
Услышав шуршание сандалий по камням, Иисус обернулся. Его сердце радостно забилось. Вокруг глаз Иоканаана легли темные круги, щеки впали, нос облупился. Но губы остались почти такими же алыми, как раньше, и они растянулись в улыбке. Иисус не смог сдержать нахлынувших чувств, и Иоканаану пришлось немного отступить.
– Ты не имеешь права до меня дотрагиваться! Даже новообращенный не имеет такого права! Приветствую тебя! Я знал, что ты придешь, и ждал тебя.
Глаза, излучавшие радость, и последовавшее затем долгое молчание придавали этой встрече странный оттенок.
«Почему он с таким нетерпением ждал меня?» – подумал Иисус.
– Родные братья не так близки, как мы с тобой, – сказал Иоканаан, чуть понизив голос. – Ты пришел, чтобы остаться с нами?
Иисус кивнул.
– Сначала ты станешь новообращенным. Это испытание длится два года. Учителя будут очень требовательны к тебе. Помни: вступив в наше сообщество, ты останешься его членом на всю жизнь. Брак мы не приветствуем, хотя некоторые наши братья, те, кто живет в непосредственной близости от городов, обзавелись семьями. Мы ничем не владеем и все делим поровну. Мы работаем в поле и в мастерских, чаще всего по очереди. Наступит срок, и учителя расскажут тебе о нашем учении. Сейчас я отведу тебя к руководителям нашего Совета, поскольку мне надо идти работать в поле. Возможно, мы увидимся после вечерней трапезы. Но у нас еще будет вдоволь времени для разговоров!
– А потом? – спросил Иисус.
– Что потом?
– Потом, когда я стану членом сообщества, что тогда произойдет? Я останусь с вами и буду молиться в пустыне, а тем временем по всей стране Закон будет попираться, римляне будут по-прежнему угнетать нас, а священники – продолжать злоупотреблять данной им властью?
– Разве мы с тобой не пришли тогда к общему мнению, что нужно изучать Книги, чтобы стать подлинным вождем нашего народа? Почему люди приходят сюда? Конец близок, и Господь найдет в нас, когда пробьет час, своих истинных священников.
– Конец? – переспросил Иисус.
– Да, конец. «На всех улицах будут восклицать: "Увы, увы!" и призовут земледельца сетовать и искусных в плачевных песнях – плакать. И во всех виноградниках будет плач, ибо Я пройду среди тебя, говорит Господь. Горе желающим дня Господа! Для чего вам этот день Господень? Он – тьма, а не свет». Израиль пал и больше никогда не возродится. Нам остается лишь готовиться достойно встретить день Господень!
– А других мы бросим на произвол судьбы? Нет, раньше мы говорили совсем не так.
– Раньше! – воскликнул Иоканаан. – Раньше я был молод, да и ты тоже.
– Ты ощущаешь себя старым? – спросил Иисус. – Или, может быть, со временем что-то изменилось в судьбе иудеев? Для чего нужны священники, досконально изучившие Книги, если потом они отодвигают их в сторону и начинают ждать скончания веков? Ты еще не все выучил? Сколько времени тебе понадобится? Столько, что у тебя выпадут все зубы и больше никто не сумеет понять, о чем ты говоришь?
– Как ты жесток ко мне! – хрипло произнес Иоканаан.
Его глаза наполнились слезами, и он, не осознавая того, сделал шаг назад.
– Чего ты от меня хочешь? Чтобы я отправился проповедовать? Разве мои проповеди будут лучше предвещаний пророков? А твои? Во все времена были пророки, но никто не слышал их!
– Иоканаан, да как ты смеешь так говорить о них?! Точно так же думают саддукеи и фарисеи из Храма! Я вижу, что ты намерен остаться здесь до тех пор, пока твои кости не смешаются с камнями пустыни!
Иоканаан закрыл глаза и несколько раз глубоко вздохнул.
– Я люблю тебя и знаю, что и ты меня любишь, – сказал Иоканаан, овладев своими чувствами. – Но у твоей любви есть привкус горечи. Я не заставлял тебя приходить в Кумран. Ты пришел, чтобы быть с нами или же чтобы заставить меня уйти отсюда? Почему ты так резок со мной? Ты не хочешь знать, какие невыносимые страдания меня терзают…
