Валентин Гнатюк - Святослав. Болгария
– Нет предела милости Божьей ни на земле, ни на небе, все мы ходим под Его оком всевидящим. – Потом он добавил: – Благодарим тебя, князь, от братии нашей за сохранение святой обители. Говорят, там, где прошёл твой жестокий и спесивый брат, многие монастыри разрушены и разграблены…
Долгим был тот разговор наедине между греческим монахом и князем Улебом, долгим и непростым.
– Разумеешь, сын мой, – рёк черноволосый монах на добром русском, – ни Империя Ромеев христолюбивая, ни её святая церковь не желают ни тебе, ни Руси Великой зла или беды какой. Мы хотим только мира, хотим торг вести и просвещать заблудшие души россов, которые не ведают любви и святости Христовой, губя души свои в богомерзком язычестве. Твой брат – отважный воин и великий стратигос, но он язычник и по неведенью идёт сам и ведёт за собой к гибели свой народ. Скажи, кому нужна эта война, почему он не желает получить богатые дары и оставить Болгарскую землю, даровав ей мир, а не гибель?
– Волхвы рекли Святославу, что сия земля, Добруджей называемая, есть земля наших предков, а за землю предков надлежит биться каждому русу, – неуверенно возразил Улеб.
– Поверь, наши книжники ведут записи свои с очень древних времён и точно знают, что это ложь. И волхвы, сии премерзкие колдуны и чародеи, находясь в услужении у самого дьявола, лгут вам, дабы по его наущению погубить ваши души. – Монах замолчал, давая возможность князю обдумать его речь. Потом продолжил всё тем же проникновенным и мягким, обволакивающим разум голосом: – Дело даже не в том, чьей эта земля была прежде, а в том, что как раз сейчас исполняется Божье благословение, и Великая Русь может стать вровень с христолюбивой Империей Ромейской, возвысившись над всеми прочими варварами-язычниками. Сейчас у неё есть муж, который может спасти её и повести к Свету! – торжественно проговорил черноризец.
– Кто же сей муж? – с некоторой дрожью в голосе спросил киевлянин.
– Ты, князь! – с ещё большей торжественностью в голосе молвил черноризец. – Ты крещён в самой Святой Софии, и потому благодать её всегда пребудет с тобой. Ты должен стать во главе Руси и с помощью наших епископов и священников повести её к процветанию и христианской добродетели. Твоя родная тётка архонтесса Ольга мечтала узреть свою страну просветлённой Богом нашим Иисусом Христом и многое делала для этого. Теперь же, когда Бог Всемогущий призвал её, – монах перекрестился, – ты, Улеб, единственная надежда и спаситель Руси!
– Но Святослав не желает креститься, даже родная мать не смогла его склонить к этому, что же могу я?…
– Ты можешь заключить мир с Империей Ромейской, я ведаю, что твой брат дал тебе такие права.
– Но Святослав не признает такого мира! – горячо возразил рус.
– На всё воля Бога нашего единого Иисуса Христа, и всё в его милости, – туманно возразил черноризец. Улеб же от всего услышанного за сегодняшний вечер находился будто в полоне от выпитого греческого вина, соображал с трудом, хотя ничего хмельного не пригубил даже. – Возьми меня с собой, – вдруг предложил черноризец, – я могу быть твоим духовником, пока ты не возвернёшься в Киев. Я буду читать тебе и другим христианам Священное Писание и переводить его на русский.
– Добро, – устало кивнул Улеб и кликнул охоронца. Того самого Петра-Кандыбу, который крестился вместе с ним в памятной с юношества поездке в Царьград. После смерти тётки Ольги он забрал его к себе в охоронцы. Теперь они оба идут на священный град, в котором находится та самая Святая София, где они приняли таинство крещения. Неужто они и все христиане их воинства – русы, варяги и болгары – станут боем брать священный град Константина, а может, и участвовать в грабеже той самой Софии? От одной этой греховной мысли тяжко и неуютно становилось в душе и суеверный страх пред всевидящим Богом сжимал сердце.
– Пётр, – обратился Улеб к охоронцу, – сей черноризец, именем… – Улеб замешкался и взглянул вопросительно на грека.
– Харлампий, – подсказал византиец.
– Харлампий, – повторил новоиспечённый князь, – будет далее с нами как мой духовник, позаботься о нём.
Глава 5
Греческая монахиня
Дружина Святослава сделала привал у стен одного из монастырей, расположенного у подножия древних скал. Место было красивым. Меж стенами обители и извивом небольшой реки простирался луг с сочной, доброй травой. Дорога, выходящая из монастырских ворот, взбегала на горбатый каменный мост, перекинутый через речку. На противоположной стороне, шагах в тридцати от берега, начиналась оливковая роща, а за ней бугрились горные кряжи.
– А что, княже, – громогласным своим басом молвил седоусый сотник, когда Святослав со стременным подъехал к отдыхающим воинам, – справим мы сейчас невесту твоему новому стременному.
– А где ж возьмёте, или кто свою отдать собирается, так я залежалый товар не беру! – весело ответил стременной, который, в отличие от своего предшественника, был остёр на язык и меткий ответ.
– Зачем же залежалый, у нас выбор велик. Сия обитель полна невест, так что выбирай, какая люба душе твоей! – рассмеялся густым басом сотник, указав десницею на стены монастыря. – Вот как раз наши варяги их выгоняют, чтоб не мешали осмотру, не хоронится ли кто в этой самой обители.
Так что не опоздай, не то варяги всех разберут, они скоры на руку в таких делах!
Черницы числом около шести десятков, сопровождаемые дружинниками из тьмы Свенельда, мелко семеня, высыпали из монастырских ворот и столпились, словно галки, в испуганную чёрную стайку. Некоторые из варягов впрямь начали подходить к монашкам, оценивающе их разглядывать и бесцеремонно ощупывать. Стременной вопросительно взглянул на князя. Тот молча кивнул, и юный дружинник, ловко соскочив со своего гнедого коня и передав повод одному из стоящих рядом воинов, решительным и мягким шагом, невольно подражая Святославу, направился к грекиням. Князь, тоже спешившись, продолжал думать о своём, хотя взор его привычно замечал всё, что происходило вокруг. Стременной вначале подошёл к охоронцам, коротко переговорил с ними, и воин без лишних слов подвёл стременного к черницам. Князь рассеянно наблюдал, как стременной, немного смущаясь, разглядывал грекинь, с иными заговаривал – он немного знал греческий, а болгарский был и так понятен.
Вдруг будто тонкая игла, пройдя сквозь кольчугу, уколола Святослава в самое сердце, и оно на несколько мгновений замерло. Погружённый в свои мысли князь не сразу понял, что случилось. Все вокруг улыбаются, подшучивая над стременным, а он стоит и не может вздохнуть. А потом ноги сами понесли Святослава к толпе перепуганных монашек. Пока он шёл, понял всё. Одна из них не то своим станом, не то гордым поворотом головы и особым взглядом напомнила ему ту единственную, чьё имя втайне от всех он шептал в минуты особой радости или отчаянья. Увидев подходящего князя, воины прекратили смешки и расступились. Приблизившись, Святослав ощутил волнение. Конечно, нос немного другой, с горбинкой, и лицо овальнее. Но в остальном черница была так похожа на Овсену, как не бывает в жизни! Ничего не слыша и не чувствуя, Святослав подрагивающей от волнения рукой осторожным движением, словно боясь повредить нечто хрупкое, снял с головы девушки чёрный плат. Освобождённые медно-златые власы тугими локонами упали на плечи. Золотые, червонно-золотые, как у неё! Князь стоял молча, словно поражённый ударом Перуновой молнии. Казалось, юная грекиня здесь, в Яви, соединилась с Овсеной из Нави, в том прошлом, к которому, казалось, нет возврата, разве что только в памяти.
– Теперь эллинов со светлыми волосами почти не осталось, а прежде, волхвы говорят, все эллины были светловолосыми и голубоглазыми, – проговорил один из охранников, решив, что князя поразили золотые волосы грекини.
– Как… зовут? – чуть запнувшись, спросил Святослав.
Васильковые очи, распахнувшись, взглянули на князя так, что он едва не лишился рассудка.
– Юлия… – журчанием тихозвонного ручейка отозвался голос.
– Сколько лет?
– Тринадцать…
– Грекиню сию чтоб пальцем никто не тронул! – строго молвил князь, обращаясь к охоронцу. – Ты! – велел он второму воину. – Немедля слетай к Варяжко, пусть выяснит всё о ней. – Поглядев ещё некоторое время на монашку с медно-золотыми волосами, Святослав, не проронив более ни слова, вернулся к коню и остановился, погружённый в думы. Никто не ведал, что творится в душе грозного князя. Облик его был по обыкновению суровым и непроницаемым, а внутри разгорался огонь. Если боги явили на его пути её образ во плоти, то это не случайно! Что не удалось ему с Овсеной, может статься, повторит сын. Пусть грекиня-Овсена станет женой Ярополка! Сколь велика мудрость богов, сколь сложны переплетения Яви и Нави. «Греки отняли жизнь моей милой Овсенушки и сына Мечислава, – сердце князя снова тронула старая боль, – пусть теперь гречанка в образе Овсены родит мне внука! Не зря ведь люди рекут, что внуки завсегда ближе, чем дети. Кто ведает, может, сия встреча богами устроена?!»
