Борис Акунин - Бох и Шельма (сборник)
И прилип хуже, чем тогда. Ни на шаг не отходил. Когда сызнова переправлялись, взял за локоть, сказал: «Не робей» – и до берега не отпускал. Если же надо было отойти по делу (а забот у Сыча в походе хватало), приставлял к Шельме двух мужиков, наказывал беречь как зеницу.
Очень всё это Яшке не нравилось. Так, пожалуй, в самом деле на войну угодишь. Да на какую – с Ордой, которую русские отродясь не побеждали. Позапрошлым летом великий князь Дмитрий, правда, одолел татарское войско, но оно было невеликое, а тут вся сарайская сила во главе с самим Мамаем, из волков волком. От одного воспоминания о жгучем взгляде грозного беклярбека Шельма ежился.
А с другой стороны на помощь Мамаю идет с большой ратью Ягайло Литовский. А князь Олег Рязанский тоже вон за татар встал.
Это же надо совсем с разума съехать – против такой мощи переть!
Глядел Яшка вокруг себя и ничегошеньки не понимал.
Глеб Тарусский – ладно, он из тех, кто на свете долго не заживается. Его дружинники – тоже понятно. Люди военные, что им и делать, как не мечом махать. Но мужикам оно зачем? По скудоумию? Однако Сыча скудоумным не назовешь…
Князь князем, но в походе всем распоряжался мельник: какую дорогу выбрать, где на привал стать, как быстро починить сломанную ось на телеге. Бойка, шепелявый старший дружинник, ревновал, пробовал перечить, но князь Глеб неизменно говорил: пускай, как Федорович сказал. И выходило ладно.
На телегах кроме пушек и праха везли щиты да съестной припас. Кольчуг князь велел не снимать – татары могли быть недалече. Мужики же шли налегке. У каждого только топор на длинном топорище да нож на поясе. На спине – пустой рогожный мешок, который годился на все случаи. На ночлеге в него набивали траву, чтобы спать не на голой земле. В дождь накрывались. На третий день вдруг похолодало – мешок сгодился и для утепления. Смекалистый вроде народ крестьяне – а такие дурни, сами своей волей на смерть тащатся!
И ведь сколько их!
Тарусцы теперь шли по дороге не одни. В том же направлении двигались и другие отряды, из разных мест. Кольчужных было мало, в основном такие же мужики в рубахах, с топорами. Лица хмурые. Ни песен, ни гогота, ни бахвальства. Знают, что на смерть, – и все-таки идут!
Большая земля Русь, думал Шельма с сокрушением, а народ в ней совсем глупый живет. Все толковые поселились в Новгороде, да и там, правду сказать, дураков хватает.
Так и не дошли до Лопасны, где князь рассчитывал влиться в московское войско.
В первый день осени поднялся Глеб Ильич на холм, с которого открывался вид на окрестные поля, да и остановился. Подъехав, Яшка понял, почему.
С другой стороны, от горизонта, навстречу двигалась великая рать.
Впереди – кучка всадников. Поодаль еще конные, много, под разноцветными стягами. Далее – нестройная колонна, хвост которой уходил за край земли.
– Вот она, сила русская! – с чувством молвил князь и снял шлем. Глаза у него заблестели от слез. – Испокон такой не бывало! С Божьей помощью одолеем неверных!
Так-то оно так. Народу действительно собралась туча – Яшка и на самом многолюдном новгородском вече столько не видывал. Однако насчет одоления неверных имел иное мнение.
Превеликая змея, ползущая по полю, если присмотреться, была двухцветная: голова и шея блестящая, чешуйчатая – это сверкали на солнце кольчуги, шеломы, наконечники копий; но все длиннющее тело серело да белело – то валило мужичье в холщовых рубахах. У них ни доспехов, ни щитов, ни оружия настоящего. Голое мясо под татарские стрелы.
То ли дело ордынское войско.
Однажды Шельма в Сарае видел, как оно выступает в поход. Все при справном оснащении, в седлах сидят кречетами, каждая сотня – будто железный кулак. И то еще был не великий поход, а всего лишь тогдашний хан Абдаллах шел войной против своего брата, с одним туменом. Ныне же на Русь движется вся Орда, и Мамай – не чета Абдаллаху.
Вокруг Глеба Ильича сгрудился весь его маленький отряд. Князь заволновался, велел встать постройнее. Сейчас сам великий князь будет досмотр делать!
Дружинников поставил вперед, сзади сгрудились мужики. Шельма остался при повозке с пушками, сбоку.
Ну поглядим, что за Дмитрий Московский.
На холм с поля рысью взлетел дружинник, спросил, чей отряд, – и так же споро вернулся к голове колонны.
Теперь от нее отделился кто-то в багряном плаще, зерцальном шлеме. Не иначе – сам великий князь. За ним, не отставая, скакали еще двое. Должно быть, оруженосцы.
Глеб спешился, обнажил голову, громко крикнул:
– Здрав будь, Дмитрий Иванович! Это я, Глеб Тарусский!
Перед ним, осаживая коня, закрутился на месте толстый чернобородый дядя с красной мордой в цвет плаща. Сдвинув мохнатые брови-гусеницы, московский самодержец густым голосом спросил – сердито:
– Что ж ты, тарусский князь, мало людей привел?
Враз узрел и хитрость с построением.
– Э, да у тебя воинов горсть, прочие – топорники.
Соскочил с седла – Яшке показалось, что земля дрогнула под изрядной тушей. Прошелся, оглядывая дружинников.
– Кольчуги худые. А этот вовсе в кожаном доспехе… Ну-ка ты, лядащий, меч вынь. Тупой меч-то, тьфу! …Эй, а ты почему без налокотника? Потерял? А башку не потерял?
И так почти с каждым.
Шельма смотрел, сравнивал с ордынскими владыками.
Будто кто-то взял небожительного хана Мухаммед-Булака, перемешал с крепко ступающим по земле Мамаем и слепил то ли государя, то ли управителя. Дмитрий – Рюриковой крови, то есть подревней ордынских ханов, однако держится беклярбеком, во всякую мелочь влезает. И все московские великие князья такие. Нет в них ни возвышенности, ни красивости. Никакой мелочью не пренебрегают, никакой грязью не брезгуют. До всего жадны: до власти, до денег, до земель. Недаром присказка: Москва, плати-по-два́. Каков город, таковы и князья. Каковы князья, таков и город.
– Мало мне от вас проку, тарусцы, – рыкнул великий князь. – Из вас и сотни не составишь. Пойдете в Верховский полк, под начало к воеводу Линьку.
Глеб вскинулся:
– Как бы не так! Невместно мне, природному князю, под Линьком каким-то быть! А еще скажу: неприметлив ты, Дмитрий Иванович. Главного не углядел.
– Что?! – взревел грозный государь, однако Глеб был непуглив.
– Вон туда погляди. – Показал на Шельмину повозку. – Поди, поди. Браниться после будешь.
Яшка широким махом сдернул с бомбаст мешковину. Четыре чухи тускло заблестели железными боками.
– Пушки! – ахнул Дмитрий, да так к ним и кинулся. Стал похлопывать, оглаживать. – Да какие важные! Железные!
Загоревшимися глазами ожег Шельму:
– Ты кто? Пушкарь?
– Я самый и есть, твоя великокняжеская милость! – лихо рявкнул Яшка.
С большими государями надо держать себя просто и ясно. Говори, что они хотят услышать, не перечь и не болтай лишнего. Пушкарь так пушкарь. Нам-то что?
Глеб Ильич золотого правила не знал, встрял с объяснениями: это-де купец из Кафы, звать так-то, имущества не пожалел, чтоб за Русь-матушку постоять, но великий князь чепухи не услышал. Только имя.
– Что они могут, твои пушки, Яков? Далеко ль палят? Хороши ли в поле?
– Это не просто пушки, а бомбасты, самоновейший немецкий снаряд. Жахнет мелким каменьем – полк положит. Вдарит чугунным шаром – крепостную стену пробьет.
Московский государь крякнул от удовольствия.
– Молодец, пушкарь. Ишь, хват какой!
А тарусского князя обнял, троекратно облобызал.
– Угодил ты мне, Глеб. Ох, угодил! Ни к кому тебя под начало не отдам. На походе встань сразу за моей дружиной. А в сражении назначу тебе самое лучшее место.
Услыхав это, Шельма сказал себе: нынче же ночью сбегу, никакой Сыч не удержит. Попасть на лучшее место в сражении с Ордой? Лучше сразу в могилу закопаться.
Лучшее место ныне могло быть только одно: подальше отсюда.
* * *Не сбежал.
Великий князь приставил к пушкам и «пушкарю» для вящего сбережения сугубую охрану, десяток ближних дружинников. Не люди – псы цепные. По нужде и то одного не отпускали.
К вечеру шестого дня осени войско вышло к Дону. Встали.
Прошел слух: Дмитрий велел дожидаться татар здесь. Однако в ночь все же переправились на другую сторону. Там было широкое поле, показавшееся Яшке знакомым. Над полем низко летали болотные птицы, кулики. По ним и вспомнилось – проезжали здесь с Бохом два месяца назад. А кажется – целая вечность прошла.
Шельма, хоть и не стратиг, а догадался: великий князь ставит свою разношерстную рать впереди реки, чтобы некуда было бежать от татарской конницы. Значит, всем тут и сгинуть.
Был в походном шатре у Дмитрия большой совет, откуда князь Глеб вернулся поздно, понурый.
