Борис Акунин - Бох и Шельма (сборник)
Когда князь отликовал, отрадовался, трижды облобызал каждую бомбасту и велел бережно уложить их в телеги, Солотчин, ловкий старичок, устроил всё по-задуманному.
Тарусские улеглись и скоро все уснули, а рязанские силачи перетащили пушки, одну за другой, в недальний овраг. И там, в самом деле, ждала расчудесная повозка. При ней двое холопов, трое широкогрудых коней. Крепкие колеса с железными ободьями жирно смазаны, чтоб не скрипели; у коней, чтоб не заржали, морды обмотаны тряпками.
Наскоро попрощались.
– Езжай к моему князю, – сказал боярин. – Он тебя отблагодарит. И меня не забудет. Всё, пойдем мы. Не дай бог, проснется кто.
И побежал со своими лбами назад к стану, а Яшка сел и поехал: сначала балкой, потом, в пологом месте, выкатились наверх, под луну-звезды.
Времени Шельма попусту не терял. Завел ласковую беседу с провожатыми. Предложил выпить сладкой заморской бражки заради знакомства и удачной дороги.
Кто ж откажется?
В бражку был намешан остаток исфаганской травки, которой в Сарае полакомился Габриэль, не к ночи будь помянут.
Очень скоро рязанцы уже дрыхли, бормоча несвязное.
Яшка спихнул их с повозки – поспите, детушки, на травушке.
Взял поводья, развернулся, чтоб Большая Медведица была по правую руку.
Дураков нет ехать к рязанскому князю, который то ли заплатит, то ли нет. Зачем ему тратиться, коли бомбасты сами приехали?
За хорошую мысль – пушки продать – Солотчину, конечно, спасибо, но сделать это надо иначе. Товар по военным временам ходовой. Его всякий возьмет – хоть Ягайло, великий князь литовский, хоть Дмитрий, великий князь московский, хоть тот же Олег, великий князь рязанский. Но денежки вперед, пушки – потом. А то знаем мы великокняжескую честность.
Кони были добрые, подвода прочная. Ехал Шельма по вольной степи, под ладушкой-луной, пел приятную песню и на себя радовался. Есть ли кто на свете умней, ловчей да хитрей? Навряд ли.
Луна, правда, скоро спряталась за тучи, сделалось совсем темно, и Яшка петь перестал. Когда ничего не видно, нужно полагаться на уши.
Уши принесли из мрака, откуда-то сзади нехороший звук.
Стук-постук, стук-постук.
Никак конские копыта?
Насторожился. Да нет – вроде тихо.
Успокоился.
Однако через некоторое время уже справа донеслось: стук-постук.
И снова пропало.
Бес, что ли ночной шутки шутит? Некому в такое время по степи шастать.
Скоро сквозь тучи вновь стала проглядывать луна, пространство осветилось, и не было на нем никакого подозрительного движения, лишь шевелились под ветерком белые, выжженные за лето травы.
Впереди чернел, торчал торчком высокий валун – как раз там, куда правил Шельма.
Внезапно, когда было уже близко, валун шевельнулся. Луна доползла до чистого неба, залила всё серебристым светом, и увидел Яшка: никакой это не валун, а огромный конь с огромным всадником.
Тройка захрапела, встала.
Всадник медленно приблизился, будто ужасное сновидение, и сказал знакомым голосом, коверкающим немецкие слова:
– Он всё знает. – Длинная рука ткнула пальцем в небо. – Он сказал: «Шельма наверняка подглядел, где зарыты бомбасты. Будь там, Габриэль. Жди. Рано или поздно он явится». И ты явился. Сейчас ты со мной расплатишься за всё сразу.
И сник Яшка. Смежил отяжелевшие вежды, впал в милосердное небытие. Всё лучше, чем такая явь.
Повесть о неправде на Непрядве
Но блаженное забытье длилось недолго. Скоро Яшка очнулся – и сразу о том пожалел. Он лежал на телеге, а сверху, заслоняя луну и полнеба, нависал Габриэль.
Вот бывает же: человек думал, что помер, оказался жив и нисколько тому не рад.
Одежда на Шельме была вся растерзана – должно быть, палач нетерпеливо сдирал пояс, а тот зацепился. Золотая змея, изъятая из своего хранилища, сверкала у чудища на шее, троекратно обкрученная. Габриэль поглаживал ее лапищей.
Увидев, что Яшка хлопает глазами, изверг доверительно сказал, будто они закадычные приятели:
– Сижу вот, думаю. Как бы тебя помедленнее убить. Все дни про это думал, только этим утешался. То одно понравится, то другое. Беда в чем? Времени у меня мало. Спохватятся русские, станут пушки искать. Больше часа потратить на тебя не могу. Жалко. Я ведь как мечтал?
Яшка почувствовал, как на лбу выступает испарина. Ледяная. И холодно сделалось – будто в могиле. Но до могилы надо было еще дожить…
– …Вот у нас в Санктории был один мастер из дальней страны Катай, – продолжал Габриэль. – Рассказывал, что самая хорошая казнь – «Тысяча Кусочков». Отрезаешь кончик пальца – перетягиваешь ниточкой, чтобы кровь не вытекла. Потом дальше, дальше. Даже когда одно тулово с головой останется, там еще много чего обрезать можно. Я и нитки с собой захватил, крепкие. А времени-то и нету… – Вздохнул. – Или вот еще хорошая штука, в самый раз для степи. Закопать тебя в землю по шею и помочиться. Муравьи наползут, мухи налетят, слепни разные, оводы. Облепят, будут день, два кровь сосать. Я сидел бы, смотрел, цветы вырезал. Мне бы не надоело… Эх! А сейчас что? – Горько махнул рукой. – Ну, кишки тебе выпущу. Полюбуюсь четверть часика, как ты их руками собираешь. Потом ты сдохнешь, и вся забава…
– Это ты от одиночества такой разговорчивый стал, – проскрипел Шельма. – Соскучился без людей. Что попусту болтаешь? Выпускай мне кишки, я заслужил. Только дай попить напоследок. Горло пересохло – мочи нет. У меня вон там бурдючок, в нем бражка. Попью, и делай со мной что хочешь, твоя воля. А потом езжай на все четыре стороны, ночь еще долгая.
Страшенные чудовища, подобные мертвящему василиску, не пожирают всё сущее на земле по одной только причине. У них ума мало. Ибо кто очень силен, то привыкает единственно на силу полагаться, а разумом не пользуется, и голова от этого тупеет.
Клюнул Габриэль на подсказку. Хохотнул.
– От жажды – это хорошая смерть, долгая. И времени терять не нужно! Поеду, буду на тебя смотреть, как ты от сухости весь растрескаешься. Дня три подыхать будешь.
– Дай попить, гад! – взмолился Яшка.
– Проси меня, проси. – Палач взял бурдючок, побулькал. Потом выдернул пробку, вдохнул. – Сладкая. – Попробовал на язык. – И холодная. Хочешь?
Поднес к самому носу – убрал. Шельма заплакал. Габриэль засмеялся.
– А я отхлебну, – говорит.
И отхлебнул, дурень конопатый.
На свете, конечно, дураков много. Из десяти человек девять. Но таких, как Габриэль, было поискать. Кажется, в тот раз он и не понял, отчего ему мертвые души привиделись.
Подождав, чтобы дубина отпил побольше, Яшка ему сказал:
– Только самая глупая мышь попадает два раза в одну и ту же мышеловку.
– А?
– Сейчас договоришь с душами.
– Ч-что? – А сам уже качается.
– Баюшки-баю, – пропел Шельма и без страха толкнул великана в грудь. Тот мешком вывалился из телеги, бухнулся оземь.
Встав над беспомощным голиафом, Яшка изрек:
– Зарезать бы тебя, идолище поганое. Но комар – не аспид. Жалит, да не до смерти. Валяйся себе. Змею мою только отдай.
Убрав алмазную красу обратно в пояс, сел в повозку, взял поводья – почесал затылок.
Нечего в одиночку по степи таскаться. Этот очнется – вконец вызверится. Не сойдет со следа.
Подумал-подумал, да и повернул обратно.
* * *Вернулся в стан тихохонько, не замеченный даже рязанцами-часовыми, которые, умаявшись таскать тяжелое, бдили незорко.
До рассвета оставалось еще часа два. Лег Шельма прямо на травушку, зевнул: ох и ночка.
Уснул.
Разбудили, как тому и следовало, громкими воплями.
– Пушки? Где пушки? – кричал князь. – Дозорные, собаки! Вы куда глядели?
Боярин надрывался:
– Колдовство! Говорил я, упреждал! Купец-то не купец, а кикимора!
Другие просто орали, метались.
Встал Яшка. Подошел. Все сгрудились у пустых телег.
Потягиваясь, спросил:
– Чего шумите?
Изумились только Солотчин да его холопы. Остальные про колдовство, похоже, не расслышали.
– Пушки… пушки твои пропали, Яков, – несчастным голосом молвил князь. – Черт их, что ли, унес…
– Не тревожься, Глеб Ильич, целы бомбасты. – Шельма весело подмигнул. – Пока вы ночью спали, я походил по степи, сыскал мою повозку, на которой пушки из Крыма вез. Лошаденки целы, на сочной траве только растолстели. Пушки теперь в моей телеге. Она крепче вашей, да и кони мои сильней.
Повозку он с ночи в овраге поставил, неподалеку.
Все туда побежали, тарусский князь – первый.
Опять было много крику, но теперь радостного.
Один Сыч глядел странно.
– Скажи, купец, а как ты пушки перетащил?
– Часовые вон помогли, – кивнул Яшка на боярских слуг. – А сразу не сказали вам ради шутки. Они ребята веселые. Так, что ли, рязанцы?
