Эрнст Питаваль - Голова королевы. Том 2
— Джон, — простонал старик после некоторой паузы, — я воспитал тебя, научил делу, которое может прокормить тебя, через несколько часов я умру, и ты получишь от меня наследство и даже немалое. Понимаешь ты меня?
— Понимаю! — пробормотал безучастно Джон.
Его отец бросил пытливый взгляд на сидевшего сына и продолжал прерывающимся голосом:
— Я воспитывал тебя строго, очень строго, но ты был диким, упрямым мальчиком, непослушным сыном.
Джон открыл было рот, чтобы что-то ответить старику, но раздумал и только пристально посмотрел прямо в глаза отцу.
— Впрочем, я в этом отчасти сам виноват, — продолжал больной, — и должен был раньше обратить внимание на то, что ты — человек, ни к чему не пригодный.
— Но я не преступник! — резко заметил Джон.
— Ты еще будешь им, сын мой, — насмешливо ответил больной, — будешь непременно, это — тоже часть моего наследства!
Громовой удар, более сильный, чем все предыдущие, потряс стены ветхого домишки.
Джон резко вскочил со стула, но только грозно глянул на старика и отвернулся.
— Слушай дальше! — продолжал отец, морщась от боли. — Обрати внимание прежде всего на то, как должен умирать преступник, такой, как я, и каким скоро будешь ты. Я знаю, что чувство страха незнакомо тебе, но настоящим пробным камнем храбрости я признаю смертный час, кончину в полном сознании и с нечистой совестью. Я умираю, понимая это, но не боюсь ни чертей, ни ада. Я так мало думаю о них, что даже в последнюю минуту жизни мечтаю о мести и хочу отомстить тебе за то, что ты был непослушным сыном, отомстить за твои угрозы, которыми ты в последнее время преследовал меня. Слушай же хорошенько! Ты — мой наследник, но не мой сын!
При последних словах старика лицо молодого человека прояснилось.
— Это — правда, я — не ваш сын? — переспросил он, разволновавшись.
— Да, правда! — подтвердил больной. — Ты, которого все называют Джон Гавиа, — не сын перевозчика Гавиа.
Тяжелый вздох вырвался из груди Джона, но на его лице выразилась такая радость, точно совершенно неожиданно исполнилось одно из самых его задушевных желаний. Вдруг он повернулся к двери, как бы собираясь немедленно покинуть комнату.
— Ты хочешь уйти? Ну и уходи! — прохрипел старик. — Оставайся всю жизнь нищим! Если же ты не покинешь меня в последние минуты, то будешь знатным, богатым господином, для которого даже дочь Спитты окажется недостойной. Тебе придется снизойти до нее, чтобы признать ее равной себе.
Джон дошел уже до двери, но упоминание о дочери Спитты заставило его одним прыжком подскочить к кровати больного. Молодой человек ничего не говорил, но в его глазах и в каждой черте его лица сквозило нетерпеливое ожидание, выражался немой вопрос.
— Так-то лучше, мой мальчик, — одобрил старик, — тебе ведь необходимо узнать, кто ты такой? Садись! Нельзя было выбрать лучший момент для нашего объяснения, чем сейчас. Ты не забудешь ни этого часа, ни того, что я скажу тебе. Я сделаю из тебя того, кого желаю, поверь мне!…
Джон судорожно схватился за спинку стула, плотно сжал губы и не мог ни слова выговорить от изумления и негодования. Он часто задумывался над низостью души человека, которого так долго считал своим отцом, но никогда еще тот не казался ему таким отвратительным, как теперь.
Грудь Гавиа продолжала подниматься и опускаться с тем же хрипением, но он перестал стонать. Он готовился исполнить свое давнишнее желание, и это, по-видимому, заглушало его физические страдания. Неприятная гримаса еще сильнее исказила его безобразное лицо.
— Моя месть не коснулась бы тебя, если бы ты был послушным мне, — начал старик, — но этого не случилось, а потому мой гнев перешел и на тебя. Ты уже знаешь, что я по происхождению британец. С юных лет я попал в Ирландию в качестве слуги одного важного господина. Этим господином был лорд и пэр и пользовался большой властью в стране. Однажды ему вздумалось наказать меня за какой- то проступок. И вот ирландский пэр осмелился привязать меня, англичанина, к козлам и высечь палками по спине. Запомни, друг Джон, что англичанин — не то, что какой- нибудь ирландец.
Лоб старика нахмурился, и в глазах запылала ненависть. Джон почуял что-то ужасное и отвернулся от больного.
— Само собой разумеется, что после этой истории мой господин прогнал меня, — продолжал Гавиа, с трудом переводя дыхание. — Первой моей мыслью было тут же заколоть могущественного пэра, но потом я раздумал. В то время положение людей менялось часто и быстро. И всемогущий пэр попал в немилость, и над ним был назначен суд. Меня вызвали свидетелем, и на основании того, что было сказано мной, моего бывшего господина и его брата обвинили в государственной измене и казнили. Нечего, я думаю, упоминать, что мои наговоры и клятвы были очень далеки от правды, это тебе, должно быть, хорошо известно и без того.
Джон стоял неподвижно, точно мраморное изваяние, олицетворяющее собой беспредельный ужас.
Не переставал греметь гром, сверкала непрерывно молния, но ни Джон, ни больной не обращали внимания на грозу. Открытие гнусного преступления заставило молодого человека содрогнуться; на старика же, наоборот, эти ужасные воспоминания подействовали подкрепляющим образом.
— Я совершил это преступление только из мести, — продолжал старик, — без всякого вознаграждения, но один из родственников казненного предложил мне еще больше отомстить моему врагу — и я согласился. Родственник был беден как церковная мышь и с вожделением мечтал об имуществе казненного, которое никак не мог получить ввиду того, что у моего бывшего господина остались жена и ребенок. Тогда я за большую сумму денег подал родственнику благой совет: нужно было, чтобы вдову казненного пэра и ее сына нашли в один прекрасный день мертвыми.
— Изверг! — не выдержал Джон, и холодная дрожь пронизала его тело.
— Нет, Джон, я не убил их, — поспешил успокоить Гавиа, — я был слишком хитер и знал, что смогу лучше воспользоваться обстоятельствами, если оставлю их в живых. Я был знаком с расположением комнат и порядками старого замка и потому для меня не представляло большого труда похитить фамильные бумаги и увезти из замка вдову пэра и ее сына, которому был тогда всего один год. Я не виноват, что вдова вскоре умерла от страха и лишений. Для меня ее смерть была даже несчастьем, так как помешала моим расчетам, чтобы получить от сына ту выгоду, которую я потерял вследствие смерти его матери, и я оставил мальчика при себе.
Джон затаил дыхание, крупные капли пота покрыли его лоб.
— Продолжайте! — беззвучно прошептал он.
— Затем я приехал с мальчиком сюда, — рассказывал больной, — но он оказался непокорным и часто мешал мне в моих планах. Тем не менее я был для него как родной отец: я воспитал его, научил ремеслу, которое может прокормить человека, и теперь оставлю ему в наследство свое имущество и имущество его родителей. Как видишь, этот мальчик — ты!
Хотя Джон сразу понял, чем закончит свою речь ненавистный старик, но не хотел верить этому до последней минуты. Страшный крик вырвался из его груди, перекрыв раскаты грома. Джон бросился к извергу, который был убийцей его родителей, в течение долгих лет тиранил его и даже теперь, на смертном одре, издевался над ним! Не помня себя от гнева, молодой человек схватил больного за горло.
Несмотря на слабость, Гавиа пытался сопротивляться.
— Ты меня хо… чешь… за… душить! — хрипел он, — Твое и… мя…
Джон ничего не слышал. Он все сильнее и сильнее сдавливал горло старика.
— Твое имя… — силился проговорить умирающий, — твое и… мя… там… тем… на… я… шка… ту… лоч… ка… бума… ги…
Джон ничего не сознавал. Вдруг тело старика судорожно забилось с такой силой, что руки молодого человека невольно разжались. Умирающий собрал последние силы, широко открыл рот и прохрипел:
— Те… перь ты то… же пре… ступ… ник!
Бешенство Джона перешло в ужас. Новый пронзительный крик его огласил комнату. А на дворе все так же гремел гром, сверкающие молнии озаряли убогую хижину, потоки дождя струились по окну. Джон стоял неподвижно, не сводя испуганных глаз с лица Гавиа, находившегося в агонии. Если бы не насилие, старик мог бы просуществовать еще несколько часов. Таким образом, Джон чувствовал себя действительно преступником.
IIУжасный старик достиг своей цели, упомянув имя дочери сэра Спитты, которая произвела большое впечатление на молодого человека. Если бы Гавиа не вспомнил о Спитте, Джон ушел бы из дома и не услышал бы тех ужасов, которые привели его к преступлению.
Спитта был очень важным лицом не только в Белфасте, но и во всей Ирландии. Прежде всего он был англичанином по рождению, что в Ирландии считалось преимуществом и сулило большие выгоды. Спитта был лордом Лондодэри и обладал большим богатством, он имел поместья и земли в Ирландии. Кроме того, Спитта занимал пост гражданского губернатора в Анфраме, что давало ему большое содержание и не требовало никаких обязанностей. В счастливой Ирландии существовало всегда много подобных синекур.
