Григорий Мирошниченко - Осада Азова
Кто плывет против течения, тот легко может утонуть. Не повиновался гордый и спесивый, не захотел идти к донским казакам на помощь астраханский воевода Федор Волынский. Казаки и атаманы очернили его перед царем, настояли на том, чтоб воеводу, пока не поздно, пока дело горячее не разыгралось, изгнали из Астрахани. Царю не хотелось изгонять боярина Федора Васильевича Волынского, да все-таки изгнал и посадил на его место воеводой Никиту Одоевского. Правда, царь Михаил Федорович, чтоб чтили и уважали его все, в том числе и беспокойные донцы, отметил Никиту Одоевского в день именин своей дочери Татьяны Михайловны подарком – пожаловал царской, шитой золотом шубой на соболях за астраханскую службу, которой Одоевский еще и не нес, и назвал Никиту астраханским наместником. А какую пользу принесет Дону боярин Никита Федорович Одоевский, у которого в прошлом холопом был есаул Федор Порошин, казаки не ведали.
Одоевских донские казаки хорошо знали. Да и на Руси их все знали: Одоевский Большой управлял Новгородом, присягнул шведскому королю Карлу-Филиппу, был взят шведами в плен и там в Стокгольме скончался. Мать Никиты, Агафья Игнатьевна, была из рода Татищевых. Женился Никита на Евдокии Федоровне Шереметевой, был стольником у царя. Царь жаловал его кубками серебряными с крышками, дарил ему бархат, атлас лазоревый, много соболей. И все подарки от царя привозили Никите Одоевскому на подворье.
Никита в долгу перед царем не оставался, – он подносил в дар царю сулеи из китайской яшмы с бирюзовыми камешками в гнездах, сабли дарил дамасские, дорогие шубы, шапки, персидских коней. Хитер был Никита Одоевский, пронырлив. Всяк подьячий, как говорили в старину, любит принос горячий. Но Никиту Одоевского казаки предупредили сразу. «Прирежем, прибьем, на якоре повесим, – говорили они, – ежели ты не будешь в дружбе с нами, с донскими казаками, не будешь с нами в высокой любви и в одном сообществе. Нам от тебя, Никита, не так много надобно: хлеб не гнилой, соль чистую, порох сухой, добрый свинец. А туго нам станет, нужна и сабля острая, и смелые стрельцы, царской службы люди!»
Нелегко было в такую пору атаманам. Люди, предчувствуя смерть и бурю военную, стали потиху да помалу разбредаться в разные стороны. Побрели кто куда мог: в Казань, в Рязань, в Астрахань, пошли в Тулу, в Калугу. Стали оседать по берегам рек, устраиваться на зимовье в глухих лесах, промышлять рыбой, зверем, а кое-где и разбоем на больших дорогах. Иные стали грузить купеческие товары в суда на всяких пристанях, а некоторые, понурив головы, пошли опять к боярам и панам в рабство.
Время стало трудное.
Бегадыр Гирей уже не раз приступал к Азову, разорял казачьи городки, уводил скот, большой полон, снова и снова требуя отдать ему Азов. Турецкие мелкие, но очень быстрые суда – карамурсали, окрашенные в черный цвет, все время тревожили казаков и прибрежных жителей.
Постоянные набеги татарских шаек на украинные города причиняли войску немало хлопот и забот. Нетвердое клятвенное слово ногайских мурз и черкесов тревожило все войско.
Порох и свинец изводились каждодневно, в них испытывались постоянная нужда и нехватка. Правда, Иван Каторжный привез из Москвы шесть тысяч рублей царского жалованья, привез царскую грамоту с похвалою за содействие переходу ногайских мурз в подданство государя и особые деньги для городовых доделок, исправления башен, прогнивших и обвалившихся деревянных мостов. Пожаловала Москва и порохом, и свинцом. Но прошло не много времени, и снова не стало хлеба, кончились царские деньги, износилась одежда, иссяк порох, истратился свинец. Куда только все это девалося? Начали опять кормиться рыбой, моченой травой, сушеным мясом, подопревшим толокном. Одни казаки уходили с Дона, другие приходили. И так текла эта широкая горькая народная река в ту и в другую сторону.
Но люди шли с Украины. Богдан Хмельниченко посылал свою помощь, добром отвечал он на просьбу Донского войска. «Коль надобно будет вам, – писал он в письме, посланном с Гуней, – пришлю и войско, и сыновей своих пошлю на Дон, браты вы мои родные. Мало того будет – сам соберусь, пойду вам навстречу! Да дело пока и тут горячее».
Шли бедные и голодные люди из Воронежа, с Валуек. Ехали на телегах по шляхам люди русские. «Если, – говорили они, – не пойдем мы на помощь Дону, донским казакам, то и нам никто не окажет помощи. Сдадут они туркам Азов, а тогда что? Быть половине Руси в полоняниках. Продадут полоняников в Гишпанию, в Стамбул, в Венецию, в Рим, – где только нам не бывать? Где только русским людям не складывать своих косточек? Всюду, по всем землям! Так не лучше ли, братья простые мужики, сложить нам свои кости под славным городом Азовом, на своей же земле, за свою же честь, за свою веру христианскую…»
Атаманы и казаки наскоро послали в Посольский приказ Антипа Устинова. По челобитной атамана Устинова дьяки Посольского приказа изложили царю, что-де донские казаки и запорожские живут на Дону мирно и дружно, что они будут стоять и биться за Азов до последней капли крови. «Но, – писали, не скрывая, дьяки, – зелейные и всякие казны и селитры у них нет, запасов никаких не стало, воинских чужих людей стрелять им из города нечем, кормиться нечем…»
Государь приказал воронежскому воеводе Мирону Вельяминову немедля выдать и послать из Воронежа на Дон зелья ручного сто пуд, да пушечного сто ж пуд, да свинцу сто пятьдесят пуд, с прежней станицей Григорием Шатровым, да с нынешнею станицей с атаманом Антипом Устиновым – столько же, дав им на Воронеже суда добрые, в которых можно будет поднять все пожалованное надежно.
Князю Андрею Масальскому, ведавшему Пушкарским приказом, царь велел послать из Москвы столько же: гляди, опять понадобится.
Люди шли на Дон и шли. А пороха и свинца было все меньше и меньше. Казаки непрестанно посылали в Москву свои станицы с челобитными о помощи, чтоб им быть в самой крепкой осаде во всем готовыми.
Азовскую крепость чинили каждый день, рыли большие колодцы для воды, резали скот, сушили мясо, мастерили в земле, под крепостными стенами, тайные подземные выходы из города, ковали оружие, придумывая все новое и новое: очеп, чтоб хватать неприятеля за стеной и кидать его в крепость, зубчатую бревенную молотильню с гвоздями, чтоб, бросив ее со стены, свалить человека насмерть, а потом подхватить молотильню бечевами и снова кинуть ее вниз на неприятеля. Выдумок и придумок приготовили для врага немало. Пускай идет.
Разузнав от многих вестовщиков, что турецкий султан собрал уже великую силу для большой войны, атаманы снова написали царю:
«И ныне, государь, нам, холопам твоим, держать вашей царской отчины, города Азова, не с кем. Все с наготы и босоты, и с голоду, и с холоду разбредаются врозь. Бьем мы челом тебе, праведному великому государю, царю и великому князю Михаилу Федоровичу, всея Руси самодержцу, и твоему государеву благородному сыну, а нашему благоверному царевичу, князю Алексею Михайловичу, берите, владейте великим городом Азовом со всем городским строением и с пушками; не покидайте города и нас, а пушек в городе, государь, двести девяносто шесть. А мы, государь, холопы твои, не горододержцы… Персидский шах Сефи I писал нам, что вскоре, как только будет надобность, пришлет к нам, к казакам, для защиты Азова ратных людей тысяч десять или двадцать, или сколько надобно. А мы без твоей воли принять их не смеем…
На Дону стало известно, что новый турецкий султан Ибрагим послал в Москву скорого гонца грека Юрия Степанова с извещением, что он, Ибрагим, воцарился на султанском престоле брата своего Амурата и желает быть с русскими царями в большой любви и великой дружбе и что той любви его и дружбе не будет конца и края. А если Русскому государству будет какое-либо утеснение от других государств, то он, султан Ибрагим, окажет Руси помощь воинскими людьми… Но то все, – великий государь, – писали казаки, – одна черная и хитрая ложь».
Царь Михаил Федорович, незадолго до письма атамана, тайной дорогой, а не «посольским обычаем», отправил с Юрием Степановым в Стамбул к Ибрагиму Богдана Лыкова и Афанасия Буколова с ответной царской грамотой. В царской грамоте было сказано: «Мы желаем быть навеки в братской дружбе и любви». Царь пожелал Ибрагиму «иметь победу надо всеми недругами, расширения и прибавления государству своему и всякого добра, безо всякой хитрости».
«И то, – писали казаки, – нам все известно».
Крымский хан Бегадыр Гирей стал опять хитрить. Через своего гонца Ахмед-Аталыка он просил, чтобы русский царь никакой помощи казакам в Азове – ни людьми, ни запасами – не оказывал и из-за казаков с султаном и с ним, ханом Бегадыр Гиреем, ссоры не затевал.
Молдавский господарь тоже хитрил в пользу султана. Он писал царю, что дружба с султаном Ибрагимом может быть крепкой лишь после того, как донские казаки очистят Азов, так как султан никогда с ним не расстанется…
